Влиться в такой коллектив, как наш, при определенных усилиях оказалось легче легкого, главным образом потому, что всем было плевать друг на друга. Абсолютно. Пока интересы кого-то не пересекались, все вежливо здоровались, пожимали руки, пили на скорую руку сваренный в дорогущей кофемашине эспрессо и разбегались. Дел у всех было по горло, причем, как я очень быстро поняла, такая ситуация существовала далеко не во всех адвокатских конторах и юридических фирмах. Работало у нас всего семь или восемь адвокатов, во всяком случае, я больше не насчитала. И все они, как сказал мой новый знакомый Вадик, были адвокатами первоклассными.
– Голова, конечно, круче всех, – добавил он, предоставив мне в очередной раз самой додумывать, кто есть голова. – Но и остальные...
Кроме адвокатов, в офисе появлялось несколько так называемых дознавателей, как правило, мутных молодых людей с рыскающим взглядом. Они приходили и почти сразу же уходили, зачастую держа в руках странные вещи с большим количеством проводов. Я лично видела борсетку, у которой вместо замочка был установлен глазок видеокамеры. Эти люди за кем-то следили, что-то выясняли, имели своих людей в различных государственных органах и могли достать любую информацию о любом человеке. Мне оставалось только надеяться, что их способности не будут применены ко мне. Да и зачем? Кто я такая, чтобы на меня переводить столь дорогой ресурс.
Еще имелась приходящая бухгалтерша Ирина, красивая, в дорогой обуви, подъезжающая к офису на красном «Пежо». Она заруливала раз в неделю, никого не знала по имени и не считала, что должна знать. Кроме разве что Халтурина, который был кем-то вроде директора или, вернее, управляющего. Представительная внешность и шикарный кабинет по первости заставляли меня думать, что он – лучший. Оказалось, я была не права. Как-то, когда мой Журавлев, разговаривая с кем-то по телефону, сказал ту же фразу: «Надо будет посоветоваться с Головой», я спросила:
– А Голова – это, наверное, Халтурин, да?
– Что? Кто вам это сказал? – вытаращился на меня он. Затем расхохотался и продолжил: – Господин Халтурин, конечно, имеет свои преимущества, происхождение которых связано с нашей мэрией, однако его с трудом вообще можно назвать юристом.
– А кем можно? – поинтересовалась я.
Синяя Борода помолчал с минуту, внимательно изучая мой сомнительный внешний облик, потом кивнул и сказал:
– Есть такое хорошее выражение – крепкий хозяйственник. Но я бы посоветовал вам, Вероника, никогда не оценивать человека по костюму и в особенности по кабинету. И тем паче юриста!
– Не буду.
– Вот и славно. Голова у нас – господин Холодов, но вы еще не имели чести с ним встречаться, – холодно, как всегда, добавил он и умчался на встречу.
Да, Синяя Борода был человеком в высшей степени странным, непонятным для меня. Говорил он со мной действительно предельно вежливо, как и со всеми остальными. Он всех называл на «вы» и по имени, даже помощников, коих вместе со мной было человек пять-шесть. Еще предполагалось, что в офисе должна сидеть секретарша, но ее место все еще пустовало. Ни у кого не доходили руки ее нанять. Прошлая, на смену которой пыталась попасть я, ушла в затяжной декрет, из которого вряд ли когда-нибудь вышла бы – уж за слишком хорошим адвокатом она была замужем. Я пролетела мимо должности, открыв другую дверь, а девушки, которые периодически приходили на собеседование, по тем или иным причинам отвергались либо Халтуриным, либо еще кем-то.
Так что всего в офисе было человек двадцать, может, больше, а секретаршу мы искали со знанием языка, со слепой машинописью, с нежным голосом и опытом работы. Я бы им в этом качестве все равно не подошла, несмотря на поставленный за год работы в Call-центре нежный голос. Печатала я медленно, что уже успел негативно оценить Журавлев, языков не знала, даже блатного, опыта работы не имела. Так что слава богу, что я постучалась в другую дверь – за ней передо мной открылись самые интересные перспективы.
