Зло именем твоим

— А мои граждане решили таким образом воздать мне почести?

Бригадир вздохнул:

— Воздавать почести вам не за что, господин Наджиб. Вы допустили то, что ваши генералы вас же и предали. Если хотите вешать — надо вешать. Если хотите миловать — надо миловать. Но нельзя делать и то и другое сразу. Правила должны быть едины для всех.

— Да… я зря не повесил Таная…

Фахим рассмеялся:

— При чем тут Танай? Танай увидел, на чьей стороне сила, и сделал выбор. Нельзя убивать врагов, если можно сделать их друзьями. А друзьями врагов делает старый добрый страх. Пусть и лицемерными друзьями.

— Что вам надо? Я вас, кстати, знаю… Фахим?

Бригадир хлопнул в ладоши.

— Вспомнили? Великолепно. Тогда мне не надо объяснять, кто я и откуда. Перейдем сразу к делу. Вас не удивляет, почему мы, Пакистан, вмешиваемся в ваши дела?

— Как ни странно — нет.

— Действительно, тут нет ничего удивительного, хотя проблема не в том, о чем вы только что хотели иносказательно намекнуть. Проблема в том, что в Афганистане у нас никогда, до последнего момента не было друзей, настоящих друзей.

— А настоящие друзья — эти? — Президент кивнул на дверь.

— Да. Как ни странно, с ними можно дружить, и знаете почему? Потому что они не пуштуны, а воины Аллаха. Для них все равно, кто ты по национальности, и для них все равно, где на карте проведена черта. Они глобально мыслят.

— Ах вот вы о чем… Нетрудно было догадаться.

Линия Дюранда — одно из многих преступлений Британской империи перед человечеством. За время колониального господства Британия выработала несколько принципов, как можно править территориями, в десятки раз превышающими по площади и населению метрополию. Первый — «разделяй и властвуй», второй — «всегда нужно иметь повод для войны». Именно этими принципами руководствовался сэр Мортимер Дюранд, когда в одна тысяча восемьсот девяносто четвертом году заставил афганского короля подписать договор о передаче части афганских земель в аренду Британской Индии, тогда еще единой и включающей территорию современных Бирмы, Пакистана и Индии. Проведенная произвольно линия пролегла по землям расселения пуштунов и разделила племена надвое. Потом, после крушения британской колониальной империи, Индия отделилась и провозгласила независимость в сорок седьмом году, а Пакистан — только в пятьдесят шестом, таким образом, получалось, что Пакистан стал правопреемником британских колониальных активов, в том числе и этого договора аренды. Пакистанская часть пуштунских племенных земель получила название «зона племен» и управлялась племенной администрацией, власть особо не вмешивалась в их дела, граница между Афганистаном и Пакистаном никак не была делимитирована, за исключением отдельных участков, как, например, в районе стратегического Хайберского прохода. Тем не менее вопрос зоны племен был камнем преткновения между двумя странами: ни одна власть в Афганистане не могла признать эту границу, потому что немедленно была бы свергнута, а Пакистану пуштуны приносили одни проблемы — но после двух бездарно просранных войн с потерей территорий пакистанские военные, всегда правившие в этой стране, не могли пойти на то, чтобы отдать еще и зону племен. Ситуация изменилась с вводом советских войск в Афганистан — в зону племен хлынули беженцы, в обратном направлении — оружие, кустарным изготовлением которого там всегда занимались, начали работать лагеря подготовки боевиков и медресе с ваххабитами-преподавателями, в которых пуштунские дети становились теми, кем они никогда не были — исламскими экстремистами. Пытаясь перекрыть границу, афганское правительство с советскими войсками сначала перекрыло ее заставами — это перекрыло кочевые пути для многих племен, и они взялись от этого за оружие, а потом начало операцию «Завеса» — охоту спецназа и вертолетов на караваны. В караванах шли не только военные, но и гражданские грузы, их сопровождали их владельцы, гибнущие от ударов шурави — что мира и добра на эту землю не приносило. Так, всего за два десятилетия зона племен превратилась в некое подобие сектора Газа, только еще более крупного по территории и опасного. Землю, где терроризм воспроизводит сам себя.

