там втихомолку с ней разделаться.
Станислав из вежливости выслушивал всю эту примитивщину, время от времени выдавливая из себя любезную улыбку, но на душе у него кошки скребли. Не желая, чтобы Пирогов заметил это, он сослался на необходимость встретиться со своим предшественником по «Новому времени», который должен тоже ввести его в курс дел, извинился и поспешил уйти.
Вот как это здесь делается, — думал Левченко, выйдя на токийскую улицу. Они тут сорят деньгами, да это и понятно: для резидентуры деньги играют ту же роль, что для фронтового генерала — патроны и снаряды. Так что никому не придет и в голову подсчитывать, потратил офицер лишнюю десятку или нет, — следить за этим так же нелепо, как если бы боевой командир вздумал проверять, не зря ли солдат выпустил по врагу автоматную очередь. Всю жизнь Левченко наблюдал самые дикие и нелепые проявления бюрократизма, сковывающего, словно цепями, все отрасли советского хозяйства. Здесь в резидентуре, а может быть, и в самом «центре», полностью презрели этот мелочный бюрократизм. КГБ угнездился в японской столице не для того, чтобы перебирать бумажки и писать бесконечные доклады. Он тут занят работой: подрывом японского государства, а заодно пытается, насколько возможно, насолить китайцам, американцам и всем остальным. Резидентура — это крепость, построенная для военных действий, и ее офицеры могут рассчитывать на успешное продвижение по службе только в том случае, если блестяще покажут себя в бою.
Почему бы, — думал Станислав, — не приложить те же понятия, диктуемые здравым смыслом, для решения задач мирного строительства там, дома? Почему нельзя предоставить народу известную свободу действий? Почему там не принято оценивать людей по их действительным способностям и достижениям?
Если не считать совершенной шпионской аппаратуры, сосредоточенной на одиннадцатом этаже, Левченко не нашел в резидентуре ничего, что могло бы его поразить. Конечно, здесь иные масштабы и более современный дух, — но в общем все похоже на типичную резидентуру, оборудованную для учебных целей в Москве. Он понимал, что эти огромные гебистские гнезда по всему миру устроены примерно одинаково, и горько было сознавать, что в десятках мировых столиц тучи офицеров-гебистов в эту самую минуту корпят над крадеными бумагами, шифруют, перехватывают чужую информацию, шмыгают по чужим улицам ради своих шпионских целей… И это — цвет нации, безусловно одаренные природой и хорошо подготовленные люди. Неужели их способности нельзя было использовать дома, во имя процветания собственной страны.
Отвлечься от мрачных мыслей можно было только, уйдя с головой в работу, то есть опять прибегнуть к испытанному средству, не раз уже выручавшему Станислава.
Прежде всего, следовало постараться выглядеть в глазах японских и западных спецслужб настоящим журналистом. Левченко начал приглашать на обеды японцев, рекомендованных ему прежним корреспондентом «Нового времени». Он звонил депутатам парламента, правительственным чиновникам и коллегам-журналистам, стал бывать на дипломатических приемах и пикниках, стремясь любым способом привлечь к себе внимание.
Полагая, что его телефон прослушивается, он регулярно обзванивал лидеров всех японских политических группировок, чтобы взять у них интервью и попутно задавая заранее обдуманные вопросы. К удивлению японских политиков, когда прошли очередные выборы в парламент и избирательные участки закрылись, он в два часа ночи явился в штаб-квартиру Либерально-демократической партии узнать результаты голосования из первых рук, — словом, он действовал как серьезный корреспондент какого- нибудь западного издания.
Чтобы укрепить свои позиции, он старался чаще посылать статьи и корреспонденции в «Новое время», на первых порах воздерживаясь от критики в адрес Японии и японцев. Одна из его первых корреспонденций была связана с посещением огромного универсального магазина «Исетан». Случилось так, что в здании универмага его застал сигнал тревоги, предупреждающий публику о пожаре или слабых подземных толчках, за которыми могут последовать более сильные. По этому сигналу тысячи покупателей быстро покинули здание универмага, соблюдая спокойствие, без паники и каких бы то ни было инцидентов.
Левченко рассказал об этом в «Новом времени», подчеркнув, что в подобных ситуациях проявляются такие черты японского народа, как врожденная дисциплинированность и общественная сознательность.
