чувствовала, что она явно недооценивала величественную невозмутимость ее литературного детища.
Разумеется, любой ординарный человек, коим не являлся Роберт Темплтон, оставил бы труп в одиночестве и побежал бы за полицейским. Но здесь поблизости не было полицейского. Здесь не было ни мужчины, ни женщины; ни ребенка в поле зрения; только маленькая рыбацкая лодка виднелась в море вдали на некотором расстоянии. Гарриэт наугад махнула в ее направлении, но ее обитатели либо не увидели, либо предположили, что она Просто делает некоего рода гимнастику. А может быть, парус Закрыл им берег, и они изменили свой курс по ветру, двигаясь к кораблю, лежащему в мертвом дрейфе. Гарриэт закричала, но ее голос затерялся в жалобном плаче чаек.
Когда она стояла, безнадежно призывая на помощь, то вдруг почувствовала влажное прикосновение к ногам. Несомненно, начинался прилив, и вода быстро прибывала. Внезапно это обстоятельство отложилось у нее в голове, и, казалось, окончательно прояснило ее рассудок.
Она прикинула, что находится по меньшей мере в восьми милях от Уилверкомба, который являлся ближайшим населенным пунктом. По дороге могли быть какие-нибудь разбросанные тут и там немногочисленные дома, но они наверняка принадлежали рыбакам и, десять к одному, сейчас она никого не застала бы дома, кроме женщин и детей, которые оказались бы бесполезными в таких непредвиденных обстоятельствах. Пока Гарриэт отыскивала бы мужчин и вела их к берегу, вполне вероятно, что море покрыло бы труп. Самоубийство это или убийство, чрезвычайно важно, чтобы тело исследовали прежде, чем оно пропитается водой или его смоет. Она собралась с духом и подошла к мертвецу.
Это был молодой мужчина, одетый в аккуратный костюм из темно-синей саржи, в очень элегантные узкие коричневые ботинки розовато-лиловые носки и галстук, который тоже был розовато-лиловым, прежде чем страшно испачкаться кровью. Шляпа из мягкого серого фетра упала… нет, она была снята и лежала на скале. Гарриэт подняла ее и заглянула внутрь, на подкладку, но не увидела ничего, кроме марки изготовителя. Она знала ее, как широко известную, и в лучшем смысле знаменитую фирму изготовителей шляп.
Голова, которую она украшала, была покрыта густыми и немного длинноватыми, аккуратно подстриженными темными вьющимися волосами, тщательно причесанными и пахнущими бриллиантином. Цвет лица, подумала Гарриэт, скорее можно считать естественно белым, и без признаков загара. Неподвижные глаза, открытые в неприветливо-изумленном пристальном взгляде, были голубыми. Рот раскрылся, показывая два ряда тщательно ухоженных и очень белых зубов. В этих безупречных рядах не имелось изъянов, но Гарриэт заметила, что один из ранних коренных зубов имел коронку. Она попыталась вычислить точный возраст мужчины. Это было трудно, поскольку он носил короткую темную аккуратно подрезанную остроконечную бородку. От этого он выглядел старше, кроме того, бородка делала его похожим на иностранца, но Гарриэт показалось, что покойный, несмотря на это, очень молод. Что-то незрелое в линиях его носа и рта говорило, что ему было не больше двадцати.
От лица Гарриэт перешла к рукам, и тут она снова удивилась. Роберт Темплтон или не Роберт Темплтон, она считала само собой разумеющимся, что этот элегантно одетый молодой человек явился в это нелепое уединенное место, чтобы покончить жизнь самоубийством. Он лежал скрючившись, одна рука под телом, и перчатки на них были очень испачканы. Гарриэт начала стягивать одну, поборов невольное чувство отвращения. Она заметила, что перчатка была свободная, из замши хорошего качества и соответствовала остальному костюму.
Но — самоубийство в перчатках? Почему она была так уверена, что это — самоубийство? Но она чувствовала, что права.
Ну конечно! Если это не самоубийство, то куда исчез убийца? Она понимала, что он не шел по пляжу от Лесстон Хо, так как она вспомнила о пустой гладкой полоске песка. Имелась только ее собственная линия следов, ведущих через гальку. В направлении Уилверкомба песок был тоже нетронутым, если не считать одиночного следа ног — по-видимому, покойного.
Мужчина, в таком случае, в одиночестве спускался к пляжу. Пока его убийца не подошел с моря, он был один, когда умер. Сколько времени он уже мертв? Совсем недавно был прилив, а на песке не осталось следов судна. И, конечно, оно не поднималось в сторону моря, будучи обращенным к скале. Сколько времени прошло с тех пор, как глубина воды стала достаточной, чтобы лодка смогла появиться вблизи трупа?
