стойки и, опровергая не словами, а делом голословное обвинение в дешевых бутафорских трюках, к которым довольно часто прибегают низкие базарные попрошайки, откинул с головы капюшон.
Аламез внезапно почувствовал горечь легкого разочарования. Он ошибся в человеке, он был о Фанории гораздо лучшего мнения, но прозвучавшее в разговоре слово «убытки» быстро расставило все по своим местам. Хозяину заведения были глубоко безразличны душевные переживания парочки впечатлительных слуг. Рана моррона, по его мнению, бутафорская, и незаконное ношение монашеского одеяния служили лишь поводами для того, чтобы заработать на постояльце дополнительный барыш или прикрыть уже произошедшую растрату части отданных на сохранение средств. Однако не в каждом деле стоит рубить сплеча, и далеко не каждому вору следует отрубать руки, порой вполне достаточно их чуть-чуть поломать…
Как ни странно, но именно в этот миг моррон передумал и решил не забирать деньги у мелочного и наверняка не совсем чистого на руку старичка. Во– первых, это были не кровью и потом заработанные сбережения, а всего лишь добыча, чужое добро, расставаться с которым куда легче, чем с нажитым собственным трудом. Во-вторых, Фанорий был понятен Дарку, и хитрые замыслы алчного старикашки были словно выгравированы и украшены вензелями на его морщинистом лбу. И в-третьих, самое главное – в быстро забегавших, вороватых глазках корчмаря Аламез увидел неподдельный и очень сильный страх, стоило лишь тому узреть красовавшуюся на лице постояльца рану. Хоть щека к этому времени уже основательно поджила (как выглядела она утром, Фанорий, к счастью, не видел), но все равно производила незабываемое впечатление и, бесспорно, подняла чужака имперца в глазах бывшего солдата и нынешнего корчмаря, породив в нем сразу два чувства: страх и уважение.
Мелкий воришка может зарваться и обчистить карманы стражника, но никогда не покусится на добро наемного убийцы. Так и солдат способен отважиться надавать оплеух сержанту, но никогда не свяжется с наемником, привыкшим не драться, не мутузить недруга кулачищами, причиняя лишь боль и мелкие повреждения, а бить сразу на поражение… без долгих раздумий убивать! Ни от кого не зависящих, полагающихся лишь на себя и проводящих много времени наедине со своими мрачными мыслями одиноких волков всегда боятся те, кто чуть что сбивается в стаи. По взгляду Фанория Дарк понял, что старик уже отказался от планов легко поживиться на нем и больше никогда не заведет разговоры об «убытках», а о том, чтобы в открытую присвоить его деньги, не могло быть и речи.
– Энто где ж тя так? – робко поинтересовался заерзавший, задергавшийся корчмарь, не выдержав пристального взгляда Дарка и пытаясь как-то разрядить обстановку.
– А там, любезный, куда ты меня послал… так что с тебя причитается! – Видя, что противник деморализован и не в состоянии более атаковать, то есть с гордым видом выдвигать претензии и выманивать золото, Дарк сам перешел в наступление. – Грабл твой крысеныш еще тот! С очень неправильными личностями делишки завел. И кажется мне почему-то, что очень уж недалек он от беды: то ли дружки его сами прирежут, то ли кто еще…
– С чегой-то он вдруг «мой»? – не моргнув глазом отрекся от компаньона по сомнительным делишкам Фанорий. – У него своя башка на плечах, у меня – своя! И с какими такими людишками он снюхался, я не знаю и знать не хочу!
– А разве я сказал «людишками»? – насмешливо переспросил Дарк и выдержал многозначительную паузу, давая корчмарю почувствовать намек.
По тому, как побелела и без того не розовощекая физиономия корчмаря, Аламез понял, что его намек не остался незамеченным и что Фанорий, без всяких сомнений, знал, что ночами по Альмире разгуливают стайки вампиров. Правда – такая уж странная вещь: сколько ее ни замалчивай, как сурово ни наказывай за одно лишь упоминание о ней, она никогда не умрет, она будет жить среди людей – у кого в сердце, а у кого и в голове. За одно лишь озвученное вслух предположение, что кровососущие твари могут ступить на освященные филанийские земли, с которых их навеки вечные изгнал сам святой Индорий, любой горожанин, хоть последний нищий, хоть сам городской глава, мгновенно оказался бы на костре. Из страха перед обвинением в богохульстве и ереси жители столицы молчали, но все равно знали, что по ночным улочкам их города разгуливают не только воры и патрули сонных блюстителей порядка.
