вдруг физиономия какого-нибудь Горгия!..
Но философия в народе популярна, диалоги расходятся в списках, к Горгию пристают па базаре: 'Ты чего это ляпнул?' — 'Отстаньте, не говорил я этого, Платону вашему вообще верить нельзя, спросите хоть у Сократа! Эй, Сократ!..' — 'Правильно, маленько не такой был разговор…'
Словом, все было нормально, пока живые умные люди понимали друг друга. Однако стоило одним повымереть, другим разойтись, а окружению — обмельчать, как Платон очутился нос к носу с любителями 'изъянчиков'. Приятно ведь: считается божественным — а вот не без греха, безупречным — а все-таки с 'изъянчиком'!
Пора 'Тимея' и 'Крития' — пора зрелости. Платон на вершине славы, каждое слово его имеет огромный вес. Сицилийский обидчик Платона тиран Дионисий униженно просит не говорить о нем плохо, Платон отвечает, что ему 'недосуг даже помнить о Дионисии'.
Не забудем еще, что самое имя Солона, афинского законодателя и героя, одного из семи мудрецов, священно для всей Эллады, особенно, конечно, для потомков Солона, один из которых — Платон. Такими именами не играют, кощунством было бы устраивать мистификации.
И предмет для шуточек не тот, и самому Платону давно не до шуток. Из одного этого ясно, что ни о какой выдумке не может быть речи.
Но когда повествование Платона полностью принимается всерьез, становятся заметнее странности, от которых мы отмахивались, списывая на вымысел.
Платон ссылается на рассказ Солона и на записи, сделанные Солоном в Египте, сохраненные его потомками.
Однако ведь и сам Платон жил в Египте, учился у жрецов, как говорят некоторые, целых тринадцать лет! Дело не в этой цифре, которая оспаривается… Мог да Платон, с его дотошностью и проницательностью, не поинтересоваться подлинными египетскими сведениями об Атлантиде — не добраться до первоисточника? Это исключено.
Если бы наследственная легенда не получила подтверждения, он вряд ли вообще когда-нибудь заговорил про Атлантиду. А при своей ненасытности к знанию Платон, разумеется, не ограничился одним подтверждением, он должен был выудить из египтян все, что они хотели или не хотели открыть, распутать то, что они запутали, бессознательно или намеренно, или даже успели забыть.
Но, кроме уверенного топа, ничто не выдает собственной осведомленности автора. Для чего вообще понадобилась ссылка на Солона — потому что с того взятки гладки: вопросов ему не задашь?
И почему 'Критий' остался незавершенным? Иные на этом основании считают его последним сочинением Платона: попросту не успел. Такая точка зрения считается сомнительной. Знатоки стиля, зато находят в тексте диалога свои причины для недоумений…
Нет обычной платоновской ясности в этом заключительном отрывке, повествующем о моральном падении атлантов: 'Но когда доля божества от частых и обильных смешений со смертной природой в них наконец истощилась, прав же человеческий одержал верх, тогда, не будучи уже в силах выносить настоящее свое счастье, они развратились, и тому, кто в состоянии это различать, казались людьми порочными, потому что из благ наиболее драгоценных губили именно самые прекрасные; на взгляд же тек, кто не умеет распознавать условия истинно блаженной жизни, они в это-то преимущественно время и были вполне безупречны и счастливы, когда были исполнены неправого духа и силы. Бог же богов — Зевс… принял на вид, что племя честное впало в жалкое положение и, решившись наказать его, чтобы оно, образумившись, стало скромнее, собрал всех богов в самую почетную их обитель, которая приходится в середине всего мира и открывает вид на все, что получило жребий рождения, собравши же их сказал…'- диалог н a этом обрывается.
В чем, собственно, провинность атлантов? Про любой народ, про любую эпоху можно, коли охота, повторить то же самое, в том числе про эллинов эпохи Платона. Эдак богам ежегодно пришлось бы потопы устраивать!..
Такая смутность, невнятность, неопределенность не зря даже заставили некоторых усомниться в авторстве Платона — до того он тут па себя не похож!