Где-то в конце первой недели, за время которой я разобралась с огромным количеством каких-то договоров, ходатайств, протоколов и заявлений, а также починила кулер на кухне и помыла в нашем кабинете окно, Журавлев впервые взял меня с собой – в поле. С самого утра он позвонил и сказал, чтобы я была готова, только позабыл сказать к чему.
– Паспорт, права с собой? – спросил он, влетев в офис. Он, как всегда, одет был во что-то непонятное. Рубашка была чистой, но какого-то странного цвета, а светлые льняные брюки и вовсе висели мешком. Я с трудом подавила в себе желание взять и пройтись по нему горячим утюгом сверху донизу и кивнула:
– С собой.
– Поехали, – коротко скомандовал он мне и понесся. Оказалось, он подразумевает, что именно я поеду, то есть поведу машину – его жутко грязную, заваленную какими-то бумагами и пакетами «Ауди».
– Вы... уверены? – Я застыла на месте, пока он разгребал для себя место на заднем сиденье.
– Вы же сказали, что водите машину хорошо! – возмутился он. – Или вы водите так же хорошо, как печатаете?
– Вожу я лучше, – испуганно заверила его я и быстренько уселась за руль. – Куда прикажете?
– Нам в тюрьму.
– Куда? – Я ахнула и начала пугаться. До тюрьмы я в своей жизни еще не доходила. То ли еще будет?
– Я понимаю, что вы рады, но нельзя ли поторопиться?
– Рада? – чуть было не ляпнула я, но сдержалась.
– Вы умеете ездить по навигатору? Пробки смотреть?
– Нет, – помотала головой я, пытаясь понять, почему же это он ожидает от меня радости и энтузиазма. Мы же не в Большой театр, а в тюрьму! Тоже мне, большая радость! Но Журавлев явно считал, что я просто в экстазе.
– Ладно, так доедем. Вы еще убедитесь, Вероника, что тюрьма – совсем не такое интересное место, как вам сейчас кажется!
– Охотно верю, – хмыкнула я.
– Там время приема ограничено, надо успеть до обеда. – Он нетерпеливо посмотрел на меня с заднего сиденья, держа в руках мобильный планшет. Он явно собирался работать. Я с некоторой опаской покрутилась, настраивая водительское сиденье и обрадовавшись до глубины души, что и в его пыльной, сильно заляпанной машине установлена коробка-автомат. Я ни разу в жизни не ездила на машине с ручной коробкой передач, хороша бы я была сейчас.
– А куда ехать? – поинтересовалась я, провернув ключ зажигания. Журавлев снова посмотрел на меня этим странным, удивленно-сосредоточенным взглядом, потом бросил:
– Новослободская. Бутырка.
И я поколесила по забитым пробками московским улицам. Было странно и немного страшно оказаться снова за рулем хорошей, хоть и грязной машины, в тишине внутреннего пространства. Синяя Борода шуршал бумажками на заднем сиденье и молчал. Только один раз он оторвался от своих суперважных процессов и спросил меня:
– А вы что же, никогда там не были еще?
– Никогда, – честно ответила я.
– Ну, тогда вам будет интересно. Хорошо, что вы одеты соответственно.
– В смысле? – удивилась я. Интересно, что же в моем облике соответствует тюрьме? Я была упакована в широкие, чуть даже расклешенные книзу джинсы, в массивную хлопковую рубашку серого цвета, волосы убраны в хвост. Ну, и кеды. А что такого? Если мой босс может ходить в непонятных мешковатых костюмах не первой свежести, я что же, нет? Несправедливо. Но при чем тут тюрьма? На мне же нет ничего полосатого!
– Не привлекаете внимания. Не отвлекаете. Тут ведь надо понимать, какой контингент. Они же женщин редко видят, так что если всякие там штучки... сексуальные – плохо. Может быть проблема.
– А, понятно, – протянула я и как-то сразу нахохлилась. Журавлев говорил серым, будничным голосом, сухо и коротко, как всегда, и в его словах не было никакого второго дна и скрытого смысла. Он просто обрадовался, что я одета вот так – непривлекательно. И хотя мне, по большому счету, было все равно, что
