были облечены эти враждебные слова, ничуть не уменьшила силу их воздействия на предводителя небольшого конного отряда, показавшегося из-под острых зубцов поднятой решетки внешних ворот замка Уайт.
Дэйр остановился внутри двора и, освещенный солнцем редкого осенью ясного дня, кивнул в знак приветствия пожилому человеку, который попросту привык уже упрекать своего господина.
Элис снова сидела верхом на коне позади Арлена, и когда Арлен остановил коня неподалеку от графа, она увидела, как играют желваки на щеках Дэйра. Не понимая причин, Элис молилась, чтобы Дэйр, как и она, услышал обиду в словах старика. Она так часто слышала подобные интонации в бесконечных жалобах других, что в его ворчании не усмотрела серьезного повода для недовольства.
— Суд господина отложен всего лишь на один день, — начал Дэйр мягко, стараясь укрепить тонкую нить, которая связывает его с его подданными, за связь с которыми он боролся долгие месяцы. Подумав немного, он решил, что за словами упрека скрывалась истинная правда. Высказав недовольство по поводу действительно проявленного или кажущегося неуважения, Хауэлл-кожевник — человек, гордый своим независимым положением, — пытался вернуть себе место предводителя крестьян. Похоже, Хауэлл будет теперь искать его вину во всем, что бы он ни делал. Дэйру оставалось только продолжать разговор в том же духе, не позволяя ему сбить себя.
— Я самым серьезным образом исполняю свой долг в этом деле. — Дэйр говорил сущую правду. Каждый дворянин ревностно соблюдал свое право чинить судебное разбирательство в своем поместье. Это в равной мере относилось и к нему. — И завтра я выслушаю жалобы и споры моих подданных.
Под проницательным взглядом голубых глаз Хауэлл неловко заерзал. Но когда он повернулся и направился к дому, находящемуся не в деревне, а стоящему отдельно, он бормотал:
— Все равно вам не следовало ставить интересы чужих выше своего долга.
Дэйр остался недвижим, ни один мускул не дрогнул на его лице. Ему не было нужды объяснять свой поступок, предпринятый в интересах не чужих людей, а семьи его приемного отца. Они больше были его семьей, нежели живущие здесь и отказавшие ему в признании и в праве иметь свой дом.
Хотя граф продолжал сидеть без движения на коне, столь же неподвижном и давно обученном выполнять любую команду своего хозяина, Элис почувствовала волнение Дэйра и, против своей воли, откликнулась на него всем сердцем.
Ощутив на себе ее взгляд, Дэйр медленно повернул голову, чтобы встретить нежное сияние ее глаз. Его люди, даже Томас, обычно остерегались приближаться к нему, когда он бывал в мрачном расположении духа, чтобы не пришлось потом сожалеть, она же открыто и бесстрашно проявляла свое сочувствие. То самое сочувствие, расслабляющего влияния которого он так боялся, что однажды уже отослал ее из замка, в который они теперь вернулись. Он сощурил глаза, чтобы скрыть загоревшийся в них огонь, и медленно улыбнулся.
Под его проницательным взором Элис тихонько вздохнула и отвела глаза. Проявляя участие, ей бы следовало помнить, что он либо отвергнет, либо примет его, — неизвестно, что для нее более опасно. Она намеренно переключила внимание на окружающий ее пейзаж, чтобы отвлечься от человека, который так легко притягивал к себе ее взгляд. Хотя поначалу ее интерес к окружающему был вызван лишь упрямым желанием не подчиниться его воле, вскоре она была по-настоящему захвачена большими переменами, происшедшими в Уайте после ее последнего приезда. Кое-где поля были полностью убраны, а в других местах колосья уже налились и ожидали, что скоро падут под взмахами серпа.
Обрадованная очевидными успехами Дэйра в возрождении Уайта и собственной победой над его обаянием, Элис не заметила циничного изгиба его губ, сменившего улыбку, как только он опять тронул поводья своего жеребца. Он нашел лучшую стратегию, чтобы просто держать Элис на расстоянии, — необходимо было испугать ее силой чувств, которые она в нем пробуждала. И делать это надо было в отдалении от нее, иначе его добрые намерения могут потерпеть неудачу.
Когда они подъехали к следующим воротам и въехали внутрь самого замка, Элис поняла, как она в действительности устала. Их путешествие заняло весь короткий осенний день. Разрешены были лишь короткие передышки, чтобы дать отдых усталым, перегруженным лошадям, а их хозяевам — возможность слегка перекусить той же самой солониной, фруктами, сыром и черным зачерствевшим хлебом, оставшимися со вчерашнего вечера. Зная теперь причину молчания Арлена, Элис беспечно болтала о таких вещах, которые не требовали ответа, кроме его редкой робкой улыбки.
