блокировало его, доводя до отчаянья, заставляя испытывать вину, вынуждая задумываться, а так ли он был прав, обвиняя ее, и искать ей оправдания.
Ведь могло быть, что ее использовали вслепую. Но даже в этом случае, он не понимал, почему у Воробушка не срабатывает инстинкт самозащиты, почему она не просыпается, и почему сводит на нет любые попытки достучаться до нее.
С каждой новой неудачей Таяр все сильнее ощущал подавленность и усталость, словно ручеек жизни тек не от нее к нему, а наоборот. Но именно Рина секунда за секундой медленно, но верно угасала у него на глазах. И он понимал, что если срочно что-нибудь не предпримет, то вместо живого, дерзкого, пусть даже озлобленного на него Воробушка, получит пустую, безоговорочно подчиняющуюся ему куклу.
А Таяр, видит Дарующая, не хотел этого, и потому продолжал упорно следить мутным от перенапряжения взором за неподвижной фигурой.
Внезапно ему показалось, что ресницы девушки дрогнули, и он молниеносно сорвался с подоконника к ней, но, поняв, что это лишь жестокий обман его слипающихся от усталости глаз, обессилено упал на колени рядом.
Рина ничуть не изменила положения, ни одна мышца не дрогнула на ее лице, производя впечатление статуи, а не живого спящего человека. Протянув руку, Таяр осторожно взял маленькую прохладную ладошку и, удерживая, уткнулся в нее лбом, чувствуя, как остатки злости покидают его, сменяясь опустошением.
На душе становилось гадко, от осознания, что он из-за своей эгоистичности и глупости не смог оценить по достоинству уникального дара, преподнесенного ему судьбой. Он как избалованный мальчишка, получивший новую игрушку не смог распознать ее ценность, считая одной из многих и думая, что, как и остальные, она вскоре приестся и потеряет новизну, но оказался не прав…
Марина была единственной… Единственной, кто вызывал такую разнообразную гамму чувств от умиления до злости, от страсти до ревности. А смех? Она была первой с кем он открыто веселился, а не скалился в презрительной ухмылке. Она была сильной и хрупкой одновременно, и он сломал ее, позволив заблуждениям затмить разум, а стихии руководить собой.
Плечи поникли от осознания собственной вины и бессилия, и впервые за многие прожитые столетия джинн смиренно просил Дарующую дать ему шанс все исправить, вернуть Рину.
И стихия не осталась равнодушной…
Иллюзия поддалась при его очередной попытке, пропуская в сон…
За окном в этот раз была ночь. В тусклом свете ночника, у детской кроватки сидела слегка растрепанная, зевающая Рина. Она укачивала на руках маленькую девочку, которая была ее уменьшенной копией. И глядя на них, Таяр думал, что так могла бы выглядеть их дочь. Ошарашенный собственными мыслями и щемящим чувством нежности, зреющим в душе, он стоял как истукан, ничего не предпринимая, пока дверь в комнату не отворилась, пропуская мальчика лет семи слишком похожего на мужчину, которого джинн видел в прошлый раз. Его приход словно сдернул пелену очарования, напоминая, зачем он здесь. Время в иллюзии текло слишком быстро и ему стали заметны произошедшие с ней изменения, вначале упущенные из виду. Черты лица заострились, а формы наоборот округлились, выдавая что перед ним не молодая девушка.
— Воробушек, — нежно, но настойчиво позвал Таяр, в то время, как ребенок сонно шлепал босыми ногами к матери.
Марина, приложив палец к губам, взглядом указала на дочку, призывая то ли мальчика, то ли его к тишине.
— Посмотри на меня. Это все иллюзия — сон. Ты должна осознать это! — Не сдавался джинн, видя, как совершенно игнорируя его призыв женщина, мягко касается щеки пацана и кивком отправляет его в постель.
— Рина!
Женщина встала и, положив умильно чмокающую малышку в кровать, направилась прямо к нему. Воодушевленный Таяр потянулся, чтобы дотронуться до Рины, и замер, ощутив как его рука, а затем и все тело проходит сквозь нее, словно его и не было вовсе.
