— Естественно.
— А меня, конечно, никто не спросил. И когда кузен Марк собирается выполнить свою часть сделки? — в ее зеленых глазах появился опасный блеск.
— Он предлагает годичную помолвку, чтобы вы могли лучше приглядеться друг к другу.
Она вскочила со своего места, яростно сверкая глазами. Разве они не были вот уже год как помолвлены? Вот уж воистину, наверное, на всем белом свете было трудно отыскать более нерасторопного любовника, чем этот кузен Марк!
— Подумать только, какая предусмотрительность! — взорвалась она. Значит, я еще целых двенадцать месяцев должна буду оставаться в изгнании, а его светлость тем временем изволит приглядываться ко мне, не пуская на порог собственного дома. К вашему сведению, мистер Престон, я уже не ребенок, и приказывать мне не может никто. Я поеду к Кери, но лишь потому что мне некуда больше идти, и когда я все-таки доберусь до этого кузена Марка, то мне будет, что ему сказать, и гораздо больше, чем он ожидает от меня услышать. И вообще… — тут она вспомнила про приглашение Селесты, — в Англию я вернусь тогда, когда мне самой того захочется. Я собираюсь немного пожить в Париже.
— В Париже? Одна? — ужаснулся Престон.
— С друзьями, и не собираюсь испрашивать разрешения ни у вас, ни у кузена Марка. И еще можете передать ему, что я скорее умру, чем позволю ему вышвырнуть меня из моего собственного дома!
Мистер Престон понял, что продолжать дискуссию бессмысленно. Его подопечная была великолепна в своем гневе. Она оказалась такой же эмоциональной и упрямой, как и все представители ее семьи, и если ее будущему мужу вдруг вздумается укротить ее, то ему уж точно придется нелегко. Он горестно покачал седой головой — лишь одному Богу было известно, что получится из этого нелепого брака, предотвратить который он был не в силах. И тогда он объявил, что их беседа окончена, и им лучше возвратиться к его жене.
Поездка в Париж состоялась, как и планировала Селеста. Дамарис получила радушное приглашение от ее родственников, которае она с радостью приняла. Это был первый в ее жизни самостоятельный поступок. Мистер Престон не одобрял ее решения, и еще она надеялась проучить таким образом кузена Марка и показать ему, что она сама тоже вовсе не торопится и не горит желанием поскорее встретиться с ним.
Родственники Селесты оказались очень милыми людьми. Их было четверо родители и двое детей, мальчик и девочка — и жили они в пригороде столицы. Когда молодые люди узнали, что Дамарис впервые в Париже, они изъявили желание показать ей все достопримечательности, включая такие отдаленные объекты, как Версаль и Фонтенбло. По вечерам же они весело проводили время на вечеринках в различных кафе, где собирались студенты, и где весил разговоры на самые различные темы. Там Дамарис познакомилась со многими молодыми людьми и девушками своего возраста, но хотя многие юноши изъявляли желание познакомиться с ней поближе, они казались ей слишком неопытными и инфантильными. Она с легким сердцем отваживала нежелательных ухажеров, заявляя, что у нее уже есть жених, и она обручена. За суматохой дней образ Кристиана как-то сам собой отступил на второй план, и лишь иногда какой-то вид или запах, особенно аромат фиалок, вдруг снова пробуждали в ней воспоминания, отзывавшиеся в душе щемящей, тоскливой болью. Что же до тех трудностей, с которыми было сопряжено ее возвращение в Корнуолл, то о них она тоже старалась пока не думать.
Но в середине августа их вольготной жизни все же пришел конец. Родители просили Селесту приехать в Вальмонд, намекая на то, что на горизонте, похоже, появился возможный поклонник, с которым они хотели бы ее познакомить.
— Конечно, я более чем уверена, что он совсем не похож на безвременно покинувшего нас Кристиана, — с грустью констатировала она, — но наверняка он сможет составить мне выгодную партию. Ну ладно, дорогая, в следующий раз мы, наверное, встретимся на свадьбе у кого-либо из нас.
Они попрощались, поклявшись друг другу в вечной дружбе, и Селеста отправилась в Савой, а Дамарис вернулась в Англию.