– Коль такой разговор промеж нас вышел, коль на то уж пошло, я те тож кой-чаго скажу, – вдруг перешел на шепот Фанорий и почти лег на стойку, так что его губы оказались почти у самого уха моррона. Парочка тя ночью спрашивала, и уж больно кажется мне, что никакие они не людишки вовсе, а как ты говоришь «личности»…
Запретному слову «вампир» мгновенно нашлась достойная замена. Не важно, как называть кровососов, главное, что оба собеседника понимали: речь идет именно о них.
– Раньше их встречал? – так же тихо произнес моррон.
– Нет, мил-человек, – хмыкнул Фанорий, – не настолько я глуп, чтоб с «личностями» делишки иметь, а что до ночных прогулок касаемо, так я уж, поди, лет двадцать как к чужим женушкам через окно не наведываюсь. Здеся я по ночам, никуда носа не высовываю, а сами «личности» эти ко мне впервые пожаловали.
– Ясно, старик. А как выглядели гости незваные, не запомнил?
– Запомнил. Как тут ТАКИХ позабыть?!
Старик довольно точно описал мужчину и женщину, спасших ночью Аламеза на церковной площади. Моррон не почерпнул из рассказа ничего нового и интересного, но отметил, что кровососущая красавица посетила таверну без оружия. Двуручный меч – не шпилька и не кинжал, его под юбкой не спрячешь, поэтому у Дарка и возник вполне правомерный вопрос: как дамочке удавалось перемещаться по городу с оружием? Не оставляла же она орудие убийства, как метлу, перед входом в каждый дом? Впрочем, о том Фанорий, конечно же, не ведал.
– О чем расспрашивали? О том, что я «Последний приют» посетить собираюсь, ты сказал?! – придав лицу суровое выражение, спросил Дарк.
– Не в моих привычках о жильцах трепаться! – обиделся старик, сползая назад со стойки, на которой практически лежал. – Да и интереса у них к тому совсем не было. Спросили токмо, здеся ты али нет, ответ получили и тут же ушли… Видать, знали, где тя и как разыскать!
– Знали, – кивнул Дарк, ненадолго отвлекшись от беседы со стариком, а затем решил и совсем ее завершить. Все равно хозяин не знал ничего важного, а тратить время на пустую болтовню – это роскошь, достойная лишь вечно скучающих аристократов. – Двадцать золотых мне выдай, а все остальное пока у себя прибереги. Из комнаты я съеду, раз уж «личности» про твою ночлежку прознали. Не спи, старик, живее деньги тащи!
– Да принесу, принесу, не беспокойся! – опять зачем-то перешел на вкрадчивый шепот Фанорий и заозирался по сторонам, поскольку в зале уже появилось несколько изрядно проголодавшихся посетителей не из числа «своих». – Да только те весь кошель понадобится, и то, боюсь, не хватит!
– Как это так?! – не сумел скрыть удивления Аламез, не понимавший, к чему хитрый старикашка клонит.
– А вот так, – скорчил ехидную рожу Фанорий. – Те што, не токмо харю попортили, но и по макушке дубиной прошлись?! Ты ж сам меня просил с маслом лампадным подсобить. Иль передумал?!
– Нет, не передумал, – кивнул моррон, на самом деле запамятовавший о просьбе устроить сделку. – Я просто не ожидал, что все так скоро сладится.
– Я тоже не ожидал… – нахмурил брови старик, всем своим видом давая понять, что дельце прошло не совсем гладко. – В общем, долго тянуть не буду. О маслице я через человечка одного со святыми отцами сговорился. Амфор двадцать пять продать те могут. Товар сегодня же покажут, а вывезут из города только через три дня… раньше не получится, хоть режь! В леску где-нить неподалеку на свои телеги добро перегрузишь. Самому-то те товар через ворота не провезти, стража поймает… За вывоз монахи отдельную мзду попросили, но ты не скупись, отдай! С тя аванса потребуют половину от суммы, вот тута поторговаться можно! Думаю, на треть уломать церковничков сможешь…
– Где встреча, когда?
– Не горячись! – недовольно прошипел старик. – Встречу сегодня на три часа пополудни назначили, место надежное. Как цеха кожевенников пройдешь, сразу налево сверни. Дойдешь до набережной, там дом со сгоревшей крышей стоит. Он один там такой, не перепутаешь! Возле входа знакомец мой поджидать будет. Рожища у него красная и передних зубов нету, намедни в драке выбили. Зовут его Каблом. Тя он
