расставил крепкие ноги, далеко вперед выбросив руку с бокалом, и на лице его, таком открытом и ясном, сияла наивная и трогательная в своей растерянности улыбка.
— Спасибо. Большое спасибо… — говорил он и чокался с каждым.
Они выпили еще за дружбу, за блуждающие токи, потому что если бы их не было, то не собрались бы они все вместе под одной крышей.
Ким сидел в другом конце стола, рядом с Женей. И когда он потянулся через весь стол, чтобы достать до руки Федора, он вдруг почувствовал на себе ее взгляд и оглянулся.
— За меня тоже — ладно? — попросила она, прищурившись, и непонятно было, смеется она или досадует на что-то.
Но Федор подошел к ним сам. Он перелез через все препятствия, через все ноги, стулья, поцеловал руку Жене, обнялся с Кимом, и в глазах его заблестели слезы.
— Старик, — проговорил он сдавленно и сжал Кима за плечи с такой силой, что у того что-то хрустнуло, — вы даже сами не знаете, какие вы все тут есть люди… — Он обвел всех горящим, немного блаженным взглядом и вдруг сказал негромко, но страстно и сильно:
— Послушайте, а давайте-ка выпьем за того, кто собрал вас всех вместе, Таких ребят, ведь это же надо особый дар иметь…
— Здоровый парень, а быстро забурел, — негромко сказал Жора, но голос у него был густой, низкий, вей услышали, и Федор услышал. Он вскинул голову и блаженно улыбнулся.
— Вы думаете, я пьян? Да ничего подобного. Поймите, я говорю — пока нет шефа, давайте выпьем за него — отличный все-таки старик, если сумел собрать под одной крышей всех вас.
— Теперь уже не вас, а нас, Федор Михайлович, — сказал Гурьев. — Привыкайте.
— Верно. Хотя, знаете, я в общем-то не имею еще на это права.
— Как так?
— Дело в том, что…
— Ну, понесло! — уже во весь голос вмешался Жора. — Так, может, выпьем все-таки за Лаврецкого, а потом уж будете выяснять 'нас' или 'вас'!
— Да, конечно. За Старика. Чудесный Старик.
Они выпили снова, и тут Федор заметил, что коньяк стоит у Гурьева нетронутый, а отпивает он из высокого фужера минеральную воду.
— Вадим Николаевич, — окликнул он Гурьева. — Что же вы?! Не ожидал!
Он подошел к Гурьеву и поднял его рюмку с коньяком.
— Прошу вас, за шефа! Как-то нехорошо пить воду под такой тост.
И вдруг Ким почувствовал неловкость за Федора. И тот, видно, сам тоже почувствовал. Стало тих'. Тихо до неприятности.
— Ничего, Игорь не обидится. Я всегда так, Федор Михайлович, — это всем известно.
— Простите, не знал, — Федор виновато оглянулся. — Что значит чужеродный элемент в отлаженной системе.
— Ну, это вы напрасно, — сказал Гурьев. — Вы включились в нее легко. Я бы даже сказал — кстати.
— Не уверен. — Федор как-то помрачнел, снова окинул все вокруг быстрым взглядом и, убедившись, что на них уже перестали обращать внимание, присел рядом с Гурьевым. — Знаете, как раз об этом я хотел поговорить… — Он замолк, стал прикуривать, потом глубоко затянулся несколько раз, выталкивая дым вбок, чтобы не обкуривать Гурьева. Тот терпеливо ждал.
— Понимаете, — проговорил наконец Федор, — по-моему, я оказался здесь довеском, ненужным довеском там, где все на своих местах.
— Почему вы так решили?
— Видите ли… Меня хорошо приняли. Я почти как свой… Но — почти, понимаете?
— Оно понятно… Время, дорогой мой, время… Только оно убирает это 'почти'. Вы слишком торопитесь.
— Может быть. — Федор вздохнул. — Но, понимаете… То, что я имею в виду, и время не сотрет.
— Что?
— Вы все занимаетесь коренной проблемой. Создаете универсальную систему защиты. Так?
— Так.
— А мне предложено заниматься решением частной задачи.
— Положим, не совсем частной.
— Вы знаете? Ну, тем более… Система предупреждения…
— Что ж тут плохого? Наоборот! В ближайшем будущем вы сможете дать практический результат на базе наших исследований.
— Я не говорю, что это плохо, Вадим Николаевич, я понимаю значение и пользу этого направления, но… Как бы вам сказать, мне очень не по себе оттого, что… — Федор поднял глаза, и Гурьев увидел совершенно ясный, оценивающе холодный взгляд, — мне кажется, шеф не видит во мне ученого.
— Ну, вот это уж вы напрасно, — пророкотал Гурьев и опять налил себе в фужер шипучей минеральной воды, — уж это, смею вас заверить, сущая чепуха, мой дорогой! Я немножко лучше вас знаю Лаврецкого, мы с ним всего лишь лет сорок знакомы. Если бы он в вас не видел ученого, он бы вас близко к лаборатории не подпустил! Можете быть в этом уверены.
— Хорошо, предположим, вы правы. Но почему же он все-таки меня выбрал для этого дела? Меня — новичка?
— А вам не кажется, дорогой, что вы напрашиваетесь на комплименты?
— Бросьте, Вадим Николаевич, я же серьезно.
— Ну, если серьезно, тогда вот вам. Первое… — он поднял левую руку и стал демонстративно загибать пальцы, — вы только что с производства и не успели, так сказать, затеоретизироваться. Второе: институт все время упрекают в отрыве от практики, то одна, то другая лаборатория оказывается под угрозой ликвидации. Третье: это направление — как раз то, что может дать на первых порах наибольший практический эффект. Четвертое: у вас дипломная работа была посвящена близкой теме. И пятое- вы энергичны, предприимчивы и явно способный организатор, чему свидетельство наше пребывание здесь, в данный момент, в этом райском уголке, посреди знойного пекла нашего лета.
Все пальцы были загнуты. Гурьев поднял вверх руку, сжатую в кулак, и потряс ею в воздухе.
Но Федор, глядя на нее, лишь грустно усмехнулся.
— Звучит мощно. Но, по правде говоря, у меня поджилки трясутся. А может, я вовсе не потяну это дело?!
— Не тушуйтесь, дорогой мой! — Гурьев похлопал его по плечу и ободряюще улыбнулся. — А мы-то зачем существуем, по-вашему?!
— Спасибо вам всем, — сказал Федор. — Вы, кажется, рассеяли мои сомнения.
— Не за что! — вдруг вмешалась Женя. — Друзья обязаны помогать в беде.
— Она говорила громко и весело, глядя на Хатаева прищуренными, остро поблескивающими глазами. И неясно было — издевается она или просто захмелела. — А сомневаться вы не должны. Настоящий человек не сомневается. Он действует. И идет вперед. Только вперед.
5
До Дворца пионеров Ким и Женя доехали последним трамваем. Дальше пошли пешком — никакого транспорта уже не было. Они шли по пустынным, безлюдным тротуарам, залитым синеватым неоновым светом витрин, и Киму казалось, что бредут они по какому-то чужому, незнакомому городу — так странно выглядели давно исхоженные улицы.
И оттого ли, от выпитого ли вина, он вдруг ощутил неведомую для себя легкость, свободу говорить и делать все, что давно просилось в душе.
— Слушай, Женя, а отчего ты его все время задираешь? — сказал он, хитровато улыбнувшись, и по