Солнце, похожее на темно-красный шутовской мяч, казалось, лежало на горизонте, когда Дэйр подвел свой небольшой отряд к основанию широкой лестницы, которая вела к обитому железом входу в замок. Он знал, что его спутники чувствуют себя точно так же, как он, — оцепеневшими от долгих часов, проведенных в седле, и такими же голодными.
Леди Элинор ожидала сына и его гостей в большом зале и церемонно вышла вперед, чтобы встретить вновь прибывших в дверях сводчатого входного туннеля. Следуя привычным правилам вежливости, она поприветствовала их, прежде чем отдать распоряжение слугам, чтобы те отнесли их вещи и проводили каждого в свою спальню.
— Раз вы уже прибыли, — сказала она, — я прошу вас поскорее подготовиться к вечерней трапезе. Ее отложили до вашего приезда.
Один из слуг сопровождал Сибиллин с сыном вверх по лестнице. Другой провожал ее брата, а добрая половина остальных слуг стала перетаскивать многочисленные вещи бывшей леди Кенивер. Ну что ж, они сделали правильный выбор, подумала Элис, так как долгое путешествие привело ее мачеху в особенно раздражительное состояние. Элис знала, что сама она может ждать с большим достоинством. Так до самого конца она спокойно стояла и терпеливо ожидала возвращения слуги, который проводил бы ее наверх и отнес ее единственный плетеный сундучок.
— Я очень обеспокоена, что вы с такой поспешностью бросили все, оставив мне лишь коротенькую записку с объяснениями. Мне пришлось оправдывать вас перед многими. — Элинор говорила тихо, не обращая внимания на стоявшую всего в нескольких шагах молодую женщину. Несмотря на то, что Элис так яростно спорила с ней во время своего прошлого приезда, сейчас Элинор совсем не считалась с ее возможной реакцией — ведь нынешний упрек сыну, сделанный матерью, вряд ли может интересовать Элис. — С вашей стороны было большой ошибкой уехать сейчас, когда людям необходимо ваше присутствие. Боюсь, что это повредит вашим планам.
Представление леди Элинор о безучастности Элис было ошибочным. Элис очень хорошо расслышала негромкое внушение Элинор своему сыну и вся напряглась, как будто эта стрела метила в нее. Но наряду с поднимающимся в ней гневом она ощутила вину за то, что нечаянно подслушала не предназначенный для нее разговор. Ожидая, что Дэйр будет защищаться от несправедливого обвинения, она попыталась сдержать свое негодование. Но, искоса бросив на него быстрый взгляд, она заметила, что Дэйр побледнел и в знак молчаливого согласия опустил густые ресницы. Тут ее темперамент загорелся огнем. Но это же совершенно необоснованно! Сначала простой слуга осмелился упрекать своего господина, теперь мать Дэйра ругала его за его добрый поступок.
— Если бы Дэйр задержался хоть на минуту, было бы слишком поздно спасать его приемную родню. — Глаза ее метали зеленые молнии, когда она резко повернулась и посмотрела на обескураженную Элинор. — Он просто проявил кровную преданность, которую его мать никогда к нему не испытывала.
Ледяные голубые глаза на мгновение широко раскрылись. И на этот раз Элис, защищая его, позволила ускользнуть дикой лисице, все еще живущей в ней. Дэйр никогда не сомневался в ее присутствии, но не ожидал, что она способна так яростно попрать строгие законы вежливости. Он был сильно взволнован и очень рад проявлению ее характера, ему захотелось поблагодарить ее за доверие. Но она уже вспыхнула от смущения, и он не захотел усиливать ее неловкость.
Какой простушкой я становлюсь рядом с этим человеком! Элис ничуть не сожалела о том, что ринулась на защиту Дэйра, но почувствовала, как лицо ее вспыхнуло от стыда за то, что она была груба с хозяйкой. С той самой хозяйкой, которая вежливо пригласила их в свой дом, хотя, наверное, предпочла бы не иметь с ними дела (во всяком случае, с ней, ранее уже проявлявшей черную неблагодарность). И теперь как жестоко и грубо Элис «отблагодарила» Элинор за ее гостеприимство. Действительно, Элис с горечью призналась себе в том, что она никудышная, дурная женщина и недостойна жить в прекрасном доме Дэйра. Лучше пусть он поместит ее в темницу, где сырость и тьма окончательно потушат ее внутренний огонь.
Элис поспешила тут же уйти. Она не стала ждать кого-нибудь из провожатых, повернулась и быстро