Где настоящая — истинная и весомая причина богам погубить Атлантиду?
А разве сказало в диалоге, что ее собрались погубить? Это мы знаем — знаем, что она погибла.
У богов намерения были чисто воспитательные: 'наказать' зарвавшееся племя атлантов, 'чтобы оно, образумившись, стало скромнее'! И только. Покуда!..
Надо полагать, для первого раза атланты получили некое серьезное предостережение. И, вероятно, мероприятие не имело успеха: не вняли атланты богам, еще, поди, почище распоясались! А на второй раз а наказание было серьезнее. Но только на третий раз боги все-таки вынуждены были, 'творя над Землей очищение', Атлантиду эту утопить.
По такой дорожке ведут нас фольклорные штампы, привычка античной риторики к триаде, имевшая над Платоном особенную власть из-за веры в пифагорейскую мистику чисел.
Т. е. очевидно, рассказ Платона должен был оказаться длиннее, чем предполагается, а гибель Атлантиды состоялась не сразу после заседания богов — прошла несколько стадий, с каждым разом более внушительных.
Конечно, Платон мог отложить работу по всяким причинам, но, похоже, что у него были внутренние затруднения.
Не знал ли он больше, чем имел право сказать?
Его учитель Сократ много сделал для того, чтобы избавить философию от недомолвок, таинственности, особого языка для посвященных, свойственного пифагорейцам. Ожегшись на молочке, пифагорейцы дули па воду — перебирали по части секретности, сделали ее главным принципом если не учения, то деятельности своих общин.
Между тем времена изменились, философия приобрела влияние и власть, мыслители должны править народами, как полагал Платон. Сила идей должна сделаться не менее очевидна, чем сила мышц, философские достижения — не менее наглядными, чем олимпийские или военные победы, потому необходимо рассекретить хотя бы то, что засекречено по ошибке, либо с перепугу.
Собственных мыслей можно было не утаивать. Но вот со сведениями, полученными от других, под честное слово или во время храмовых мистерий, требовалось обхождение деликатное.
Что-то крайне важное для Платона заключалось в истории Атлантиды, не зря он возвращался к этой теме, не зря она владела его умом. Сказать необходимое, не выдав лишнего, — задачка не из простых. Часть затруднений он обошел, сославшись на Солона, с другими не знал, как управиться. Отсюда, может быть, и незавершенность 'Крития', отсюда и вызвавшая подозрения сбивчивость стиля?
Если Платон знал больше, чем имел право открыть, не сообщат ли нам что-нибудь его обмолвки, неувязки, Другие странности и особенности текста?
Очень любопытно, что Платон явно считает Евенора с супругой и их потомков-атлантов чем-то вроде другой человеческой породы: Евенор 'из мужей, в самом начала произведенных там на свет землею', тем более, что Живет семейство на острове, а 'судов и судоходства тогда еще не существовало', т. е. атланты долгонько с другими народами не встречались и не смешивались. В чем-то, уже не угадать в чем, заключалось отличие атлантов от прочего человечества!
Правда, по обе стороны океана — в Африке и Америке — встречаются племена с кожей голубого цвета. А Посейдон — морской бог…
И через него, через Посейдона, между прочим, атланты — родственники самому Платону! Посейдон считается ему родоначальником, как родоначальником Аристотеля — Асклепий, Эскулап!.. Вам-то смешно, только это не значит, что в античности тоже смеялись…
Наибольшая, пожалуй, несуразица связана с размерами Атлантиды.
'Остров превышал своими размерами Ливию и Азию, вместе взятые'. Ливией тогда называли Африку. И, согласно нашим географическим представлениям, на такой 'островок' не хватило бы всего Атлантического океана!
Но анализировал ли кто-нибудь географические представления Платона — что он сам понимал под этими названиями? Автор книги 'Атлантида'. Н. Ф. Жиров думает, что имелась в виду Малая Азия. А ведь в тексте 'Тимея' египетский жрец говорит: 'Этот вид вооружения… мы ввели у себя первыми в Азии'. Вот в какой части света, по его мнению, расположен Египет!
