Сегодня вышли на завтрак – увидели: недавно привезенную с того “продола” будку, бывший “5–й пост” СДиПа, поставили и здесь, как стояла она на том “продоле”, на высокую раму из сваренных толстых труб. Поставили ближе к середине “продола”, к 9–му бараку. Зачем? Готовятся опять запереть на ключ “локалки”?..
24.7.10. 14–55
С самого утра понял, что иного выхода нет, и внутреннее решение наконец созрело: сегодня идти к “телефонисту”! На 4–й день, – не был с 20–го. В 2 часа дня пошел.
Все прошло гладко, – дал “трубу” без особого сопротивления, только с очередной порцией своих теперь строгих предупреждений: мол, если ты начнешь говорить “об этом... ты знаешь сам, о чем”, – он тут же “трубу” отберет. :) Я–то как раз не знаю, “о чем” – и безуспешно пытаюсь вытянуть из него какие–нибудь подробности. Но безуспешно – кроме – один раз – исковерканной фамилии Майсуряна, да смутных воспоминаний, как я спрашивал мать, звонила ли она кому, закинули ли что–то (что – “телефонист” понятия не имеет! :) в рассылку, и т.д., он ничего конкретного сказать не может. Впрочем, как и все они, и это – мой главный против них козырь; неудивительно, что собственная неспособность “предъявить” мне что–то конкретное их так бесит, что они тут же от слов (точнее, мычания) переходят к мордобою...
Мать, конечно же, страдает от жары – у них там +37°, здесь едва ли меньше, – говорили по ТВ, что ли, что здесь сегодня будет +36°. Да и не только от жары, – опять плохие анализы, сильно болит нога, и т.д. В общем, состояние не лучшее. Она, оказывается, вопреки моим ожиданиям, сама эти 3 дня не звонила “телефонисту”, не добивалась, – и была очень удивлена, почему я тоже к нему не ходил, когда узнала
Что ж, одна проблема – хоть временно – решилась. Осталась другая, попроще. “Обиженный” сучонок со вчерашнего вечера разговаривали во дворе после отбоя) обещает мне сегодня непременно выстирать вещи. Но – эту мразь или запрягают постоянно работать (копать “локалку”, убираться в посылочной, и т.д.). а в перерывах эта тварь пьет чай, спит, играет в нарды – и, сколько ни ори на нее, заставить ее что–то делать невозможно. Так что – эта проблема не решается пока что. Юра, мой бывший сосед по проходняку на 13–м (теперь он на 8–м), тоже “обиженный”, да еще и должен мне 100 рублей, – при встречах обещает сделать простейшую вещь: отнести мое тряпье в прачечную при бане, чтобы там выстирали, а потом принести мне назад. Но – сука такая! – только обещает, делать не делает; при моих тщательных расспросах оказывается, что у него, видишь ли, “нет времени”, эта тварь тоже чем–то постоянно занята, несмотря на несколько уже месяцев (!) обещаемую мне отработку своего долга...
25.7.10. 14–45
Воскресенье. Как долго, бесконечно тянутся теперь эти послеобеденные часы до ужина – с обеда приходим полпервого! Раньше в это время еще и не выходили... Жарища опять дикая, сижу весь мокрый...
Комиссию все–таки объявили – после обеда, когда я уже и не ждал (впрочем, м.б., ждал чуть–чуть :). Особое внимание уделили тому, чтобы все непременно убрали цветное постельное белье, – благоразумненькие и послушные зэки тотчас начали вытаскивать даже цветные простыни из–под одеял, из хорошо заправленных постелей. Как будто туда кто–то полезет! И как будто цветное их тряпье где–то официально запрещено! И как будто эта очередная комиссия прямо вот зайдет именно на 11–й!..
Впрочем, о Реймере лично – не говорят, – может, и не приехал. Смешно представить... Судя по фотографиям в “мусорском” журнальчике времен его (Реймера, а не журнальчика :) назначения – он немолодой уже (50 лет минимум), грузный, жирный мужик, – такая погода, с жарой за 35°, не должна располагать его к активным передвижениям. :) Небось, уже давно прохлаждается в Москве...
