партизан, тот, кто не примирился ни на минуту с врагом, кто здесь, в тылу, борется против завоевателей. Он уже, казалось, шел навстречу чему-то неизвестному, тревожному и такому желанному, что у него даже перехватило дыхание.
— Всю жизнь был бы вам благодарен... — Дмитрий остановился перед хозяином.
— Понимаю тебя. Только настоящих партизан у нас не слышно... Они где-то в Брянских лесах. А бродячих — «Стой, я партизан, давай оружие или закурить» — такими наши леса кишат.
— Бродячие, говорите?
— Ну да. Собьются в кучку человек десять, и — «долой немецких оккупантов!».
— О, это же, должно быть, хорошие ребята? — все сильнее загорался Дмитрий.
— Вот придет Сергей, он, может, знает таких... — отозвалась Марфа.
— Твой Сергей знает... Если бы он поменьше знал, нам бы жилось спокойней. — Петро уставился сердитыми глазами на жену.
Дмитрий переглянулся с Марфой, поймал в ее взгляде несогласие с мужем, и сочувствие к нему, чужому. Начали разговор о сельских делах, о тяжестях теперешней жизни. Дмитрий хотел ближе сойтись с хозяином, думал было признаться, что он родом с Сумщины, даже поинтересовался, далеко ли отсюда до Красноселья. Марфа заметила, как на лице летчика промелькнуло замешательство, и уже хотела было спросить, не оттуда ли он родом, но Дмитрий перевел разговор на другое.
Вышли с Петром во двор, постояли аж за воротами — Дмитрию не терпелось выглянуть, осмотреться, обвыкнуть. Когда вернулись в хату, на лавке уже была постлана постель. Дмитрий попросил у хозяина иголку с ниткой.
Сам зашил унт, изредка перебрасываясь словами, и сам поставил обувь на припечек, чтобы просушить.
Только лег — уснул моментально. Марфа, как только Петро полез опять на лежанку, подошла, чтобы поправить покрывало, которое спустилось на пол. Долго и старательно подталкивала, натягивала Дмитрию на плечи — не могла отвести глаз от крепкой шеи, черных, густых, аж поблескивающих волос, что выделялись на белой подушке. Чистая сорочка летчика пахла какими-то неведомыми запахами...
Сергей постучался в окно поздно. Открывая ему, Марфа, босая, в одной рубашке, выждала в холодных сенях, пока Сергей прикроет дверь, и в темноте остановила его рукой.
— Не стучи — у нас человек...
— Что за человек?
— Чужой...
Сергей в темноте разделся, затем присел и стал жевать хлеб с компотом. Как ушел из дому после обеда, так до сих пор ничего и не ел. Его тоже поймали на улице, и он возил немца в лес. Вечером все ездовые вернулись в Белицу, а солдаты отсюда на одних санях поехали на Ямполь. В поездке по лесу задержался один Сергей. Солдата, которого он возил, ждать не стали, решили, что подался прямо на Ямполь. Но этому солдату не суждено было вернуться из лесу вообще.
В Белице кое-кто знал, что в лесу, за хутором Гутка, прячется небольшой местный партизанский отряд. Каждому, кто, узнав про отряд, просился в него, командир, как передавали, отвечал так: «А с чем я тебя приму? С твоими голыми руками? У нас и без тебя есть кому харчи доедать. Доставай винтовку или автомат, тогда посмотрим». Сергей лично слышал эту фразу из уст командира — громадного лесного Гулливера в высоких, выше колен, белых валенках, с длиннющим маузером в самодельной деревянной кобуре на боку (стоял как-то Сергей перед командиром в его землянке) — и с той поры только и думал, как бы раздобыть себе оружие. Парни уже поговаривали, что Сергей носит при себе что-то в боковом нижнем кармане и потому стал замкнутым, нелюдимым. Сегодня он, когда ему приказали везти престарелого толстого немецкого солдата на одноконных санях, совсем не уклонялся. Конюх, Сергеев дядя, выводя ему коня, пригрозил племяннику, чтобы тот не вздумал что-либо натворить в лесу.