Самолет доставил Дамарис в Лондон, откуда ей предстояло продолжить свой путь на корнуэльском экспрессе, отправляющемся с вокзала Паддингтон. Хелен сообщила, что будет встречать ее на узловой станции, так как большинство маршрутов, ведущих в западные районы страны были отменены. Дамарис подумала, что кузен Марк вполне мог бы сделать широкий жест и сам приехать за ней, так как у него предположительно была собственная машина, а у Хелен ее не было. Но когда поезд прибыл на станцию, то Дамарис увидела, что на перроне кроме Хелен никого не было, и при виде ее на нее нахлынула целая волна трогательных воспоминаний. Хелен совсем не изменилась. Она даже одета была во все тот же твидовый костюм, который Дамарис так хорошо помнила. А вот сама Дамарис изменилась, и даже очень; Хелен даже не узнала ее, пока та сама не бросилась к ней на шею и не поцеловала ее.
— Керри, ты меня не узнаешь?
— Дамарис! Какая метаморфоза! Нет, я тебя не узнала. Ты стала такой красивой, взрослой барышней.
Дамарис довольно рассмеялась.
— Ну ведь должна же мадам Лебрен хоть как-то отрабатывать те деньги, которые ей платят за обучение, — ехидно заметила она и огляделась по сторонам, ища глазами пожилого господина, ибо Марк Триэрн по-прежнему представлялся ей в образе дедушки, но мисс Керью была одна. Затем, пока они получали багаж, Хелен рассказала, что ей удалось договориться с одной своей знакомой, приехавшей в город по делам на собственном автомобиле, что на обратной дороге она заедет за ними на станцию и подвезет до дома. А пока та не приехала, Хелен предложила зайти в станционный буфет и выпить чаю.
— Подождем ее там, — сказала она, — нам просто крупно повезло, что она за нами заедет. Нанимать машину слишком дорого, а трястись всю дорогу в автобусе невозможно.
— Я бы тоже с удовольствием выпила чаю, — согласилась Дамарис, думая про себя, что, принимая во внимание ограниченность Хелен в средствах, кузен Марк вполне мог бы встретить ее сам.
В буфете было мало посетителей, и взяв у стойки по чашке с чаем, они устроились за столиком в углу. Хелен принялась увлеченно рассказывать о том, как успешно идет торговля в их магазинчике, и Дамарис показалось, что она старательно избегает касаться более личных тем. Хоть кузен Марк и не соизволил приехать за ней, но она все равно в течение двух ближайших дней должна будет увидеться с ним, и к тому же ей не терпелось поскорее снова увидеть свой дом, однако, что-то в поведении Хелен заставило ее насторожиться.
И вот, дождавшись, когда Хелен сделает паузу в своем монологе, чтобы отпить очередной глоток чая, Дамарис сказала как бы между прочим:
— Я рада, что все складывается так хорошо, но как там кузен Марк? Он сказал, когда он приедет навестить меня?
— Нет, не сказал, — мрачно отрезала Хелен.
Дамарис растерянно глядела на нее.
— Не сказал? Как же так? Почему?
Хелен усмехнулась.
— Мистер Престон поставил меня в известность, что в следующем месяце, на твой день рождения тебе будет устроен первый выход в свет, во время которого и будет объявлено о вашей помолвке. Похоже, против тебя он ничего не имеет, но и встречаться с тобой собирается лишь в силу необходимости.
Хелен говорила сухо. Ей не нравилась вся эта затея со свадьбой, и она очень сожалела о том, что ей не удалось отговорить свою бывшую воспитанницу. Слушая ее, Дамарис то краснела, то бледнела.
— В жизни не видела большей наглости! — охнула она. — За кого он меня принимает? Я немедленно еду в Рейвенскрэг. Я должна с ним поговорить.
— Тебе там не обрадуются, да и к тому же это было бы не слишком красиво с твоей стороны, — возразила Хелен. — Я слышала, что дом основательно перестраивается, так что нет ничего удивительного в том, что он не хочет, чтобы ты появлялсь там, пока не закончен ремонт.
— Но меня там и так все устраивало, — воскликнула Дамарис.
— Ну, вообще-то, согласись, ремонт там не помешал бы, — заметила Хелен. — Наверное, он хочет
