— Ой, в старушки! — Тамара захохотала. — Пойдемте на улицу, попоем. Завтра же воскресенье.
Зоя почувствовала, что Тамара зашла к ней с каким-то намерением.
— Говори прямо, к кому идти. Если далеко — пусть везут.
— Ну и догадливая, вас не проведешь, — засмеялась Тамара. — Недалеко — к Заярным.
— К Заярным?
— Ну да. Деда опять схватило. Мы гуляли, а Степанида Семеновна меня подозвала и попросила, чтобы я сбегала. Сердечных капель, говорит, возьмите, у них все вышли.
Зоя, тяжелая, медлительная в движениях, подошла к шкафу, молча что-то переставляла в нем. Тамара ждала, может быть, ей надо кое-что собрать. Но Зоя не оборачивалась. Когда наконец она повернулась, Тамара была поражена тем, как Зоя переменилась в лице. Немножко припухлое, с пятнами на лбу, но розово-белое, лицо Зои заметно побледнело, словно от него отхлынула вся кровь. Тамара с тревогой посмотрела на нее.
— Пойдете? А вам... ничего, хорошо?
Зоя улыбнулась дрожащими, непослушными губами.
— Ничего, Тома, ничего. Это я только что резко поднялась. Мне хорошо. Сейчас пойдем.
Зоя неторопливо подошла к зеркалу, покрылась легкой косынкой.
— Нет покоя от этих дедов, — ворчала, сочувствуя Зое, санитарка. — Будто им помогут какие-то капли. Когда не было у нас пункта, меньше по докторам ездили. И эти Заярные... Только охнет старик — все бросай и беги сломя голову к нему. Раньше и он не был таким. Это он начал стонать после того, когда их Дмитрия убило на фронте.
— Пойдем, Тамара, пойдем, — сказала Зоя и дунула на лампу.
С родителями Дмитрия и Ульяной Зоя виделась на улице, в конторе колхоза, знала их. При первых встречах и разговорах с ними Зоя переборола себя, не открылась. Теперь, ожидая ребенка, она каялась, что не призналась во всем Дмитриевым отцу и матери, ей было тяжело одной, совсем одной со своими думами, сомнениями, ожиданиями. Она уже решила-во всем признаться Заярным, но откладывала объяснение до удобного случая и сама не знала, как ей это сделать. Воображение рисовало ей картину признания, словно выхваченную из какой-то книжки или кинофильма. Зоя волновалась, тяжело вздыхала. Опомнившись, она отшатывалась от нарисованного воображением и задумывалась, глубоко, тяжело, уставив в одну точку недвижимые, увлажненные глаза, наполненные материнским покоем и печалью.
У Заярных была одна большая комната. Войдя из сеней, Зоя остановилась у порога: свет подвешенной на притолоке лампы ослепил ее.
— Проходите дальше, — послышался низкий мужской голос откуда-то от лежанки.
Зоя прошла к столу.
Открылась дверь, и вошла мать Дмитрия. Поздоровалась, предложила сесть на стул возле больного. Мать ласково и угодливо заглядывала ей в глаза, как дорогой гостье. У Зои зачастило сердце, запылали щеки. Она старалась не думать о том, кем она приходится этим людям, старалась вслушаться в то, о чем говорил слабым басовитым голосом Петро Артемович. Окинула взглядом стены, увидела большую фотографию Дмитрия, что висела рядом с зеркалом, и на миг перестала слышать жалобы больного. Затем опять повернулась к нему.
— Грудь мне сдавливает, дочка... Хочется вздохнуть глубоко, но не могу, что-то мешает... Будто чья-то холодная рука стискивает мою грудь, сжимает легкие. Лекарства бы такого, чтобы сняло все. Видно, где-то оно есть. Есть, да не для нас, дочка... Твои капли немножко помогают. Вышли все — вот и мучаюсь, дочка.
