и государственного устройства. Полчища кагебешников, охраняющих границы, — безусловно, не для того, чтобы отразить вторжение извне, а чтобы сделать невозможным массовое бегство населения, — красноречиво свидетельствуют о том, как олигархия боится показать народу хотя бы призрак свободы.
Не уверенная в собственном народе, боящаяся его, олигархия сохраняется только за счет тиранической формы правления. Она поступает в точности по рецептам Аристотеля, более чем 2000-летней давности. Аристотель писал, что ради прочности своей власти тиран должен духовно разобщить своих подданных; он должен внушить каждому гражданину, что никто, кроме правителя, не позаботится о нем, что он безнадежно одинок и отдан в полную власть всемогущему и вездесущему тирану. Самое главное средство духовного разобщения населения, говорил Аристотель, это — нашпиговать общество доносчиками. Страх, что беспощадное государство повсюду имеет глаза и уши, парализует возможность интеллектуального общения и, таким образом, исключает зарождение оппозиции.
Начиная со времен «Чека», тайная политическая полиция использовала шпиков и тотальный террор, чтобы парализовать самосознание большинства народа, внушить ему чувство безнадежности и беспомощности перед могуществом партии. Этот паралич привел к тому, что храбрые генералы, герои партийного подполья, лояльные ученые, художники, руководители промышленности и преданные партии офицеры разведки не воспротивились собственному уничтожению в ходе безумных сталинских чисток. Отцы и сыновья, матери и дочери, братья и сестры, друзья и товарищи боялись вступиться за родных им людей, добрых знакомых, коллег. Все были запуганы, каждый был одинок.
Сегодня применяются более утонченные средства воздействия на советских граждан. Но основным средством изоляции продолжает оставаться все тот же страх, внушаемый тайной политической полицией — КГБ.
Относительно небольшое число граждан за последние годы позволило себе высказаться на заведомо запретные темы, и КГБ отреагировал с жестокостью, которая кажется до нелепости непропорциональной угрозе, какую представляли для системы эти граждане.
Хозяева КГБ имеют особый нюх на всякую потенциальную опасность. Открыто протестуя против несправедливости или тирании, советский гражданин, по существу, заявляет олигархам: «Вы можете делать со мной все, что вам заблагорассудится. Разорить мою семью. Бросить «меня в концлагерь. Поместить в психушку и принудительным «лечением» превратить в полуживотное. Но я больше не стану подчиняться вашим правилам игры. Меня больше не удастся запугать». Тем самым протестант замахивается на самую основу советской системы, основанной на страхе. Олигархия понимает, что любое проявление бесстрашия, не пресеченное вовремя, подвергает систему нешуточной опасности.
Таким образом, власти должны постоянно полагаться на то, что тайная полиция увековечит этот страх, распознает, изолирует и подавит всякое проявление бесстрашия. Ради этого КГБ содержит чудовищную сеть осведомителей, сидящих в каждой щели советского общества. Инакомыслящих, которых не удается вернуть к ортодоксальному поведению путем предостережений со стороны КГБ, ждут лагеря принудительного труда или психушки.
Имея дело со всем остальным миром, советская олигархия вынуждена вести с ним борьбу с позиций относительной слабости. Так повелось со времен Ленина. Так продолжается и сейчас. Правда, за шестьдесят с лишним лет своего существования советское государство обрело чудовищную военную мощь, хотя это и далось ему очень недешево. Подавив восстание в Восточной Германии (1953) «венгерскую революцию (1956), ростки свободы в Чехословакии (1968) и поставив перед угрозой интервенции Польшу (1982), Советы показали миру, что они не остановятся перед применением военной силы, чтобы сохранить свою империю. Вторгшись в Афганистан, они продемонстрировали и нечто большее: они пойдут на завоевание силой оружия любой страны, которая, по их мнению, не сможет оказать эффективного сопротивления. Если они в один прекрасный день придут к выводу, что Запад не сможет или не захочет сопротивляться их военному вторжению, они, конечно, соблазнятся возможностью завоевать и государства Западной Европы. Но до тех пор, пока они сознают, что Запад все еще обладает равной или превосходящей военной мощью, они не решатся ни на какую акцию, способную привести к прямой военной конфронтации.
