ему уже 1 или 2 раза отказали. Обо мне он слышал, и даже видел не раз – здесь же, на 8–м, у прежнего “запасного варианта”, с телефоном в руке; и позавчера начал разговор с вопроса: “Я слышал, что ты политический беженец, да?”. Я рассмеялся и сказал ему, что какой же я беженец, если сижу здесь? Он по простоте своей спутал понятия “политбеженец” и “политзаключенный”. Вчера после отбоя принес телефон – я позвонил матери, спросил телефон Ганнушкиной и еще некоторых, ибо как обратиться со своим вопросом в правозащитные конторы типа ганнушкинской и пономаревской, я ничего посоветовать ему не мог.
Но главное впечатление вчерашнего бурного дня – как насел на меня косоглазый блатной азиат, вымогая жратву! По наглости, как я понял, он, пожалуй, приближается к “телефонисту”. Еще позавчера, в воскресенье, вечером, когда я готовил себе ужин, он зашел в проходняк, увидел на тумбочке пустую банку из–под тушенки – и стал клянчить: мол, дай нам вот такую тоже, мы добавим в картошку (столовскую, которую им готовили на плитке шныри; а “мы” – т.к. жрут они все вместе, узбека 4, не меньше, из одной миски, как собаки). Я показал ему (хотя и так было ясно), что банка уже пуста. Он, ни секунды не колеблясь, заявил: ну, дай другую такую же! По счастью, банка была действительно последней, – но наглость этого “простого, как 3 копейки” – дай, мол, другую, раз эта уже пустая! – я оценил.
Вчера, когда я ждал чайник для ужина, он зашел с улицы в “фойе”, тут же увидел меня (среди целой толпы народа, в этом “фойе” бывшей), подошел и спросил: “Есть готовишь?”. Не успел я залить лапшу кипятком и лечь на 5 минут – пока она запарится – он уже явился в мой проходняк, уселся и, с заговорщическим видом, понижая голос и толкая меня кулаком в колено, стал опять требовать (на просьбу это было мало похоже), чтобы я дал ему банку консервов – все равно, каких; им, мол, добавить “только для вкуса” в какую–то, видимо, опять столовскую жратву. Долго, назойливо клянчил; на мои слова, что у меня для него сейчас банки нет, а свой ужин я ему не отдам, говорил так: “давай сделаем об колено”, – я сперва не мог понять, что это значит. Оказалось, что это он из той банки, которой собирался ужинать я, готов забрать половину или хотя бы 1/3, – короче, вырвать хоть изо рта, не стесняясь ничем. Видя, что я не поддаюсь и не соглашаюсь дать ему ничего, он обиженно надулся и стал выговаривать мне, что я ему “вру”, “жадничаю”, у меня нет “понимания”, и т.д. :) Проходивший мимо его тверской сосед и сотрапезник что–то сказал ему по–узбекски; азиат ответил что–то вроде: “Не дает ни хрена!” – и тот, тоже всунувшись в проходняк, попросил “какую–нибудь банку”! Оба сидят далеко не 1–й год; чем они питались до моего перевода на 8–й и что будут есть на ужин после моего освобождения – совершенно непонятно! :))
Между тем, разговор с косоглазым расширялся перейдя постепенно и на мою жизнь в Москве, работу, приговор и т.д. На мои упоминания о розыске, суде и пр. – этот хмырь вдруг спросил что–то типа: много ли хоть я “поднял”, т.е. украл на их жаргоне. Стало ясно, что он понятия не имеет, кто я такой, за что сижу и пр. – хотя чуть позже, под конец разговора, это наглое болтливое чмо не постеснялось заявить, что знает обо мне буквально все, всю подноготную. :)) На мои слова, что запрашивали 7 лет, а дали 5 – “ну ты, наверное, там... (не помню его жаргон, но смысл – дал денег судье, чтобы срок был 5, а не 7); а когда я сказал про справку матери об инвалидности – ответ был в таком тоне, что это я, мол, ловко подсуетился, сделал эту липовую справку... :) Короче, во всем такая вот мразь судит о других по себе и не может понять, что бывают совсем другие люди, другие дела, другие жизненные ценности, кроме – украсть, напиться, нажраться наркоты и пр... Зато когда я – очень скромно и мельком, на его вопрос – упомянул, что работал в прессе, печатался, – глаза у него округлились :) от удивления – о–о, ты, наверное, на воле большой человек, хоть и “сухаришься” здесь, и можешь... писать “надзорки”!.. :))) Вот для чего у них пригождаются все люди с образованием или хоть более–менее грамотные – писать жалобы, чтобы эту грабительско– воровскую шваль побыстрее освободили!.. Постепенно от банок со жратвой разговор перешел к “надзоркам”, к тому, есть ли у меня “знакомые” в Верховном суде (он с хитрой улыбочкой не верил, что нет), к тому, что ему нужен в Москве адвокат – я обещал найти телефон Карена Нерсисяна, а вечером, звоня матери, записал заодно и телефон Голубева. Наконец, уже не раз позванный по–узбекски своими друзьями, он ушел. Было полдевятого – вместо обычных пяти минут на лапшу он отнял у меня полчаса! Лапша, слава богу, не успела еще остыть, т.к. стояла накрытая, – но была уже скорее теплой, чем горячей.
