скользнуло, и раненый зверь всей своей тушею навалился на смельчака.
— Бей его, бей! ? крикнул Степка, выскакивая из засады.
Но, пока Степка добежал до места схватки, дойлид Василь уже опамятовался. Бросив в снег мушкет, с размаху всадил под лопатку медведю длинный охотничий нож, и зверь обмяк. Дойлид Василь ударил еще раз. Гуляй тут же принялся терзать медведя, и Василь отшвырнул ошалевшего пса ногой. Вместе со Степкой и подбежавшим Петроком перевернули матерого зверя на спину, высвободив схимника. Одежда охотника была в нескольких местах окровавлена. Схимник вздохнул и открыл глаза. .
— С полем, батюхна! ? поклонился ему Василь.
— И тебя, братка, с полем! ? откликнулся схимник и болезненно сморщился.? Одолели-таки, чертушку. Кабы не ты...
— Мой, мой грех,? сказал Василь, оглядывая израненное плечо схимника.? Стар, видно, становлюсь. Рука, брате, дрогнула. Ну мы тебя зараз в сани да скоренько в избу,? засуетился дойлид Василь.? Петрок, веди лошадей!
Схимник шевельнулся, облизнул пересохшие губы.
— Степка, неси чего испить! ? Дойлид Василь ловко высвободил израненное место, ножом отхватил подол своей исподней рубахи, туго наложил повязку.
Схимник скрипнул зубами.
— В избу меня не везите,? сказал он.? Надобно к людям. Слаб я один...
— Али мы ворье какое, чтоб тебя одного бросить! ? укорил дойлид Василь.
Прибежал Степка, принес из саней узкогорлый, завернутый в шубный лоскут кувшин с квасом, вытащил деревянную затычку. Схимник жадно пил, заливая себе бороду. Борода стала сплошь в мелких сосульках. Дойлид Василь свернул свою шубу, подложил раненому под голову.
— Ты вот что,? отдышавшись, сказал схимник.? Отвези-ка меня, Василька, к порубежникам. Они тут, неподалеку, над ручьем зимуют. У них там баба зелье доброе варит. Да зверя, зверя-то не кидайте так. Вот Петрок меня повезет, а вы добычу скоренько свежуйте, пока не застыло. Ох, грех на душу взял я, окаянный!
— Они ведь разбоем промышляют, те порубежники, как же до них? ? сказал Петрок.
— Такие они разбойники, как мы с тобой,? усмехнулся схимник.? Ну, может, какого купца с голодухи и обобрали ? за кем греха нет. А ты ехай, брате.
Схимника уложили в сани, Петрок сел править. Степка и дойлид Василь остались свежевать медведя.
Ехали через еловую крепь, делали частые повороты ? из-за валежника и пешему пробиться было трудно. Раненый скрипел зубами.
— Что, набрался страху? ? обратился он к Петроку.
— Не-е,? ответил тот неуверенно.
— А я набрался,? сказал схимник.? Матерый попался зверь.. Ох, я окаянный! Сверни теперь, хлопчик, на прогалинку да и держи вверх по ручью, все вверх и вверх.
За санями бежал Гуляй. Изредка он тихонько скулил и оглядывался.
Дойлид Василь и Степка догнали сани нескоро. На длинной жерди несли медвежью шкуру.
— Если выдюжу, даст бог,? сказал схимник склонившемуся к нему дойлиду Василю,? пойду я в Полоцк. Дивные там храмы.
Схимника знобило. Дойлид Василь прикрыл его попоной. В ногах гремела задубевшая на морозе медвежья шкура. Гуляй то и дело подбегал к ней, беззвучно скалился. Каурый жеребчик всхрапывал и косил налитым кровью глазом.
ПОРУБЕЖНИКИ
После полудня выехали на большую поляну. Кое-где прокидывались тут сосенки, подрубленные под корень, рыжие. Темнел валежник. Несколько раз сани наезжали на засыпанные снегом пни. Чуть слышно пахло старой гарью.