Ах да, забыл сказать. Договор об аренде земель был на сто лет. И заканчивался он соответственно в одна тысяча девятьсот девяносто четвертом году. И Пакистан возвращать земли, конечно же, не собирался.

— Да, именно об этом. Покажи.

Третий офицер — у него был чемоданчик, небольшой, — раскрыл его и начал выкладывать на стол бумаги.

— Подпишите это, и я вывезу вас отсюда.

Наджибулла усмехнулся:

— Чтобы выбросить с вертолета? Я слышал, вы практикуете такое.

— Отнюдь. Мы же коллеги. Мы отправим вас к семье. Кроме этого — вы должны будете записать обращение, где подтвердите подлинность подписи документа. Нам невыгодна будет ваша смерть, нам нужен будет живой свидетель.

Это был договор о делимитации границы. Над его подготовкой трудились несколько месяцев, подгоняли. В портфеле у Таная нашли несколько чистых листов советской бумаги — договор был напечатан именно на этой бумаге, на специально купленной электрической советской печатной машинке.

— Обратите внимание вот на что. Всем нужен будет мотив. Мотив того, что вы это подписали. Этим мотивом будут двадцать миллионов долларов, которые мы перечислили на открытый номерной счет. Этот счет и в самом деле существует, и мы и в самом деле перечислили на него деньги, еще тогда, давно. Подпишете — и счет ваш.

Еще тогда, давно… Пакистанская разведка готовилась провернуть эту операцию еще в девяносто втором, но не получила доступа к президенту — тот перехитрил всех и скрылся в миссии ООН. За провал сняли директора ИСИ, но дела было не поправить. На реализацию этого проекта ушло целых четыре года.

— А если я откажусь?

— У вас есть семья… — пожал плечами Фахим. — Подписывайте. Она будет залогом того, что вы будете молчать.

Президент зачем-то посмотрел на стену, потом подвинул к себе бумаги, взял ручку и…

И Фахим, и даже Шариф расслабились, они не воспринимали президента как человека, способного оказать чисто физическое сопротивление, тут сказывались чистые предрассудки, что за главу государства воюют такие, как они, бойцы невидимого, а порой и видимого фронта. Но перед ними был очень сильный физически человек, пуштун, борец — и сейчас, видимо, он решил, что терять ему уже нечего. Упоминание семьи сыграло для этого гордого человека роль триггера, спускового крючка.

И началось безумие.

Взревев, как раненый бык, президент вскочил, опрокидывая стул, перехватил ручку и воткнул ее в глаз стоящему рядом пакистанскому разведчику, пистолет у него был на поясе, в открытой кобуре — и он выхватил его. Плеснуло кровью, ужасом, бригадир Фахим оцепенел, а Алим Шариф сунулся за пистолетом, который носил скрытно, но достать пистолет и выстрелить не успел. Президент успел первым, Алима бросило на пол, еще две пули принял в себя бригадир Фахим, один из самых опытных разведчиков Пакистана…

* * *

Озверевшая толпа боевиков, услышав выстрелы, рванулась вперед, пакистанские коммандос тоже побежали к дверям — там были люди, за безопасность которых они отвечали головой, и страшно было подумать, что могло случиться в той комнате без окон. Выбив двери, коммандос нарвались на выстрелы — один коммандо были убит, еще один — тяжело ранен. Больше президент ничего сделать не успел — разъяренная толпа сбила его с ног, заодно затоптали до смерти тяжело раненного бригадира Фахима, Алим Шариф, тоже раненный, упал у стены, и только поэтому его не затоптали до смерти. Командовать пакистанцами было некому — из троих сотрудников разведки, которым они должны были подчиняться, один