Борисов и Передал Молчанову несколько листов.
— А чего читать, вы же всё правильно написали, — Молчанов взял перо, но Борисов остановил его.
— Прочтите протокол.
Молчанов прочитал и небрежно расписался:
— Можно быть свободным?
— Нет. У меня будет к вам еще несколько вопросов. — (Еще ночью Борисов решил вначале ничем не выдавать своих подозрений, а лишь во второй половине допроса заняться выяснением того, что его так интересовало.) — Обращались вы когда-либо в милицию по поводу нанесения вам побоев до девятого июня?
— Нет, не обращался. Бывали случаи, когда мне попадало от ребят, но я не жаловался.
Борисов записывает ответ и дает Молчанову расписаться. Такую процедуру он проделывает теперь с каждым своим вопросом и ответом Молчанова.
— Угрожала вашей жизни опасность после удара Таранина?
— Нет, не угрожала.
— Почему же вы пошли в милицию?
— Что же, товарищ следователь, выходит, в милицию, и пожаловаться нельзя, подозревать начинают...
— Никто вам о подозрениях не говорит. Я расследую дело, и мне нужно выяснить все обстоятельства.
«Только не горячиться, — думал Борисов, — только не горячиться!»
— После того как Таранин вас ударил, вы поднимались к себе домой?
— Нет, не поднимался. Сразу же побежал в милицию.
— Вам оглашаются показания свидетеля Бирюковой, которая заявила, что слышала, как вы поднимались наверх, стучали в дверь своей квартиры и кричали: «Лена! Открой!» Подтверждаете вы эти показания?
— Нет. Этого не было.
— Почему, увидев лежащего на лестнице Накатова, вы не поинтересовались, жив ли он, а сразу поднялись к себе домой и сказали жене, что Накатов убит? Откуда вы знали, что он убит, а не тяжело ранен?
Рука Молчанова тянется к берету.
— Вам понятен вопрос?
— Понятен.
— Отвечайте.
Руки комкают берет.
— Не знаю.
— Скажите, а вечером девятого июня вы видели какой-нибудь нож в руках Накатова или Таранина?
— Нет, я не видел никаких ножей, — ответил Молчанов.
— Почему же в милиции вы говорили о ножах?
— Я? О ножах? Да я никаких ножей, не видел?
— Но работники милиции утверждают, что вы говорили о ножах.
— Не может быть. Я ничего такого не говорил.
— Хорошо. Проведем очные ставки. Сейчас эти люди здесь. Может быть, вы припомните об этом разговоре:
На очных ставках Молчанов упрямо твердил, что ни о каких ножах он ничего не говорил.
Начальник милиции считал, что Борисов совершит большую ошибку, если арестует Молчанова.
— Ну неужели вам неясно, почему Аня Иванова отказалась от своих показаний? — спрашивал он и сам же отвечал. — Мать научила. А при чем тут Молчанов? Смотрите, ваше дело. Вам виднее.
Несмотря на то что к единому мнению прийти не удалось, Борисов решил арестовать Молчанова...
Молчанов спокойно выслушал постановление об аресте.
— Где нужно расписаться? — спросил он. — Думаете, я убил Накатова? Ошибаетесь. Будущее покажет, кто прав.
— Уведите его! — сказал следователь милиционеру...
...Конвойные ввели Таранина. Борисов поздоровался с ним.
— Сегодня, Таранин, вы будете ночевать дома. Распишитесь в постановлении о вашем освобождении.
Таранин молчал.
Следователь встал и протянул ему руку.
— Спасибо вам, гражданин следователь, — сказал Таранин.
— Товарищ следователь, — поправил его Борисов.
И опять поезд. На этот раз на север. Волхов, Лодейное Поле, Петрозаводск, Медвежегорск, Сегежа... и вот маленькая станция Ярве. Отсюда сто километров на попутных машинах. Борисов направился туда, чтобы еще раз допросить племянницу Молчанова Валентину Бирюкову, которая уже вернулась к своей матери.
Возвращался Борисов из этой поездки в приподнятом настроении. Его усилия не пропали даром. Девочка дала очень важные показания.
Валя хорошо помнила, что в злополучный вечер она в открытую дверь видела в кухне двух человек — Молчанова и Накатова. Таранина там не было.
Девочка рассказала, что была вместе с Молчановым на стадионе и видела, как он порезал руку о бутылку, но он тогда был в выходном костюме.
Откуда же у него кровь на гимнастерке?
Об этом и опросил Молчанова следователь, вернувшись из поездки.
— Я же говорил уже сто раз, — раздраженно ответил Молчанов. — Могу ответить сто первый. Был на стадионе. Откупоривал бутылку. Порезал руку. Кровь попала на одежду. Вы довольны?
— Молчанов, — спокойно сказал Борисов, — я не об этом спрашиваю вас. Вы мне рассказываете о пятнах крови на выходном костюме, а меня интересует гимнастерка.
Молчанов задумался.
— Я жду вашего ответа.
— На работе я порезался, вот кровь и попала на гимнастерку.
— Когда?
— Не помню.
— Чем порезался?
— Не помню.
— Какую часть тела порезали?
— Не помню.
— Почему же вы так хорошо помните, как порезали руку на стадионе, и ничего не помните о порезе на работе?
Молчание...
— Скажите, — спросил Борисов, — вы оставались вечером девятого июня наедине с Накатовым?
— Нет, не оставался.
— А ведь вы неправду говорите!
— Я неправду, а Таранин — правду? Очень хорошо у вас получается. Убийцу выпустили, а невинный человек в тюрьме сидит!
— Вот, почитайте показания вашей племянницы.
— Врет она, — буркнул Молчанов, не читая протокола.
— Что-то много народу по вашему мнению врут. Сами посудите: милиционеры о ножах — врут; Таранин, говоря о том, что оставлял вас с Накатовым, — врет; ваша племянница, утверждая то же самое, — врет. А