Схимник шевельнулся, повеселел.
— Верни к тому сосняку,? шепнул он,? там должна быть хата.
Изба оказалась не за сосняком, а у ручья, за гривкой верболоза, наполовину врытая для тепла в землю. Возле расхаживали вороны, приглядывались одноглазо к помойным выплескам ? искали поживу.
Вход в избу был скрыт высоким сугробом ? снег от двери отгребали, накидали. Тут же, у двери, два мужика ? один молодой, безусый еще, другой в летах,? поскидав в снег заплатанные армяки, наперебой рубили топорами березовый комель. Завидев приезжих, мужики опустили топоры, выпрямились.
— Никак, батюшка? ? спросил пожилой мужик и подошел к саням.
Мужик снял треух, обнажив во влажных кудрях голову.
— Я у них тут ребятишек крестил,? сказал схимник, приглядываясь к мужику.? Ты кто, Федос?
Мужик обрадованно закивал.
— Памятлив, батюшка, познал,? сказал он, теребя треух.? А крепко ж тя угораздило.
Схимника подняли на попоне, толкаясь, понесли в избу.
Едва отворили низкую дверь, навстречу шибанул кислый и теплый дух. Прямо посреди избы баба мыла ребятишек.
— Ишь, холоду напустили! ? крикнула баба зло и огрела по затылку большеглазого и синеватого тельцем мальчонку. Мальчонка заревел. Сильно несло телячьим стойлом.
Схимника положили на широкую лаву у оконца. Федос согнал с лавы темноглазого хлопчика, который с любопытством разглядывал пришельцев. Хлопчик показал Петроку язык, спрыгнул с лавы и, опираясь на резную палочку, заковылял к полатям, где сидел длиннобородый мужик, подшивал костяной иглой хомут. В углу еще два мужика в серых посконных рубахах что-то строгали и сколачивали из сосновых плах.
Петрок глядел во все глаза. Так вот они, эти порубежники! О них в городе ходила недобрая молва ? нападали, будто, на купеческие обозы, грабили странников на большаках. Порубежников искали жолнеры. На тех, кто шел к рубежу с Московией, гайдуки устраивали засады, иных привозили в оковах, клеймили. Уже сразу по прибытии своем в место Мстиславльское, Тадеуш Хадыка тайно доносил в Вильню: «А в весках господаря Ваняцкого хлопы взгамовались и к пашне не пристанут, а иные либо в лесах порубежных ховаются, либо бредут разно за рубеж в московскую сторону, покиня дома свои. И доносят наши соглядатаи, будто и в иных местах и до самого Могилева к зиме-де сговариваются холопи и ссылаются, што будет их в московскую сторону больше тысячи...»
— Авдотья! ? позвал Федос.
На зов пришла старуха, длиннорукая, согбенная, в старой, с чужого, видать, плеча свитке, в просторных лаптях. Глянула на раненого без интереса.
— Ай рысь задрала, батюшка? ? прошамкала она, легонько ощупывая повязки.
— Медведь достал,? отвечал дойлид Василь, утирая шапкой потное лицо и розовую лысину на темени.
— Ай шатун объявился? ? у старухи в тусклых, выцветших глазах мелькнуло беспокойство.
— Полевали, медведь и достал,? сказал дойлид Василь.
Старуха покивала укоризненно.
Пришли еще бабы, обмыли схимнику рану, Авдотья осмотрела ее, смазала чем-то из черепочка, перевязала мягкой холстинкою.
Вокруг собрались детишки, подошли взрослые мужики.
— Сколько ж вас тут? ? спросил дойлид Василь, оглядывая это неожиданное многолюдье.
— А пять корней, панок, да выводок Ярмолы Ряснинского, что летось в покровы преставился от лихоманки.
— Что ж в лесах осели, в Московию не пошли?
— Отбились от своих, панок. Те ушли, а мы во остались. Дети крепко хворали,? сказал Федос.