Советская олигархия все еще провозглашает, что всему человечеству суждено жить в коммунистическом обществе. Бывший государственный секретарь Соединенных Штатов Дин Раск как-то заметил: «Демократии не верили, что диктаторы говорят то, что думают, и это неверие обошлось нам чрезвычайно дорого». Прислушаться к тому, что говорит советский диктаторский режим, весьма невредно и, более того, поучительно. Но чтобы все правильно понять, требуется сначала изучить советский язык и советские формулировки.
Большинство американцев понимают слово «детант» именно в том смысле, как разъясняет его стандартный толковый словарь английского языка: «ослабление напряженных отношений или трений» между народами. Однако для Советов «детант» означает нечто иное: смягчение явного, видимого конфликта, но с одновременным усилением конфликта тайного, подспудного. «Разрядка (детант) ни в коей мере не означает возможности ослабления идеологической борьбы, — заявил Брежнев на заре детанта, в 1972 году. — Напротив, мы должны быть готовы к тому, что эта борьба станет более интенсивной».
Председатель Всемирного совета мира Ромеш Чандра, индийский коммунист и штатный советский агент, с полным пониманием выражающий офицальную позицию Политбюро, высказался в 1976 году так: «Детант означает по существу изменение соотношения сил в мире — в пользу дела мира, в ущерб империализму… Неправильно было бы считать, что детант означает смягчение борьбы с империализмом; детант означает усиление этой борьбы, но только новыми средствами, с использованием более широких возможностей, с большим оптимизмом и большей уверенностью».
Советские официальные лица неустанно заявляют, что они жаждут мира, и эти их утверждения, несомненно, искренни. Но что представляет собой этот «мир»? В их понимании мир на данном отрезке истории вовсе не означает отсутствия конфликтов и войн. Полное прекращение последних возможно только тогда, когда коммунизм победит во всем мире. Тогда все окончательно уладится. Ведь еще Ленин предупреждал, что пока на земном шаре существуют капитализм и социализм, настоящий мир невозможен. «Национально-освободительные» войны и другие виды конфликтов не только неизбежны, но, более того, естественны и должны приветствоваться. Вплоть до окончательной победы коммунизма в мировом масштабе, подчеркивает «Правда», советское государство обязано считаться с необходимостью войн во имя мира.
Решения стратегического уровня и многие тактические шаги в этой тайной войне определяются самим Политбюро. Повседневная деятельность направляется штабом КГБ на Лубянке, возле площади Дзержинского, в нескольких кварталах от Кремля. Этот штаб представляет собой шестиэтажное здание в стиле модерн, до революции принадлежавшее страховой компании. В качестве дополнения к нему в сталинские времена возведено еще одно здание, насчитывающее десять этажей. Наружный вид этого комплекса не меняется на протяжении десятилетий. Но внутри произошли существенные изменения.
В старой Лубянской тюрьме уже не слышно стонов пытаемых и обреченных на смерть. Пьяные исполнители уже не приставляют пистолеты к затылкам своих жертв и не бьют «врагов народа» кулаком по физиономии. Уборщицы уже не смывают то и дело кровь с каменных стен, не соскребают с паркетных полов зловещие пятна, из следовательских кабинетов не вывозят на тележке подследственных, потерявших сознание.
Теперь соответствующие функции, жизненно важные для советского государства, деловито переданы Лефортовской тюрьме, находящейся в черте Москвы, а также лагерям за пределами столицы и специальным отделениям психиатрических больниц. Лубянка, святилище террора и его символ, Лубянка, само название которой продолжает внушать ужас советским гражданам, подверглась реконструкции, что, впрочем, неизвестно широкой публике. Ее камеры, комнаты пыток и расстрельные подвалы сделались частью «центра», то есть главного штаба КГБ. Там, где героев партийного подполья, видных военных и самих сотрудников тайной полиции вынуждали сознаваться в самых чудовищных преступлениях (что, впрочем, не спасало от расстрела), теперь офицеры КГБ изо дня в день занимаются спокойной, будничной работой, и их не посещают кошмарные видения того, что происходило в тех же самых помещениях в относительно недавние времена.
Превращение тюремных камер в кабинеты сотрудников КГБ было вызвано, собственно, потребностью в дополнительной площади, поскольку число сотрудников этого руководящего штаба КГБ на протяжении 70
