продуктовый баул под шконкой. Видимо, “Макар” дежурил ночью, т.к. по нашему “продолу” он шлялся и во время зарядки сегодня, – пошел куда–то в конец, потом вернулся, к нам на 8–й не зашел. Что ж, – погода на улице ясная, днем даже жарко (“бабье лето”); сумки мои под шконкой пока что целы; и остается лишь ждать (к вечеру, не раньше), когда, по убеждению всей этой насекомой швали в бараке, “пойдет комиссия”...
16.9.10. 15–35
Вчера (среда) утром, в 8, заревела сирена; все думали – шмон, но шмона не было. После обеда вдруг поднялась легкая паника: “мужики, там (где??) комиссия!..”. Поубирали “шкерки”, повыносили одежду и сумки (мои, к счастью, и на сей раз никто не заметил), – комиссия не пришла!.. :) Потом выяснилось, что она лазила в это время на “кечь”, а потом в баню.
Сегодня (четверг) в шмон уже не очень–то верилось, но все же я улегся после завтрака ждать его (порой задремывая), ничего специально не стал делать – ни писать, ни бриться (давно планировал, но решил – потом, когда ясно будет, что шмона нет). В 9–40, когда уже и не ждал, – вдруг крик: “Шмон–бригада на большом!!!”!...
Поперлись к нам на “продол”, к нам в барак (!!) – но всего 5 человек, странно как–то. Маловато... Я лежу – и вижу в окно напротив, как двое прошли через двор в сторону “спортгородка”, вскоре обратно, потом другие двое, и так стали странно сновать туда–сюда. А в барак не заходят. Вышел – и тут выяснилось, что это они опять (как уже было перед какой–то комиссией в, кажись, мае) уносят все “железо” со “спортгородка”, то бишь гири, гантели, “блины” для штанги и пр., и даже какое–то раскладное устройство типа скамейки – лежа на нем, поднимают штангу, или что–то в таком духе. Туда и дорога вашему “железу”, ребята; я бы вообще в переплавку давно отдал! Особенно старался отрядник 5–го, пришедший в составе этой “шмон–бригады”. Дальше 8–го по “продолу” они не пошли, погрузили все “железо” на телегу, запряженную лошадью, и через несколько минут уже были на 5–м, затем на 12–м – и ушли.
Ладно, фиг бы с ними. Времени было еще мало, и только я собрался бриться, разложил все барахло на полочке у умывальника – опять “шмон–бригада на большом!!!”!!! Будьте вы прокляты!..
Хорошо, не успел еще начать – быстро собрал все и назад в секцию. Шестеро, кажись, зашли на 12– й. потом на 5–й, потом к нам (один всего прошел по этой секции), от нас перелезли на 4–й – и так далее, вплоть до: “трое на 10–м, двое на 13–м”. Потом по одному на 10–й подтянулись еще двое или трое “мусоров”, плюс – Пименов и Наумов, “безопасники” хреновы! В общем, не знаю, что там было, на 10–м, но через некоторое время все “мусора” ушли.
Проклинаю себя за то, что сейчас, когда после обеда сразу заходил сигаретчик и час сидел, в 100–й раз рассказывая про своего бульдога, давно уже покойного (застрелили) – я забыл спросить у него, что же там было, на 10–м – а кому и знать, как не ему!.. Тем не менее, из–за него я так и не побрился – перед его уходом выключили свет (а значит, и воду). Вечером, если даже включат, нет настроения – я привык это делать по утрам, да и полно народу в “фойе”, не подойдешь к умывальнику.
Как прикольно, кстати, “пробивает” “мусоров”, идущих по “продолу”, здешний стрем! С начала “продола” первым расположен 12–й барак; затем 5–й, затем 8–й – в середине; дальше 4–й, 10–й и 13–й. Так вот, видя в начале “продола” “мусора”, они кричат: “мусор в сторону 5–го!”. Потом, если он не зашел на 5–й, а идет дальше – “В нашу сторону!!” Хотя “сторона” одна и та же, направление движения “мусор” не меняет, а просто минует бараки один за другим. На 13–м. в самом конце, я помню, стрем “пробивал”: “Мусор 5–й прошел! 8–й прошел!!” и т.д.
16–23
Дописал предыдущее – надумал сходить к “телефонисту” позвонить матери (вчера с ней не разговаривал). Через 4–й – 9–й – там еще не заменили старый деревянный забор железным. Пришел – у них отрядник; но уходить не хотелось – пошел; и этот хмырь, хоть и сильно недовольный, телефон все–таки дал. Когда вышел отрядник – пришлось прерваться, 51 секунду проговорили всего. :) Но потом он набрал еще раз – продолжили; еще 3 минуты.
По поводу забранного сегодня “железа” “телефонист” сказал то, о чем я и так догадывался – что это “перед комиссией”. По его словам, еще какая–то комиссия (45–я уже :) ожидается то ли 21–го, то ли 23– го...