Гарриэт страстно желала знать больше о сроках приливов и отливов. Если бы здесь случайно оказался Роберт Темплтон в зените своей блистательной карьеры, чтобы расследовать загадку моря, Гарриэт пришлось бы рассматривать все с его позиции. Педантично относясь к своей работе, она всегда избегала проблем моря-и-берега, в которых не разбиралась. Несомненно, совершенному, образцовому Роберту Темплтону было известно об этом все, но это знание скрывалось в пределах его призрачного идеального мозга. Ладно, сколько же времени был мертв этот человек в данном случае?
Это тоже было бы известно Роберту Темплтону, ибо среди других предметов он закончил курс медицинских наук и никогда не выходил без термометра и другой соответствующей аппаратуры для определения, свежий ли труп или нет. Но у Гарриэт не имелось термометра, а если бы он у нее и был, она не знала, как им воспользоваться для получения нужного результата. Роберт Темплтон привык беззаботно изрекать: «Судя по состоянию оцепенения и температуре трупа, я определил бы, что смерть наступила тогда-то и тогда-то», и он не учитывал бы такие незначительные детали, как сколько градусов по Фаренгейту, показывает аппарат. Что касается оцепенения, разумеется, не наблюдалось и следов его присутствия, как и следовало ожидать, так как оцепенение, а Гарриэт об этом немного знала, обычно не наступает от 4 — 10 часов после смерти. На синем костюме и коричневых ботинках не имелось следов влаги от морской воды, а шляпа все еще лежала на скале. Однако четырьмя сами раньше вода должна была покрыть скалу и следы ног. Трагедия, наверно, произошла намного раньше, чем это. Гарриэт положила на труп руку. Он казался совсем теплым. Но любая вещь была бы теплой в такой жаркий день. Затылок и макушка покойного были почти такими же горячими, как поверхность скалы. Под ней, в тени, ощущалась прохлада, но не более, чем в руках Гарриэт после того, как она окунула их в морскую воду.
Да, здесь отсутствовал единственный критерий, к которому она могла обратиться. Оружие. Нет оружия, нет самоубийства — это было правилом мидян и персов. В руках у Гарриэт не было и намека на что-либо связывающее обстоятельства «мертвой хваткой», что так часто сохраняет улику на радость детективам. Мужчина резко упал вперед — одна рука находилась между его телом и скалой, другая, правая — свисала с края скалы прямо под лицом трупа и по ней стекал вниз, испещряя воду, ручеек крови. Если и было оружие, то оно должно находиться здесь. Сняв с себя туфли и чулки и завернув рукава до локтей, Гарриэт осторожно ощупывала воду, которая у основания скалы была глубиной примерно в 18 дюймов. Она продвигалась осторожно, боясь наступить на острие ножа, и хорошо, что так делала, потому что вскоре ее рука неожиданно натолкнулась на что-то тяжелое и острое. Ценою незначительного пореза пальца Гарриэт извлекла из воды открытую беспощадную опасную бритву, уже успевшую частично погрузиться в песок.
Оружие найдено: самоубийство в конце концов, похоже, объяснялось. Гарриэт стояла с бритвой в руке, интересуясь, оставила ли она отпечатки пальцев на ее влажной поверхности. Разумеется, самоубийство, и никаких следов не могло остаться, поскольку он был в перчатках. Но к чему такая предосторожность? Разумнее надеть перчатки, когда совершаешь убийство, а не кончаешь с собой. Гарриэт отодвинула эту проблему до будущего рассмотрения и завернула бритву в носовой платок.
Прилив неумолимо наступал. Что еще она могла сделать? Должна ли обыскать его карманы? У нее не было силы Роберта Темплтона, чтобы волочить труп от воды. По-настоящему это дело полиции уносить трупы, но вполне могли быть документы, которые вода сделает неразборчивыми. Гарриэт осторожно ощупала карманы пиджака, но мертвец, очевидно, придавал слишком большое значение силуэту своей одежды, чтобы носить в ней много вещей. Гарриэт обнаружила только шелковый носовой платок с меткой прачечной, и тонкий золотой портсигар в правом кармане; другой же карман был пуст. Вверху нагрудного кармана находился розовато-лиловый шелковый платок, очевидно, скорее для украшения, чем для употребления; карман на бедре был пуст. Гарриэт не могла достать содержимое брючных карманов без того, чтобы не приподнимать труп, чего по многим причинам ей не хотелось делать. Внутренний нагрудный карман, разумеется, предназначался для документов, но Гарриэт почувствовала глубокое отвращение при одной мысли осматривать его. Это чувство появилось, когда ока вспомнила про поток крови из горла. Гарриэт простила себя, подумав, что любые документы в ЭТОМ кармане наверняка уже стали неразборчивыми. Трусливое извинение, возможно, но так оно и было. Она не могла заставить себя
