Все–таки эти суки поставили 11–й в 1–ю смену даже не со следующего, а прямо с этого же дня (вчера). На обед погнали строем сразу же после проверки, а сегодня после зарядки – сразу на завтрак, – тоже строем, хотя Палыча не было (и, м.б., не будет сегодня).
Вечер тоже был исключительно веселый. Агроном, “Макар”, Куртюков, оперА и пр. шлялись по нашему “продолу” и окрестностям. Агроном, “пробили”, вроде бы уже ушел с “продола” на “нулевой”; я пью вечерний чай, время – где–то без 20–ти девять, – и вдруг вбегает мелкий бывшеларьковский сучонок и говорит, что, мол, “Иваныч” (Агроном) велел всем выйти и построиться, и что–то про оперов, – они, что ли, требуют, или что им это надо, я толком не понял. Все, естественно, засобирались и быстренько побежали на улицу, хотя это смешно: куча народу все равно приходит с работы только к самой проверке – официальной, в 21–30, а до нее еще минут 40, и позвать их сюда раньше – никак нельзя. Я, не спеша, споласкиваю кружку, все прибираю, как обычно – в опустевшей уже секции; смотрю в окно – все сидят на лавках и на корточках, никакой проверки. В это время из “культяшки” выглядывают встревоженные блатные – узнать, что случилось; т.е., они еще даже не в курсе.
Опять прибегает какая–то сволочь (та же б. ларьковская, кажись) – и вопит, что, мол, считать будет сам “Макар”, идемте все побыстрее!!! Да ну?!!! :)) Выхожу – они уже стоят, построившись по бригадам. Но все равно в каждой бригаде половина (последние ряды) еще сидят или гуляют. На “продоле”, у самой калитки 11–го, стоят Палыч (с 6 утра и до 10 вечера вчера проторчал здесь!), Агроном и завхоз 11–го – ждут “Макара” из глубин “продола”! Великая русская школа подобострастия и раболепного холуйства, – младшие начальники лично ждут и встречают со всем почтением старшего, хотя, со стороны глядя, все они трое, плюс завхоз, – нечисть, навозные жуки, на которых наступить каблуком и раздавить, и цена им всем вместе – грош в базарный день...
Короче, я вышел без пяти девять, а “Макар” появился только в 11 минут 10–го. Четверть часа выстойки просто так – с больным позвоночником и сломанной ногой... “Макар” остановился на минуту, встреченный этими двумя холуями – и торжественно проследовал (проплыл как лебедь :) к выходу с “продола”. Агроном – за ним. Вот и всё “Макар будет считать!”... :) Палыча стали, естественно, просить посчитать отряд сейчас же, на что он вполне резонно ответил: “Еще не все пришли”. И так и ждали, как обычной проверки – до полдесятого, – выскочив на улицу аж за 45 (!) минут до нее (хорошо, мне хоть удалось сесть на скамейку). И, по аналогии с утренней наивной хитростью, – как только стали гавкать, что, мол, выходите на улицу, “Иваныч” сказал, и пр. – тотчас я подумал, что это, видимо, просто способ выманить всех на улицу, как любит вся эта мразь – намного раньше реальной проверки, за полчаса, за 40 минут, за час... Так и оказалось.
А пока стояли, ждали “Макара” – блатная сволочь упорно, чуть не поминутно, очень настойчиво гавкала, чтобы после проверки не расходились. Ну да – предстояла очередная дисциплинарная проповедь, – надо же отрабатывать свой героин и др. привилегии!.. Гавкал кривоногий, а вместе с ним – какой–то новый, приехавший, видимо, с “девятки” и сразу же воспринятый всеми как суперблатной, крутейший “авторитет”, имеющий “право” всем здесь приказывать и во все совать нос. На вид – ровно ничего интересного, лет 25 и – сразу видно, что умом не блещет, – панно во всю спину. Главная черта таких субъектов (можно сказать, единственная, в сущности, их черта, заменяющая им все остальное) – это наглость. Немыслимая, феноменальная бесцеремонная наглость, обычного, неподготовленного (а тем паче – интеллигентного) человека попросту сбивающая (фигурально) с ног, ошеломляющая – и после этого с ним можно делать все, что угодно...
Так вот, закончилась проверка – и они устроили прямо на вскопанном поле во дворе митинг. Быдло позвали – и оно многослойным кольцом окружило кривоногого наркошу и его нового соратника. Тот произнес очередную агитационно–воспитательную речь в пользу режима – о зарядке, о столовке, о каптерке, о том, что не надо даже в жару сидеть во дворе голыми и обливаться водой, если идут “Макар”, Куртюков и др. “Даже МЫ!!!” делаем (или не делаем) то–то и то–то; “даже Я!” – целый день сидел в этой душегубке (“культяшке”) или беру с собой одежду, идя загорать, – было высшим и неоспоримым аргументом: как же, если уж даже ОНИ, эти высшие существа, небожители, “ЛЮДИ” :)))) в чем–то себя ограничивают, – то как осмелятся не ограничить себя в том же и остальные?!! Низшие, то бишь, по умолчанию, не выразившие, как обычно, ни малейшего протеста по поводу того, что их открыто, прямо в глаза, объявляют низшим сортом...