Сумки мои пока стоят под шконкой – блатные не заметили, а из окружающей мрази им еще никто не донес. Донесли про другое: после обеда, как раз перед “объявлением комиссии”, я сцепился опять с ублюдком–молокососом, 20–летней конченной мразью, которую самый злобный из “козлов” (нарочно?) поселил на днях надо мной на 2–м ярусе. Глумливая нечисть, которая еще с первых своих дней здесь (с марта где–то), “поднявшись” на барак (да плюс – опять же сперва в мой проходняк), по отношению ко мне окружающей мрази, особенно “козлячьей” верхушки, да и блатных, и всяких стремщиков и пр. шушеры безошибочно поняла: меня здесь никто не уважает, я – презираемый, пренебрегаемый (потому что – чужой!!), высмеиваемый ими всеми, последний среди ни всех (за исключением разве что “обиженных”), надо мной можно глумиться, всячески задирать, дразнить, пытаться пнуть или ударить (естественно, тут же отскочив, ибо бегать за этой мразью я не в состоянии). Эта нечисть сама тут – презренное, низшее существо у всяких “козлов”, у той же самой их верхушки. Но каждому ничтожеству надо (не каждому удается, правда) кого–нибудь, над кем оно само могло бы тоже глумиться и издеваться – “или просто надо человеку знать, что он не самый последний”, – как пишет Буковский. Так вот, над этой нечистью глумились и насмехались “козлы”, а она, в свою очередь – надо мной. В основном словесно, конечно, но на любые слова ее мне плевать; в руки же не давалась, действовала в традиционной их шакальей манере: пнуть по ноге, допустим, когда я лежу – и тут же отскочить; пока я встану – она уже далеко и смеется оттуда. В ход шли любые формальные поводы: когда это чмо, месяц как “поднявшееся”, было тут уборщиком, то постоянно что–то клянчило с меня “за уборку” и норовило лично выгнать на проверку в 9 вечера, как практиковалось тогда – и опять началось сейчас. (Выгнать, правда, никак не удавалось. :) А вот теперь – поселили сюда, в мой проходняк – и предлогом стала тумбочка. Это чмо, 4 месяца сидящее на зоне и 3 дня в проходняке, тут же полезло указывать, кто где в тумбочке будет что держать; побежало заручилось согласием самого злобного из “козлов”, который, видите ли, “сказал” мне (через эту тварь), чтобы я, видишь ли, просто “выбросил” свои пакеты с едой из нижнего отсека тумбочки, целиком мной занятого, и т.д. и т.п. И, наконец, упорно стало пихать свою ложку в отсек верхнего ящика, целиком занятый мной, хотя полно было свободного места и в отсеке рядом, и внизу, куда оно вчера ложку и клало. Кроме ложки, мочалки и бутылки жидкого мыла, имущества–то у нее, твари этой, никакого и нет, а просто нужен повод поглумиться. Раз я убрал ее ложку обратно, 2, 3 раза – все равно пихает в мой отсек, прямо на мои вещи. Поддерживает, хотя молчаливо или тихим ворчанием, шнырь–контрактник, живущий здесь же; а азербайджанская обезьяна под ним – с утра сильном нервном раздражении по поводу обилия мух (бьет их десятками весь день) и “свинарника”, который ей постоянно мерещится вокруг, чуть ли не в самом воздухе.
Короче, ложку этой твари я где–то на 4–й или 5–й раз выбросил из ящика на пол – и пошел, как давно уже собирался, просить завхоза, чтобы убрал из проходняка эту тварь, вернул бы прежде здесь спавших “ночного” и еще одного пацана – спокойных, не злобных и не глумливых.
Я был уверен в успехе своей просьбы, учитывая нормальные отношения с завхозом, но увы... Через полчаса где–то шнырь–контрактник, гнида, приносит мне очередной вызов в “культяшку” – на этот раз к тому самому, какому–то у них здесь суперблатному чму, недавно приехавшему с “девятки”. Панно во всю спину и поведение детское (точнее, поведение идиота, отставшего в развитии): каждое утро через всю секцию, до туалета и обратно, пробегает с ревом и треском, изображая, что едет на мотоцикле...
В общем, разговаривало со мной по преимуществу не это чмо, а местное – новый “домовой”, тот самый, что обещал мне недавно, что за меня дадут 3 месяца, ну максимум – год. Спросил, что у меня в проходняке (молокосос–ублюдок сам настучал, или это постарался завхоз?..). Я стал рассказывать, что эта тварь глумится надо мной фактически с самого приезда сюда; посреди моего рассказа тварь входит сама – и начинает тут же чесать про тумбочку.
В общем, подонок “домовой” тут не угрожал, а принял соломоново решение: ему сказал оставаться спать, где спит, т.е. надо мной (и его слово здесь весит больше, чем слово завхоза), велел “договориться” и “найти общий язык” в проходняке. Самое интересное, что новоявленный “девяточный” суперблатной начальничек произнес по ходу беседы лишь несколько слов (был занят своим мобильником, лежа на шконке), но каких! Оказалось, что: а) он обо мне знает, всего 3–4 дня как “поднявшись” на барак; б) он настроен ко мне негативно, – это чувствовалось и по тону, и по упоминанию мельком, что я, мол, еще на 13–м... что–то там такое предосудительное, видимо, делал, но конкретизировать это существо не стало. Видимо – иного варианта нет – наслышалось обо мне от блатных 13–го, увезенных на “девятку”; хотя странно представить, – каким бы это боком я мог стать там, на “девятке”, темой их разговоров?..
Пока что тишина; в тумбочке мои вещи лежат по–прежнему (а куда класть жратву после свиданки?..), комиссия не идет, “обиженный” мразеныш так и не стирает мне вещи, несмотря на все мои напоминания и уговоры. До ужина час – а на 13–м после ужина комиссию обычно уже не ждали.
...Мера злобности и остервенелости этих тварей вокруг не поддается никакому измерению...
26.7.10. 7–45
