— В Эйдкунене узнаем-с, — отозвался Стрекоза.
— Беглый какой-нибудь! — продолжал Прокоп, — ишь, шельма, смелый какой! и не боится! так с своим обличьем и едет! вот бы тебя отсюда к становому препроводить — узнал бы ты, как кузькину мать зовут.
— В Вержболове, быть может, так и поступят-с.
— А все-таки, принц! там как ни говори: свиное ухо — а и у них, коли принц, то видно, что есть свыше что-то. Вот кабы он к Наташеньке присватался, я бы его в нашу веру перевел. В Ташкент бы уехали, общими силами налоги бы придумывали, двор по примеру прочих содержали бы…
— Что ты? да ведь Ташкент-то теперь русский!
— А может, царь и простит, назад велит отдать. Мы против России — ничего: мы — верные слуги. Контракт такой заключим. Смотри-ка! Науматулла опять, никак, шампанского несет! Не трогай, я его расспрошу!
Действительно, Науматулла опять стоял перед нами с наполненными бокалами и говорил:
— Второй раз прынец приказал здоровье пить! Он здоров и хочет, чтобы вы, господа русские, здоровы были!
— Да кто твой принц? Татарин, что ли? — спросил его Прокоп.
— Не татарин, а заблудащий. В Эйдкунен всё скажем; до Эйдкунен — молчим.
— Пить ли? — как-то сомнительно обратился ко мне Прокоп.
К счастью, звонок прервал все эти вопросы и недоразумения. Мы наскоро выпили и поспешили в вагон, причем я на ходу представил друг другу Стрекозу и Прокопа. В вагоне мы уж нашли восточного человека, уже расположившегося на своем месте. Прокоп тотчас же подошел к нему и поблагодарил за внимание, на что восточный человек отвечал, щелкнув пальцами по подушке соседнего места, как бы приглашая его сесть рядом.
Некоторое время Прокоп пытался завести разговор и, как всегда водится в подобных случаях, выдумал даже какой-то совершенно своеобразный язык для объяснения с восточным человеком.
— Далеко? луан? — начал он, несколько раз махнув в воздухе рукой куда-то вдаль.
Восточный человек засмеялся в ответ и тоже махнул рукой.
— Дела есть? афер иль-я?
Восточный человек продолжал махать рукой.
— И я тоже туда! е муа осси леба̀! Я без дела! комса̀!
Но восточный человек, по-видимому, ничего не понимал и только смотрел как-то удивительно весело, раскрыв рот до ушей.
— Не понимаешь? Ну, нечего делать, давай так сидеть; друг на дружку смотреть будем!
И в самом деле начали смотреть друг на друга, и вдруг им сделалось до того по душе, что оба расхохотались. За ними расхохотались и другие, так что даже Надежда Лаврентьевна полюбопытствовала и высунула через дверь голову из своего купе.
— А вот это — ма фам! — как-то совсем неожиданно представил ее Прокоп восточному человеку.
— Наденька! поди к нам!
Надежда Лаврентьевна взошла к ним.
— Вот это — принц! а вот это — ма фам! — продолжал Прокоп.
Надежда Лаврентьевна ничего не понимала и конфузилась. Восточный человек быстро вскочил с места, отвернул полу своего халата, порылся в кармане штанов и подал Надежде Лаврентьевне кусок шепталы, держа его между двух пальцев.
— Бери! после выбросишь! — разрешил Прокоп недоумение жены своей. — Принц он! Ишь ведь куда, свиное ухо, гостинцы вздумал прятать! в штаны!
Но как ни весело было восточному человеку, и как ни мало требователен был с своей стороны и Прокоп насчет удовольствий, однако и ему надоело смотреть на принца и смеяться.
— Будет, брат! — сказал он, — после, коли еще захочется, давай опять!
А мне было еще тяжелее, потому что ко мне подсел Стрекоза и все допрашивал, почему я его не уважаю.
— Из чего же вы заключаете это? — оправдывался я.
— Да нет, я по глазам вижу. Скажите же, отчего вы меня не уважаете?
Я бился как рыба об лед, стремясь ежели не разуверить, то, по крайней мере, успокоить моего собеседника. Наконец, он видоизменил свой вопрос, предлагая его в той форме, какую он однажды уже высказал в зале вокзала:
— Вы мои последние распоряжения знаете?
Но, к счастию, в это время подошел к нам Прокоп, решившийся, по-видимому, расстаться с «принцем», и сказал:
— Черт их знает, эти татары! Вот и смеялся, кажется, а смерть как скучно!
< . . . . . . >
Комментарии
Вводная заметка к тому
Вводные статьи
Подготовка текста и текстологические примечания
Комментарии:
Переводы иноязычного текста —
В двенадцатый том настоящего издания входят художественные произведения 1874–1880 гг., публиковавшиеся в «Отечественных записках»: «В среде умеренности и аккуратности», «Культурные люди», рассказы а очерки из «Сборника». Именно эти произведения и в такой последовательности Салтыков предполагал объединить в одном томе собрания своих сочинений, готовя в 1887 г. его проспект. Такое объединение обусловливалось, по-видимому, не только хронологическим принципом, но и проблемно- тематической близостью этих произведений. Правда, когда дело дошло до осуществления издания, Салтыков распределил эти произведения по разным томам, но это объясняется, по всей вероятности, сокращением объема издания (девять томов вместо ранее планировавшихся тринадцати).
Композиция тома определяется, в целом, хронологической последовательностью: за циклом «В среде умеренности и аккуратности», создававшимся в 1874–1877 гг., следует незавершенный цикл «Культурные люди», написанный в 1875–1876 гг. В письме к Л. Ф. Пантелееву от 30 марта 1887 г., излагая план предполагаемого собрания сочинений, Салтыков высказал пожелание включить этот цикл в состав «Сборника». Однако подготовленный при жизни писателя (вышел в свет в первых числах августа 1889 г.) четвертый том собрания сочинений, в котором были напечатаны «Культурные люди», свидетельствует о том, что Салтыков отказался от высказанного им ранее пожелания. Это обстоятельство учтено при формировании настоящего тома, в котором цикл «Культурные люди» помещен вне «Сборника» и предшествует ему.
Замыкают том рассказы и очерки, из которых лишь «Сон в летнюю ночь» написан в 1875 г., а все остальные относятся к 1877–1879 гг. При жизни писателя все они печатались в составе «Сборника». При