Но Сергей все-таки натворил. Когда они забрались по узкой дороге глубоко в лес и солдат, заметив следы, что уходили в сторону, спрыгнул с саней, Сергей подался за ним. Пригибаясь, как охотник, и от радости что-то приговаривая, солдат полез в заросли. Сергея кинуло в жар от страшной мысли: «Найдет!» Это он, Сергей, будет сейчас везти на своих санях пристреленного советского летчика. В какой-то миг Сергей решил, как ему поступить, и уже не мог сдержать себя никакими размышлениями о том, что будет после. Сергей полз вслед за солдатом и, когда тот, разгребая кусты и еще слышнее бубня что-то про себя, пробирался дальше и дальше, выстрелил ему в спину из пистолета.
Дрожа, как в лихорадке, Сергей вытащил из-под тяжелого тела солдата автомат, прибежал к саням, положил его в солому и погнал коня. Выехав на дорогу, он почему-то повернул в сторону аэродрома: там, среди других, была девушка, которую он хотел бы увидеть. Но на пути спохватился и повернул коня обратно. Сидел на соломе и все время думал о том, что под ним лежит автомат. В поскрипывании снега, в позвякивании упряжки ему то и дело слышалось, будто его кто-то окликает. Сергей оглядывался, и казалось, что далеко на дороге кто-то стоит или бежит вслед за ним...
Чтобы лучше разглядеть свою постель, Сергей отвел немножко занавеску на окне. Лунный свет упал на лавку и блеснул по планшету. Сергей впился глазами в карту, в компас, что лежал в уголке под целлулоидом.
«Летчик!» Сердце торопливо застучало в груди.
Пригнувшись, на цыпочках, Сергей подошел к постели сестры.
— Тот, которого искали немцы?
— Он... Завтра отвезешь в Гутку, к Марии.
Сергей вернулся к лавке, постоял и, не переводя дыхания, отошел. Ему не хватало воздуха, что-то сдавливало грудь. Осторожно присел на постель, посидел немного, потом лег. Он долго не мог заснуть, беспокойно ворочался. Урывками припоминал то, что видел сегодня в небе, следы на снегу, солдата. Представил, как завтра будет ехать вдвоем с летчиком. Широко открытыми глазами смотрел в темный потолок, но темноты не замечал — видел что-то свое, далекое, заманчивое. В висках гудело, словно он бежал и бежал куда-то, повторяясь многократно, звенело в голове: «Завтра... завтра... завтра...»
Да, завтра он сделает то, о чем давно мечтает.
Завтра он начнет жить по-своему.
Завтра он навсегда перестанет слушаться Петра.
Метель
Ночь тянулась очень долго. Ее было достаточно для того, чтобы выспаться, кому спалось, и чтобы передумать свои думы, кому они не давали сомкнуть глаз, и чтобы кто-то смог закончить свое тайное дело, и чтобы измениться погоде.
На рассвете холодный северо-восточный ветер совсем утих, с юго-запада надвинулась оттепель, с которой после морозов всегда приходят на Сумщину то стонущие метели, то чуткие тихие вечера и утренние зори с шумным чириканьем воробьев на стогах, запахами отсыревшей хвои и предчувствием весны.
Сергей проснулся с первым криком горластого петуха и, еще не понимая, где он и почему спит на полу, вскочил с постели. Впечатления вчерашнего дня тут же вернулись к нему. Он подошел к окну и отдернул занавеску. Серое пасмурное утро наполнило хату скупым светом.
Марфа подняла голову с подушки, отозвалась тихим, несонным голосом:
— Ты чего, Сергей?
Брат торопливо одевался, кое-как наматывая на ногу загрубевшие сухие онучи.
— Пойду за лошадью, — не понижая голоса, смело ответил Сергей.
— Так тебе и дадут.
— Говорили вчера, чтобы дров привез в школу...
«По дрова тебя так рано и батогом не поднять», — подумала Марфа и начала снова вспоминать о том, что не давало ей уснуть всю ночь. Сергей повезет летчика к Марии, только к ней. Только бы никто их не увидел, только бы... Надо Марии передать какой-нибудь гостинец.