Я сидел, как и некоторые другие, на лавочке и не слушал эту речь, которую все равно, и подойди я ближе, не было бы как следует слышно за спинами толпы. На реальных митингах в Москве не зря в таких случаях, даже без всякой трибуны, говорят в мегафон. Мне было не слышно – и не интересно это слушать. Меня тошнило от их бесконечных и бесконечно лживых лицемерных речей. Послушай, что “сказали” блатные – и сделай все наоборот, – так я сформулировал для себя вчера вечером правильный лозунг (увы, по определению невыполнимый для быдла).
Вот, собственно, и все. Точнее, почти все. Забыл написать только, что вчера опять перевели кучу народу с 11–го – и вроде бы почти столько же на 11–й. Ночью, я уже лег, полублатной 22–хлетний самозванный “комендант”, сам давно уже отсюда переведенный а 8–й, но по–прежнему живущий здесь, опять начал искать места в секции. Главная закавыка у него была в том, что на освободившиеся места в “приемке” надо было непременно положить именно “мужиков”, а не “красных” (кастовая система, как же!..), а их – достойных туда лечь! – из старого состава 11–го осталось уже совсем мало, и они переезжать туда не хотят (те, что напротив меня, уже на днях пробовали, но на следующее утро вернулись обратно). В общем, поругавшись с одним из них, поматерившись злобно на всю секцию, “комендант” родил свежую идею: выдвигать “на продол” (в центральный проход секции, то бишь) тумбочки, за счет этого сужать проходняки (до щели, как у меня было на 13–м) – и впихивать новые шконки! Гениальная мысль!.. Если эта кампания и впрямь начнется – боюсь, что ни зубами, ни когтями мне мою тумбочку, на которой я ем и которой храню все припасы, от этой злобной мрази не отстоять...
Да–а, давно не было так тяжело, так тошно на душе, так сжато и сдавлено со всех сторон, как в это лето... Добил меня вчера же вечером (еще я после митинга сидел на улице, дышал воздухом) любитель моих сигарет: его вчера перевели на 10–й!!! Нет, он, конечно, будет постоянно приходить (как он мне говорил), в т.ч. и ко мне за сигаретами (как я сам думаю) – но уже ясно, что моим надеждам на пользование “трубой” с его помощью не суждено сбыться... Сегодня, в свой день рождения как раз (27 исполнилось), он пошел на двое суток на свиданку, – есть надежда, что через нее он сможет затянуть себе телефон. Но пользование этим телефоном, а раньше–то для меня, по внешним условиям, очень затруднительное, теперь становится вообще едва ли возможным...
А между тем, ни вчера, ни позавчера матери я так и не позвонил. “Телефониста” видел вчера в ларьке – неожиданно возник откуда–то, благо народу было совсем мало – и тут же стал клянчить, чтобы я ему купил чаю, конфет, еще чего–то... Я достаточно жестко сказал ему, что денег нет. Он нехорошо засмеялся, быстро купил что–то в соседнем окошке и убежал. Идти к нему после этого, разумеется, нечего было и думать, особенно в тот же день; а сам он звать меня, как обещал, и не думает, сука! Пойду уж в последние дни перед свиданкой, 26–27–го, тут уж деваться будет некуда, да и сам он уж насчет свиданки–то обещал точно (мразь, словам которой верить просто смешно)...
Две вещи, в которых я от НИХ завишу – телефон и стирка вещей. Сейчас швах с обеими – 2 дня не звонил домой, а вещи нестиранными лежат уже с прошлой бани, больше недели. Ничего сделать нельзя, вся “обиженная” мразь (а все блатные у них сейчас какие–то новые) отказывается стирать под разными предлогами (не иначе, их все–таки подучили!..), и при этом обжирается на моих глазах шоколадом, конфетами и курит, – курево, значит, тоже есть, его не надо клянчить и зарабатывать той же стиркой, как обычно...
Состояние глухого тупика в мозгу и в душе; я не знаю, что делать, как пробить эту стену, – и, как спасительная защитная реакция, возникает в таких ситуациях чувство апатии и тупого безразличия ко всему. Ну ладно, не дают телефон – значит, не буду звонить, что поделать!.. Приезжает мать раз в месяц на свиданки – вот и будем с ней общаться здесь, а звонить – да бог с ним, раз не с чего!.. Что я еще могу сделать? Все, что мог, я уже сделал, всех, кого мог, просил и продолжаю просить, – но выше головы ведь не прыгнешь...
Тупое безразличие, прострация, когда уже на все наплевать... А со стиркой – ну, м.б., как–нибудь сам собой решится и этот вопрос, не знаю. Не на коленях же мне упрашивать этих наглых “обиженных” тварей – и не стоят они этого, да и едва ли поможет. Не знаю, что делать и как быть...