18.9.10. 8–38
Суббота. Писать пока не о чем; единственная новость – с самого утра ломают забор между 8–м и 5–м. Ломают со стороны 5–го, и за ним – уже врытые столбы для нового, стального...
И сегодня, еще до всякого забора, и вчера, и позавчера – тоска, отрешенность, уныние, апатия, подспудное ожидание какой–то новой беды. То ли баулы утащат в каптерку, то ли опять заставят переезжать, то ли еще что придумают, – но спокойно здесь не будет, можно уже не надеяться. Ожидание, предчувствие очередной беды – этим полна душа, это давно уже мое привычное состояние – и на воле было так же, особенно после 2–х лет розыска. Забавно, помню, объясняется это у Фрейда, – нет, такое объяснение не катит, когда вокруг – агрессивная биомасса, командующая тобой, не слушающая никаких твоих доводов, и беды уже случались не раз...
Последняя осень... “Ах, Александр Сергеевич, милый, ну что же Вы нам ничего не сказали...” Осень 2010–го... Березы – около нас и около 6–го – уже почти все желтые. Осыпается листва, и желтый лист романтически задевает тебя по козырьку или по щеке, когда ты стоишь е проверке... Через год в это время я буду уже дома; буду так же вот идти домой темным, ветреным осенним вечером, под шорох падающей листвы, и смотреть на огни далеких фонарей впереди... Все будет – но зачем? Этих ощущений не удержать, всю жизнь, все чувства, каждый вздох – не втиснешь ни в какой фотоальбом, тем более книгу. А я все ищу смысл жизни, и не нахожу его, а жизнь–то уже, считай, больше чем наполовину прошла...
19.9.10. 15–15
Воскресенье. С утра лил дождь, – перед подъемом – слабый, а перед завтраком – такой силы, что я – наконец–то! – впервые на 8–м просто не пошел на завтрак. Ничего, обошлось. К проверке он опять ослаб, к обеду прекратился совсем; я пошел на обед – и как раз двое “мусоров” с обходом поперлись на наш “продол”.Я возвращался – они как раз вышли с 8–го и пошли дальше.
Лег после завтрака, – темнота, свет выключен, из окна света почти нет; все спят, но мне спать не хотелось. Стал думать – и вдруг мысли пошли сами, понесли меня, как река с быстрым течением. Вдруг стало так хорошо и приятно думать о том, что будет дальше, после освобождения, как конкретно–практически, шаг за шагом, надо будет договариваться с людьми, создавать давно задуманную организацию, восстанавливать газету, в какие города она пойдет, сколько появилось новых городов и знакомств, пока я сижу... Надо будет много ездить – к Мане в Питер летом, а хорошо бы увидеться и с Маглеванной – хотя бы в Украине, уж в Финляндию к ней я вряд ли смогу поехать – и виза нужна, и денег нет... Обязательно нужно, – ведь это единственный смысл моего существования, и теперь – еще больше, чем когда–либо; единственное ценное и дорогое, что есть у меня в жизни – это письма Лены Маглеванной, где она обращается ко мне “дорогой друг Борис”, да вот недавняя открытка от Мани: “Главное – осознавать, что ты очень нужное и правильное дело делаешь”, – пишет она там. Вспомнилось вдруг парадоксальное признание Миши Агафонова на одной из свиданок: что в прежние времена вся его неистощимая активность, все акции, листовки, газета и пр., что он делал – оказывается, всем этим он обязан мне, это, якобы, я своей энергией побуждал его не впадать в апатию и тоже что–то делать. Мне не верится, но так он говорил, я специально спросил его об этом. И, получается, эта дружба, теплые слова, это признание друзей и – будем честными – учеников, – единственное, что я нажил за свою жизнь, единственная в ней ценность. Дай бог, чтобы мне не пришлось во всем этом – в друзьях прежде всего, конечно – разочароваться, как бывало уже много раз...
Темно так, что трудно писать. За окном, да и из дверей барака – совершенно необычный вид, как будто я где–то не в Буреполоме, а на другой зоне. Все бараки побелили со всех сторон от земли до самой крыши, заборы полностью заменили решетками – все вокруг открыто, просторно, первое, на что падает взгляд, когда выходишь из барака – черные фигурки, гуляющие напротив, за решеткой, по двору 5–го...
Делать нечего, читать – тоже, писать – ничего не пишется, кроме дневника. Остается – как вот сегодня утром – лежать и думать (или спать, но с этим у меня всегда проблемы, – 5 минут сна и 2 часа приходить в себя после них). Для размышления времени еще полно, в бараке тепло, еда еще есть, и главное – пока меня тут никто не трогает. Воскресенье, комиссий нет. Короткая передышка. :)) Мне осталось ровно 26 недель, или 182 дня. Послезавтра, 21–го, я размениваю последние полгода срока.
20.9.10. 16–00