Зачем я так подробно пишу об этой твари? Сам не знаю. Во–первых, вспомнить смешно, как он мерил меня на свой аршин – дать денег, договориться в суде, сколько я хоть “поднял”, и т.д. Ну, а во–вторых – пару раз увидев меня переписывающим дневник, сие существо, блещущее не умом, а разве что хитростью и наглостью, тем не менее, сразу просекло, что я пишу именно дневник (из вопроса это ее предположение почти тут же превратилось в уверенность, хотя на прямой вопрос я отвечал “нет”, а вчера даже показал ей лежащий под изголовьем огромный пакет с письмами за последний год) – и стало настойчиво спрашивать, показывая при этом жестом, “тачканул” ли (т.е. записал, упомянул) я его в дневнике? Ну что ж, родной, вот тебе и упоминание, – вот о тебе я и написал – и закончить могу только пожеланием от всей души – чтобы все такие, как ты, наглые подонки – уголовники, ворье, грабители, гопники и прочая нечисть, грабящая и мешающая жить нормальным людям, поскорее сдохли и освободили нас от своего присутствия!
P. S. Самое же печальное – я вынужден был сослаться, что, мол, скоро свиданка, мать привезет передачу – вот, м.б., тогда... Страшно подумать, как вцепится в меня зубами и когтями эта косая тварь, требуя консервов, колбасы, конфет и пр. и пр., как только я выйду со свиданки 30–го! Цена вопроса – его (и 2–го, тверского “узбека”) телефон, которым я пользуюсь (и то – звонит мать, а не я). Конечно, я могу резко и категорически послать узбеков подальше и не давать вообще ничего. Но телефон тогда будет безжалостно обрезан, в этом нет ни малейших сомнений. Все повторяется...
24.11.10. 7–55
И вчерашний день, и ночь тоже были полны событий. Самое приятное – перед утренней проверкой к “крысе”, спящей надо мной, подошел “козел” и сообщил (я слышал сам) следующее. Оказывается, по результатам последней “флюшки” в легких у “крысы” обнаружили затемнение – подозрение на туберкулез; так что эту тварь сейчас кладут в больницу до 27–го, а 27–го – этапируют на “пятерку”, проверять более тщательно.
Ну вот, главная проблема решилась сама собой – как я и ожидал, и надеялся, знал в душе, что не может она как–нибудь не решиться. Даже если это только временно – назад привезут, скорее всего, к Новому году, не раньше. Хоть декабрь передохнуть от этого напряжения, от этой молчаливой, необъявленной войны...
В три, после обеда, вызвали в штаб, в 10–й кабинет – по поводу паспорта. Отстоял очередь, заполнил анкету, на следующей неделе, сказали, придет фотограф с поселка – сниматься на паспорт. Там, стоя в очереди, услышал из разговоров слух, что комиссия таки уже приехала – и называлась фамилия Масленников...
Самый мрачный сюрприз был вечером. В 7, после ужина, пришел этот армянин с 10–го – без “трубы”, а просто поговорить со мной, показать найденный у кого–то на 10–м правозащитный справочник 2000 года. Он спросил меня, – ЧТО, говорят, сейчас должна быть какая–то еще одна проверка? – и я честно ответил, что уже 19–05, и если в полвосьмого должна была бы быть проверка, то об этом были бы сейчас толки, разговоры, я бы знал.
“Пробили” “мусоров” на наш “продол”, и армянин стремглав убежал. “Мусор” прошел 12–й, 5–й, зашел к нам – и я с изумлением увидел, что все, одевая на ходу “телаги”, побежали по секции к выходу. Я как раз собирался готовить ужин, доставал миску, кружку и пр. – и тут вдруг увидел, что секция опустела, а “мусор” показался в дверях вместе с завхозом, по пути ворча, что не все вышли. Проверка!!! Стадо насекомых толклось и галдело за темными окнами. Я не успел даже одеться – так и сосчитали меня, сидящим на шконке в недоумении, близком к изумлению.
Итак, эти ублюдки – “администрация” – с 23–го ноября опять ввели 3–ю проверку в 19–30! :((( Сразу после нее я зашел к завхозу – узнать, говорил ли он, что эта проверка будет, и как это вышло, что я ничего не знал. Разговоров, упоминаний, даже среди болтливых малолеток в соседнем проходняке, не было вообще! Завхоз сказал, что еще накануне он сказал “людям” (и где только он нашел среди этой швали и быдла людей?..), “чтобы до вас довели”, – и в результате это был самый неприятный сюрприз последнего времени, после появления “крысы”...
Спал ночью – и мне снилась паника “по комиссии”, но только не в секции, а в каком–то другом помещении; но такая же, как обычно. :)) Ясно помню истошный крик: “Комиссия!!!”, прорезавший тишину. Каково же было мое изумление, когда, проснувшись через несколько минут, я обнаружил в темной ночной секции – наяву!! – ту же панику и беготню!!! :)) Ночная комиссия, оказалось, уже где–то здесь, – возвращается с 13–го, зашла на 10–й, потом на 4–й,а со стороны 12–го “в нашу сторону” одновременно