Объективный, благожелательный тон сообщений нового корреспондента не остался незамеченным: вскоре Левченко — первым из советских журналистов — получил доступ в престижный Национальный пресс-клуб.
Корреспонденты американских и западноевропейских изданий занимали в Токио прекрасные квартиры и даже порой отдельные дома. Станиславу досталась от его предшественника жалкая квартирка, кишащая тараканами, в скверном районе города. Пришлось довести до сведения главного редактора, что это обстоятельство подрывает престиж журнала, — если не всего Советского Союза. Наумов тут же распорядился снять другую, вполне приличную квартиру и обставить ее современной мебелью, — «Новое время» брало на себя все связанные с этим расходы. Левченко подыскал отличную четырехкомнатную квартиру в первоклассном новом доме, в аристократическом районе Удагава, рядом с прекрасным парком и почитаемой всеми японцами синтоистской усыпальницей Мэйдзи. Смотритель, дежурящий в подъезде дома, несомненно, станет сообщать японской контрразведке, когда Левченко выходит из дому и когда возвращается. Но это даже к лучшему: ведь можно войти в подъезд, чтобы смотритель засек твое возвращение, а потом при необходимости выскользнуть через пожарный выход.
Роскошная квартира, новенький автомобиль, купленный тоже на средства «Нового времени», хорошо сшитые темные костюмы, которые стал носить Станислав, Наташины платья западного покроя, — все это диктовалось «оперативными соображениями».
Прикрываясь теми же «оперативными соображениями», Станислав и Наташа могли, не опасаясь неприятностей, пропускать унылые партсобрания и вообще уклоняться от соблюдения монашеских порядков, типичных для советской колонии. Все это выделяло их из среды тех, кто жил в пределах посольского комплекса под неусыпным надзором «линии KP» и множества гебистских осведомителей, — тех, у кого никогда не будет машины и возможности сорить деньгами в дорогих магазинах и изысканных ресторанах. В общем, они были «не такими, как все», и поэтому вызывали страх, зависть, неприязнь и привлекали особое внимание стукачей.
Одним из таких стукачей была Лариса, она же Лариса Петровна. Как-то в один из весенних дней она без приглашения заявилась к Наташе, — якобы для того, чтобы по-дружески посоветовать, что и где лучше всего покупать в Токио. Ларисе было уже за сорок — женщина не первой молодости, к тому же большая любительница спиртного и озабоченная специфической личной проблемой — всем и каждому она рассказывала по секрету, что ее муж, офицер госбезопасности — импотент. Она до сих пор его не бросила только из альтруистических побуждений и по соображениям патриотизма, зная, что если они разведутся, его тут же отправят домой. Пострадает не только он, пострадает дело, которое он делает.
Незадолго до приезда Левченко эта дама оказалась героиней такого происшествия. Вдвоем с одним из посольских донжуанов Лариса выехала за город, в машине они занимались любовью и изрядно выпили. На обратном пути они врезались в чью-то стоящую у дороги машину, сильно ее помяли и сами тоже пострадали: Лариса до сих пор была бледной от потери крови и не вполне освободилась от бинтов. Ей удалось избежать наказания главным образом потому, что, во-первых, она была активным стукачом, а во- вторых, у ее любовника оказалась «рука» в Москве.
Источая благожелательность, Лариса старалась внушить Наташе, что, экономя иены и накупив побольше японских товаров, которые можно захватить с собой в Москву, та распродаст их из-под полы и заработает целое состояние. В СССР очень ценятся японские транзисторные приемники, фотокамеры и часы, но они относительно дороги и в Японии. Поэтому лучше всего покупать косметику, ткани, джинсы, шариковые ручки и презервативы, которые здесь не чета советским.
Чтобы сэкономить иены, поучала Лариса, надо сократить расходы на питание. Например, покупать рыбьи головы, кости и мясо не первого сорта, из которых можно, тем не менее, приготовить вполне приличные блюда. Наташа пыталась возражать: «Мой муж работает по пятнадцать часов в сутки! Ему требуется настоящее мясо, что ж я его буду кормить всякой дрянью?» Эта фраза, постепенно ставшая
