Сергей плеснул в лицо горсть воды и вытерся одним махом.
— Прихвати сена с артельного двора... дома сбросишь.
— Ладно.
Провел пятерней по волосам, расчесав и пригладив их одновременно, надел кожушок и шапку, которую никогда не завязывал на подбородке, и вышел. Загремел чем-то за дверью в сенях и прошмыгнул мимо окна.
Марфа зевнула, натянула на оголенные плечи одеяло, поправила его за спиной девочки, что прилипла к теплому материнскому боку, и снова подумала о Сергее. Как проворно пошагал он. Давно не был таким.
Если бы она, Марфа, не сказала ему вчера, кто спит на лавке, ни за что бы сам не проснулся. Только бы все обошлось благополучно. Дороги теперь занесло, мороз... А страшнее всего ненавистные глаза: подглядывают они из окон да из-за углов, все замечают, собирают для кого-то. новинки. Как переменилась жизнь! Тревожно, неуверенно как-то в Белице. Было прошли партизаны через село, кажется держа путь куда-то в Хинельские или в Брянские леса. Вслед за ними немцы повалили. Вламывались в каждую хату, пожирая всех блеклыми от мороза глазами. Стук-стук! «У кого останавливались партизаны?» «Кто ушел с ними?» Кто-то все выслеживал и доносил... Взяли некоторых, и, видимо, уже не вернутся они обратно. А не так давно сделали немцы за ярами в лесу аэродром... И опять наезды, беготня, стрельба... А что, если выследят летчика? Боже! Марфа вздохнула и посмотрела на доченьку. Розовое личико с закрытыми глазами было спокойным. Марфа дотронулась до него губами, почувствовала его пахучее тепло и успокоилась. «Догадливый Сергей, — подумала о брате снова. — Рано выедет из села — никакая собака не увидит».
Когда в печи уже горел огонь, а мужчины умывались и одевались, напротив окна остановился конь. В хате сразу потемнело.
Неожиданная тень испугала всех: Дмитрий, причесываясь перед настенным зеркалом, бросился от окна. Петре, резко скрипнув протезом, подался к двери, а Марфа замерла на месте со сковородкой в руках.
Сергей вбежал в хату так быстро, словно за ним кто-то гнался. Веселыми, быстрыми глазами впился в Дмитрия и заговорил слишком возбужденно:
— Здравия желаю, товарищ лейтенант! Мне все известно. На бригадном дворе о вас только и разговоры. Едем!
— Куда едем? Разорался! — оборвал его Петро, и злость, а которой он вымолвил эти слова, сразу состарила его лицо. — Не спрося, как и что сделать, прешься с конем под окна, тянешь след к самой двери. Тебе, только бы ехать... Если нет своего ума — займи у других.
Одетый в длинное, серое, без воротника пальто, в рукавицах, Петро ходил по хате, переворачивал все на лавках, на лежанке: искал шапку. Его ворчливый, сердитый голос угнетал всех, в хате всем стало тесно. Дмитрий стоял посреди хаты и смотрел на Сергея, как на своего спасителя. «Быстрей, быстрей отсюда, — думал он. — Какое, счастье для меня этот парняга. Какое счастье!..»
Сергей не обращал внимания на то, о чем говорил сестрин муж, и вел себя так, словно бы последнего и вовсе не было в хате. Ему уже вот как надоели Петровы поучения да запугивания, а при таком человеке, как советский летчик, он и вовсе может его не слушать. Что скажет, что передаст сестре Марфа — больше ему нечего здесь ждать. Он остановился напротив печи и, озаренный светом пламени, стоял напружиненный, просто обалдевший от радости.
— Чтоб ты сгорела! — выругал Петро шапку и снова напустился на Сергея. — К примеру, посылают тебя за дровами. Хорошо, согласен. Зачем же заезжать во двор. Ехал бы себе в лес. А человек пошел бы следом, догнал бы, а ты «садитесь, будьте добры, подвезу». Осторожность не только для тебя нужна, но и для нас, остолоп ты недопеченный. Уезжаешь из дому — думай, как вернуться. Считаешь, тебя никто не спросит, кто с тобой был в санях? Доносишься с пистолетом, пока этот твой зеленый арбуз не полетит с плеч да в снег.
