10- 15 см.
Возрастает приливной бугор — увеличивается мощь приливов — активнее разрушаются ледовые кромки Гренландии и Антарктиды; по-иному взаимодействуют море и река, что влияет на речные бассейны, затем на окрестности: рука Океана принимается крушить ледники в глубине континентов. Все это значит: воды в Мировом океане становится больше, чем предполагает наша бухгалтерия, еще больше выделится непредусмотренного тепла из-за усиления геотермальных процессов.
Вкус персиков, пока еще незрелых, начинаем ощущать в Сибири: климат изменяется от лета к лету, от зимы к зиме. Климатологи сочиняют мудреные отгадки климатическим загадкам, не беря в голову тех немудрящих десяти или пятнадцати сантиметров подъема уровня океана. Они-то, храбрецы, и шестиметрового подъема не пугаются, видя за ним только мерную рейку, не вслушиваясь в опасный хруст земной коры.
Двуокись углерода, которую мы бодро вырабатываем, отчасти поглощают леса и океанские воды. Но площади лесов ежедневно сокращаются, воды близки к пределу насыщения. С того момента — уже недалекого, когда океан перестанет быть нам помощником, накопление газа в атмосфере возрастет скачкообразно, климат утратит остатки стабильности, вырвутся на волю огни — подводные и подземные. Персики поспеют скорее, чем думают, но некому будет их съесть.
Учащение пульса планеты уже можно заметить простым глазом. Она больна — не перечесть симптомов, но не спешим на помощь, подменяем врачевание утешением, рассуждаем даже о приятностях погибельной болезни!
Движение 'зеленых', д'артаньяновские выходки 'Гринписа' показывают здравую озабоченность меньшинства, но не отменяют того коренного факта, что во вселенской битве между Космосом и Хаосом человечество — покуда — самоотверженно воюет на стороне Хаоса.
В возможную его победу наука через посредство индустрии вносит свой решающий вклад. Так удивительно ли будет, если в случае мировой катастрофы уцелевшие снова укажут пальцем на ученого, как на главного виновника всеобщей беды, если наука опять окажется под запретом на многие тысячелетия?
Подобные утверждения уже и сегодня начинают звучать: ведь кто придумал Бомбу, рентгеновский лазер, геофизическую войну и программу звездных войн? То-то!..
Оправдываться будет бесполезно. 'И возложит Аарон обе руки свои на голову живого козла, и исповедует над ним все беззакония детей Израилевых и все преступления их и все грехи их, и возложит их на голову козла'…
На памяти человечества Сибирь всегда была местом суровым, куда не стремились — куда вытеснялись, берегом, на который волны истории выбрасывали потерпевших кораблекрушение. Таково, можно полагать, происхождение палеоазиатских народов — чукчей и юкагиров. Эвенки, вероятно, потомки чжурчженей, имевших когда-то империю, территориально покрупнее Римской. Воинство Чингисхана оставило от нее маловато следов. И хотя потомки чжурчженей — маньчжуры взяли после реванш: покорили Китай, основали последнюю династию богдыханов, эвенки в безмолвных лесах знать не знали об этом торжестве сородичей.
Чуть южней бурлил 'котел народов', порой захлестывая наши стылые берега. Гунны — 'приросшие к коням', 'безобразные, похожие па скопцов' — что не помешало им накормить человечиной воронье на просторах Индии, Китая, Галлии, Италии… Тюрки — главней на протяжении веков соперники индоевропейцев. они обрушили тысячелетнее здание Восточной Римской империй — Византии, их потомки владеют Царь-градом-Константинополем, ныне Стамбулом, а также составляют коренное население мирной Якутии.
А потом пришли русские, оседлый земледельческий народ, началось строительство городов, промышленности, железных дорог и в паше время. — грандиозных заводов и гидроэлектростанций.