— Я принесла, Петр Артемович. Накапайте, Семеновна. — Зоя подала пузырек матери Дмитрия.
— Спасибо, дай тебе бог здоровья за такую помощь, — промолвила мать, беря капли старушечьими руками, и сразу же начала готовить их больному.
В хате запахло валерьянкой. Петро Артемович, вытянувшись во всю лежанку, укрытый покрывалом, тихонько постанывая, следил за тем, как в стакан с водой падали капли.
Зоя рассматривала комнату. Тут было все так, как и у других: грубой сельской работы мебель, голый стол, темные рамки карточек, старое зеркало, скупо вышитые будничные полотенца, лавка, ухваты — все то, что она видела в сельских домах в своем краю. Входя в такой дом раньше, она, городская, в тот же миг чувствовала тяжелый дух, и ей хотелось побыстрее выбраться отсюда. Теперь Зоя относилась ко всему по- другому: она старалась все разглядеть, каждая вещь была ей милой. Зоя будто не замечала, какой неприглядной была эта вещь. Смотрела, смотрела вокруг, то и дело задерживая взгляд на фотокарточках.
Петро Артемович выпил лекарство и вытер усы ладонью. Мать присела рядом с Зоей.
— Ох, старость, старость, — вздохнула.
— Старость не пугает человека, мать, когда приходит в свое время, — сказал Петро Артемович, положив большие руки на грудь. — Душа, она с плотью живет в согласии. Но вот если горе обожжет душу, тогда, к примеру сказать, и все другие организмы в человеке от боли мучаются. Вот и весь мой диагноз.
Зоя улыбнулась. Ей вспомнились изречения отца в письмах к Дмитрию.
— Не начинай про это, Петро... Опять будешь стонать, — умоляя, просила Степанида Семеновна.
— Стонать не буду. Меня сегодня схватило, видимо, оттого, что сквозняком протянуло. А горе — что ж, оно уже обуглилось.
— Вы про сына?.. — осмелилась Зоя.
— О ком же нам еще думать, голубка, — скорбно покачала головой мать, — как не о нем.
Родители начали рассказывать Зое то, о чем она в основном знала. Они и хвалили своего сына, и жаловались на него за то, что он будто нарочно всегда лез туда, где опаснее всего. Зоя слушала и все время думала о том, чтобы не сорвалось вдруг лишнее слово. Когда же ей подали прочесть последнее письмо из части, она набросилась на него, как голодный на кусок хлеба.
— «Пишет Вам, — начала жадно читать вслух Зоя, — друг Вашего сына старший лейтенант Гук по долгу бывшей дружбы и по поручению командира части. Во-первых, разрешите передать Вам наш боевой фронтовой привет и, во-вторых, еще раз сообщить Вам, что про лейтенанта Заярного в полку никаких новых известий нет. Относительно вещей Вашего сына сообщаю, что никаких личных вещей лейтенанта Заярного в полку не сохранилось. Может быть, Вам не известно, то замечу, что у Дмитрия была девушка, жена или как вам сказать, и она взяла все принадлежащее ему: как вещи, так и боевые награды. Полку известна фамилия этой особы, дело о возвращении вещей Заярного будет возбуждено при более благоприятных условиях.
Зоя не заметила, когда перестала читать вслух. Опустила руки на колени и смотрела перед собой невидящими, полными слез глазами.
— Новых известий нет, — прошептала она.
И вдруг вместе с острой болью в животе из ее груди вырвался неимоверный крик:
— Митя! Милый мой, где же ты?
Ловя протянутыми руками мать, Зоя упала на пол.
— Митя... Милый мой!..
Степанида Семеновна вскочила и кинулась к ней...
В эту теплую ночь в хате Дмитрия Зоя родила сына.
Весенний гром
Весной 1942 года украинские партизанские отряды, которые еще осенью и зимой отошли в Хинельские и Брянские леса, возвращались в родные места.