— Да не грызи хоть при чужом человеке!.. Начался день... — Умоляюще посмотрела на мужа Марфа, неся к столу тарелки с едой.
Петро недовольно глянул на жену от порога, еще раз поправил шапку на голове и, ссутулясь, словно боясь удара, вышел. В комнате вроде посветлело. Марфа пригласила позавтракать.
— Ешьте, хлопцы... А вот это передашь Марии гостинец. — Положила сверток в карман братнина кожушка. — Да не заезжай во двор, Петра послушайся.
Дмитрий выбирал мелкие кусочки яичницы, ел без аппетита, — в эту раннюю пору, перед первым вылетом, он и на аэродроме всегда ел плохо.
Марфа положила возле Дмитрия приготовленные ему стеганку, старую солдатскую шинель, подшитые валенки.
Посмотрел лейтенант на кучу рванья — в горле застрял комок. Сергей поднял настроение. Он первым взял шинель, помог надеть, одернул, вложил стельки в валенки. Суетился около Дмитрия, расспрашивал про самолеты, про пушки и пулеметы, совсем не замечая, как менялся внешний облик Дмитрия в этой с чужого плеча одежде. Летчик был для него живым примером отваги, самостоятельности, твердой воли. Вот он, ничего не боясь, идет в холодные леса, на хутора искать партизан. Сергей не сводил с Дмитрия своего влюбленного, сияющего взгляда.
Вошел Петро, посиневший, ссутуленный.
— Скажи-ка ему, — обратился он к Марфе, — пусть не увозит сено со двора... Сидеть можно и на соломе.
— Я сам сброшу, сейчас сброшу. — Сергей шмыгнул из хаты.
— Топор да пилу не забудь взять! Маскировщик из тебя, — буркнул вдогонку Петро.
Дмитрий приблизился к девочке, хотел было взять ее за подбородочек, но та вскрикнула и спряталась под дерюжку.
Вышли во двор. Дмитрию показалось, этими несколькими шагами он вошел в иной мир, в другую жизнь. Теперь он уже не летчик. Переодеваясь, он подтрунивал сам над собою, а теперь примолк и загрустил. В куцей, помятой, старой шинели, в коротких чиненых валенках и рваных штанах, в облезлой шапке, он ничем не напоминал вчерашнего лейтенанта. Смотрел сам на себя как бы со стороны и знал, что был схож с теми жалкими внешне военнопленными, которые уже не принадлежали себе. Он на какой-то миг вспомнил о своих друзьях-летчиках, которые как раз выезжают на аэродром, вспомнил Зою, уютную комнатку, недочитанную книгу на этажерке... Да, отныне он тоже не принадлежит себе. И не только он! Она, Зоя, их жизнь, в которую они поверили, которую они увидели вместе, — счастливая, прекрасная жизнь, та, которая пришла к ним, и та, которая еще должна была прийти. Неужели он теперь не распоряжается своей судьбой? Неужели придется ей, его судьбе, бродить здесь по этой холодной, когда-то родной земле, бродить одетой в эти лохмотья?..
Дмитрий остановился за порогом и стоял до тех пор, пока не услышал голос Сергея?
— Садись.
Они уселись на санях друг возле друга.
Марфа положила возле их ног мешок с одеждой Дмитрия. Конь тронулся. За воротами они оглянулись. Дмитрий поднял над собой руку.
Марфа стояла посередине двора в одной кофточке. Дернула было рукой, хотела помахать вслед, но ощутила, как жалость вдруг затеплилась в ее глазах, и подняла фартук, чтобы вытереть слезы.
— Только бы ни с кем не встретились.
— А что им кто-то? Твой братец никого не боится. Запасся автоматом, — насмешливо промолвил Петро.
— Автоматом? Горенько ж ты мое! — страшно вздохнула Марфа. — Накличет беду на наши головы.
— Думает он как раз о наших головах.
— О ком же ему еще думать? — Марфа побежала прямо через рыхлый, разбитый конем сугроб. Снег набирался в черевики, прилипал к белым круглым икрам.
Задержать бы Сергея, пригрозить бы ему.
Остановилась за воротами, встревоженная, решительная и гневная. Позвать бы, крикнуть вдогонку. «Автомат», — прошептала слабыми губами.