[1 все же сибирское наше отечество пока не вовсе оскудело зверьем, рыбой, лесом, просторами для пастбищ и полей, еще оставляет достаточный выбор между способами жизни. Все имеем- от невиданной индустрии до живых реликтов бытия предысторических и даже предчеловеческих времен, и все это можно еще наблюдать собственными глазами, не только в музейных витринах, думать, сравнивать, делать выводы.
Что увидим с утеса Сибирской платформы?
Кочевой быт — чум, юрта, яранга… Любопытно, что этот способ жизни, попросту немыслимый без постоянного передвижения, сам-то по себе, по формам своим, можно сказать, неподвижен. Редкие нововведения усваиваются с трудом. Строят для кочевника удобную избу, огораживают двор — он ставит во дворе ярангу или чум и живет, как привык. В бурятских деревнях нередки избы в виде юрты — весьма трудоемкое сооружение.
Кочевник помнит больше предков, чем любой из европейских королей. Он поет о Гссер-ханс, о Мапасе- для него персонажи не тысячелетней давности, а вчерашнего дня, и он может ожидать их возвращения завтра, как будто они не умерли, а только откочевали.
Наверное, как-то по-другому ощущает одиночество человек, с которым всегда его род и вся его история.
Обращенный в христианство, ислам или буддизм, кочевник сохраняет стойкую верность шаману, удивляя таким 'дикарством' просвещеннейшего городского обывателя.
Здесь имеем крайне занимательный парадокс.
Энергия человеческих существ, понятно, не может не подчиняться всем тем законам, которые природа установила для энергии, в том числе для простейших ее проявлений. И если наиболее физически подвижные из разумных обитателей планеты оказываются наиболее малоподвижными в сфере норм повседневного существования, то оседлые, в особенности городские жители, возмещают свою физическую инертность — расходуют энергию, приводя в движение самое окружающую среду! Неизменность существования становится поэтому немыслимой, растет избыток изменчивости, в наше время уже угрожающий: движение в среде обращается против своего источника. А сам этот источник бешеного, теперь почти взрывчатого движения сидит в мягком кресле и, постанывая, запивает таблетки — лечится от болезней, вызванных его малоподвижностью — гиподинамией.
Изменяя мир вокруг себя, он ежедневно и неконтролируемо испытывает ответное воздействие высокодинамичной среды, которое, волей-неволей, его самого измеряет, причем вовсе не лучшим образом: он беспамятен- редкий горожанин знает отчество прадеда, он слабо верит даже собственным глазам…
Чем выше становится темп создаваемого им существования, тем хаотичнее, суетливее и в общем-то бессмысленнее становится сознание творца этого существования. И правильно: ведь каждый из нас есть тоже часть этой приведенной в хаотическое движение природной среды!
Среда, избыточно заряженная столь мощной энергией, как человеческая, переходит в иное качество, в иное агрегатное состояние, она, образно говоря, 'закипает', и мы не знаем, куда девать 'пар'. Он бессмысленно улетучивается, либо он обжигает: энтропийные процессы тоже активны. Бывают активно вредны.
Природа породила 'человека разумного', 'человек разумный' породил человека городского, чуждого, пожалуй, даже враждебного природе.
И нечего искать каких-то козлов отпущения, чтобы возложить на них грехи. Проку от этого никакого, выхода это не откроет, спасения не принесет. Спастись можно только избавлением от греха.
Но каков этот грех? В чем же он заключается?
Если процессы, порожденные разумной деятельностью, становятся чем-то хаотичным, стихийным, бессмысленным и ведут к напрасному вырождению драгоценной исходной энергии, если разум оказывается автором той самой энтропии, ради борьбы с которой природа, собственно, и создавала разум — величайшую из всех ее сил, и если он становится помощником собственного смертельного беспощадного врага, то не ясно и, как следует это назвать?
Последствия предательства сказываются па нас неминуемо, поскольку предали-то мы самих себя.
Проповедовать, каяться и самобичеваться — это все, конечно, не вредно, однако и от греха не избавит, и последствий его не отменит.
Надо вглядеться в то, как мы грешим, и сообразить, как перестать грешить.
