— К тебе?
— Ко мне.
— Зачем?
— Ну, побудем вместе, послушаем музыку.
— И все?
— Нет, не все.
— А что еще?
— Ну, поласкаемся. Не бойся. Я буду делать только то, что ты захочешь.
— Как сегодня?
— А что «сегодня»?
— Я просила тебя не расстегивать, а ты?
— Ну и что? Ты же не замерзла.
— Причем здесь замерзла? Верни изделие.
— Какое?
— Что, у тебя в кармане.
— Только в обмен на другое.
— Какое «другое»?
— Вот это.
— Ты чокнулся, что ли? Убери руку.
— Ну, раздвинь ноги, что ты их так сжимаешь.
— Миш, ну, не надо, ну, отпусти.
— Ну тебе ведь самой нравится, ну, не сжимай мою ладонь.
— Не дави так коленом, больно.
— Ну, пожалуйста.
— Ты с ума сошел, мамочка, что ты делаешь.
— Я только поглажу тебя.
— Мишка…
— Все, все, клянусь, больше пальцем не шевельну.
— Ты бессовестный, сейчас же убери оттуда руку.
— Ни за что.
— Больше не пойду с тобой?
— Пойдешь.
— Мишка, ты с ума сошел, вдруг кто-нибудь подойдт к беседке.
— Никто не подойдет.
— Миш не надо, пожалуйста.
— Наташенька, ну я чуть-чуть, ну можно?
— Мне щекотно.
— Теперь потрогай ты меня.
— Где?
— Вот здесь.
— Ты нахал.
— Ну, слегка, ну, пожалуйста.
— Ну, потрогала.
— Не так.
— А как?
— Всей ладонью. Сильнее. Тебе нравится?
— Кошмар.
— Что — «кошмар»?
— Какой он.
— Какой?
— Твердый.
— А знаешь, почему?
— Не знаю.
— Потому что я люблю тебя.
— У меня спина затекла так лежать, стол твердый.
— Давай, я лягу, а ты на меня.
— Давай.
— Садись верхом.
— Еще чего захотел. Слушай, а который час?
— Полдвенадцатого.
— Да меня убьют дома! Я в десять обещала вернуться.
— Ну, побудем еще.
— Да ты что, совсем что ли?
— Ну, побудем.
— Нужно бегом домой. Давай сюда, быстро.
— Что давать?
— Кончай придуриваться. Лифчик давай сюда.
— Ну на, ты прямо, как пожарник.
— Застегни.
— Повернись, а сама ты как застегиваешь?
— Не язви. Побежали, побежали.
— Ну подожди, дай хоть ширинку застегнуть.
— Ой, ужас, юбку помял, волосы растрепал.
— Давай поцелуемся.
— Ну, только разочек.
— Когда мы увидимся?
— А когда хочешь. Пошли. Пошли.
Тетрадь Игоря
Африкановна придумала небольшую казнь мне и моим пацанам. Никогда прежде детей такого возраста не заставляли работать на посудомоечной машине. Это была превилегия первого и второго отряда, но кто-то из мальчишек обидел ее сыночка, и эта мегера, вызвав меня к себе, заявила, что сегодня посуду первый отряд мыть не может, они ушли на соревнования, отстаивать нашу честь, а потому мне нужно разделить мальчишек на три бригады и целый день обслуживать посудомойку.
День прошел тяжко, пацаны быстро уставли, было жарко, душно, сыро. Я пахал, как вол. Но в семь часов, мы, наконец, освободились. Дулечки, шептал я себе, больше такого не будет, скажу об этом директору лагеря. Зина нас жалела, трижды она приходила к нам, один раз даже принесла килограмма три черешни.
Настал вечер, а с ним танцы, кино. Мы здесь уже вторую неделю, все перезнакомились. Появились личные интересы. Те шестеро, из первого отряда в кино всегда сидят рядом, парами, во время танцев тоже держатся обособленно.
Зину на танцах чаще другий приглашает старший физрук, ему лет двадцать семь.
А вчера произошло такое, что и не знаю, как описать…
После отбоя все залегли спать. Я тоже лег, Зина долго мостилась, но так и не легла.
— Чего ты не ложишься, — спросил я ее.
Я люблю тайком подсматривать, как она снимает платье, и, оставшись в трусиках и лифчике, ныряет