Дверь, шаркнув, закрылась за ее спиной, а он так и остался стоять в растерянности, начиная сознавать, что все его попытки докричаться, растолкать будут так же бесполезны, как и предыдущие, просто потому, что в этой иллюзии для него не было места — здесь он не существовал вообще.
Однако, не смотря на усиливающееся ощущение безнадежности, джинн не мог заставить себя уйти, а сознание Марины не спешило выталкивать его. Помедлив в нерешительности, он все же последовал за ней.
Из приоткрытой двери, чуть дальше по коридору пробивалась полоска неяркого света, и доносились приглушенные воркующие голоса. Одна только мысль, что она там за тонкой деревянной перегородкой в какой-то паре шагов от него может заниматься любовью с «мужем», дарит свою страсть не ему, а другому, заставила Таяра замереть.
Джинн понимал, что не сможет спокойно смотреть на это, однако и оставаться в коридоре был не в силах. Его тело казалось, перестало подчиняться разуму, действуя помимо его воли, как в страшном сне, когда знаешь, что с другой стороны находится то, что так сильно пугает, но все равно идешь и открываешь ее. Однако то ли какие-то крупицы контроля над иллюзией все же остались у него, то ли высшие силы решили проявить снисхождение, но когда он вошел свет в спальне уже потух и голоса затихли.
Мужчина, сопя в макушку, плотно прижимал к себе ЕГО Воробушка. И хотя это было совершенно невинно по сравнению с тем, что рисовал в своем воображении сходящий с ума от ревности Таяр, но все равно достаточно, чтобы волна ярости моментально затмила разум. Сознание Рины не осталось безучастным к агрессии, и джинн, почувствовав, как комната расплывается перед его глазами, заставил себя успокоиться.
Не боясь всполошить засыпающих хозяев, Таяр громко вдыхал и выдыхал воздух, видя как с восстановлением контроля над своими эмоциями, иллюзия снова обретает четкость.
Двигаясь к кровати, он постоянно заставлял себя смотреть только на Рину, поскольку боялся снова сорваться. Темнота не мешала ему впитывать детали. Отметив, что Рина подстригла волосы, Таяр нахмурился. Ему эти короткие пряди, скрывавшие уткнувшееся в подушку лицо, казались настоящим кощунством. Опустившись на колени рядом с ней, так же как в их спальне, Таяр, забывшись, попытался отодвинуть обкромсанный локон, но у него не вышло. От раздражения на собственное бессилие здесь из горла вырвался гневный рык, но в этот момент, словно подчиняясь его мыслям, Рина повернулась, являя ему свою умиротворенную улыбку.
Таяру казалось несправедливым, что окунув его в неразбериху чувств, сама она даже в иллюзорном сне оставалась счастливой. Он никак не мог поверить, что в глубинах ее подсознания не сохранилось памяти о произошедшем в реальности, которая так или иначе должна была прорываться постоянным настораживающим напоминанием.
«Если бы ему удалось проникнуть глубже в ее мысли, то возможно…» — Джинн запнулся, с удивлением обнаружив себя в ритуальном зале рядом с Воробушком.
И она улыбалась ему! Не ехидно. А… с восторженным любопытством.
— Что это за место? — Спросила Марина, заставляя Таяра чувствовать себя диковинным экспонатом, под ее откровенно изучающим взглядом.
— Разве ты не знаешь? — Удивился он, ощущая нарастающую дезориентацию, когда Рина, зажмурившись от удовольствия и слегка наклонив голову, смаковала шелестящее эхо его голоса, разносящееся по залу.
— У-м-м, скажи что-нибудь еще. — Повинуясь, только ей одной понятным мотивам и мыслям попросила она.
— Ты должна проснуться, Марина! — Таяр сделал шаг по направлению к джиннии. Он не прикасался, но практически нависал над ней, однако ее это, кажется, не смущало, даже наоборот привлекало. Наблюдая, как сверкающие чернотой глаза Рины, восхищенно замерев на несколько бесконечных мгновений, всматриваются в его, а затем лаской перебегают по нахмуренным чертам лица, Таяр сам испытывал, чуть ли не благоговение.
— Зачем? — Отмахнулась она. — Ты такой красивый. У тебя черные глаза, а не карие. Ты знаешь? —
