— Да, милорд. Я привез эту бритву в Сеагемптон оттуда, где в очередной раз пытался найти работу. Имя владельца — Мерривезер. Я нуждался в новой бритве, и он охотно мне ее дешево продал.
— Вы бы лучше описали эту бритву, — подсказал Харди.
— Да, сэр. Это было шеффилдское лезвие с белой рукояткой первоначально она пришла от розничного торговца с Джермин-стрит. Это была очень хорошая бритва, но немного подержанная. Я приехал в Уилверкомб, но там мне нечего было делать нигде кроме как у этого Морстона — внизу на Эспланаде; он сказал мне что позже, возможно, ему понадобится помощь. Тогда я отправился в Лесстон-Хо. Я вам уже об этом рассказывал. После одной или двух неудачных попыток там я вернулся и снова попробовал уст роиться к Морстону, но он только что кого-то нанял. Больше мне там нечего было делать. Мое положение было катастрофическим.
Мистер Брайт замолчал и снова облизнул губы.
— Это было в прошлый понедельник, джентльмены. Во вторник поздно вечером я отправился к морю, спустился прямо туда, на край города и присел на скамейку, чтобы обдумать свои дела. Время приближалось к полуночи, — сейчас его слова лились более гладко, вне всякого сомнения причиной этому стал стаканчик виски. — Я смотрел на море, ощущал бритву в своем кармане и думал, стоит ли вообще бороться дальше. Я был страшно подавлен. Мои сбережения подошли совершенно к концу. Было море и была бритва. Вы, наверное, думаете, что использование, сами знаете для чего, бритвы было бы естественным для парикмахера, однако могу вас заверить, джентльмены, что мысль о ее применении для этой цели показалась бы вам настолько же ужасной, что и мне, тогда. Но море, бьющееся о стену Эспланады… казалось, оно манит меня, если вы понимаете, что я имею в виду. Оно словно говорило: «Прекрати все разом, Билл Симпсон». Очаровывая и пугая одновременно, как сказали бы вы. Тем не менее, я всегда боялся утонуть. Я представил себя беспомощным, задыхающимся и захлебывающимся… зеленоватая вода стоит перед глазами… знаете, у всех у нас свои особые кошмары, и этот кошмар — мой. Что ж, посидел там немного, пытаясь привести свой разум в порядок, как вдруг услышал, как кто-то идет, а вскоре к скамейке подошел этот молодой парень и сел рядом со мной. Помню, он был одет в выходной костюм, пальто и мягкую шляпу. Но первое, на что я обратил внимание, — это его черная борода, что не совсем обычно для молодого человека в той стране, если, конечно, он не был, к примеру, художником. Ну, у нас завязалась беседа… по- моему, ее начал он, предложил мне сигарету. Это была одна из русских сигарет, с бумажной гильзой. Он заговорил дружелюбно, и, не знаю, как это случилось, я обнаружил, что рассказываю ему обо всех своих неприятностях. Вы знаете, как это бывает, милорд. Иногда вы заводите разговор с незнакомцем там, где вы ни с кем не знакомы. Он произвел на меня впечатление, сказав, что сам очень несчастен, и мы завели разговор о жизни. Он рассказал мне, что сам — русский, что находится в изгнании, а затем поведал о тех тяжких временах, которые он пережил, будучи совсем ребенком, рассказал многое о Святой Руси и о Советах. Судя по всему, он очень сильно принимал к сердцу это, как, впрочем, и очень многое. И женщин, и все остальное, и мне показалось, что у него какие-то неприятности с любимой девушкой. А потом он сказал, что желает только одного, и что его трудности могли бы разрешиться так же просто, как и мои… и как и я он должен взять себя в руки и начать все заново. «Вы дайте мне эту бритву, — попросил он, — а я уйду и все обдумаю…» Поскольку я сказал, что бритва — это мое средство к существованию, он рассмеялся и произнес: «В вашем настроении более вероятно, что она — средство для вашей смерти». Странно же мы поговорили, быстро и даже несколько поэтично, вы понимаете… Так что он дал мне кое-какие деньги, это было пять фунтов в казначейских билетах, и я отдал ему бритву. «Что вы будете делать с ней, сэр? — поинтересовался я. — Для вас от нее нет никакой пользы». «Я найду ей применение, — ответил он. — Вам нечего беспокоиться». И, рассмеявшись, положил бритву в карман. Потом встал и сказал: «Странно, что мы встретились сегодня ночью», и добавил еще что-то по поводу того, что «ума два, а мысли одни». И похлопал меня по плечу, сказав при этом, чтобы я встряхнулся, затем отвесил шутливый поклон и ушел; это последнее, что я видел. Мне страшно хотелось узнать, зачем ему понадобилась бритва, если бы я знал, что произошло, то не отдал бы ее ему! Откуда мне было знать, что произойдет дальше?! Я вас спрашиваю, джентльмены?!
— Очень похоже на Поля Алексиса, — задумчиво произнес Уимси.
— Конечно, он не представился? — настойчиво спросил Харди.
— Нет, он не назвался, но сказал, что он — профессиональный танцовщик-партнер в одном из отелей, а ведь это не жизнь, черт возьми для человека, который в своей стране должен быть князем, — а вместо этого он обязан изображать любовь к безобразной старой женщине за полпенни за раз. Он говорил мне об этом с большой горечью.
— Ладно, — сказал Уимси, — мы вам очень обязаны, мистер Брайт. Вы нам многое прояснили. Наверное, вам следует поставить об этом в известность полицию.
При упоминании о полиции мистер Брайт встревожился.
— Лучше пойти сейчас и разом покончить с этим, — сказал Уимси, резко поднимаясь. — Иначе вы не сможете выбраться из этой истории и, мой друг, ведь здесь нет ничего такого, чтобы вам беспокоиться.
Парикмахер неохотно согласился и устремил свои тусклые глаза на Сэлкомба Харди.
— Как мне все это знакомо, черт возьми, — проговорил тот, — но понимаете, старик, нам ведь надо проверить всю вашу историю Вы могли ее выдумать. Но если копы смогут подтвердить вес, что вы рассказываете о себе… об этом вашем бизнесе… то, действительно, все будет в порядке и вам обеспечен солидный чек. Но это на какое-то время задержит ваш отъезд… и вам придется избегать этой вашей… эээ… маленькой слабости. Великое дело, — добавил Сэлли, протягивая руку к бутылке с виски, — не позволять своим слабостям вмешиваться в ваш бизнес.
Он налил себе содовой и, немного помедлив, смешал еще одну порцию для парикмахера.
Суперинтендант Глейшер очень обрадовался рассказу Брайта, так же как обрадовался ему и инспектор Умпелти, который с самого начала уцепился за теорию о самоубийстве.
— Скоро мы окончательно выясним это дело, — доверительно сказал он чуть позже. — Мы проверим передвижения этого малого, Брайта, однако, скорее всего они достаточно ясны. С ним, надеюсь, будет все в порядке. Я имею в виду то, что делал этот человек в Сеагемптоне. И мы проследим за ним. Ему придется дать нам свой адрес, а также обещание оставаться в Уилверкомбе, так как он, конечно, понадобится нам для дознания. Труп непременно объявится. Не понимаю, почему мы не нашли его до сих пор. Уже пять суток он находится в воде, но так не может продолжаться вечно. Вы ведь знаете, трупы сначала всплывают, потом опять тонут, но когда начинают формироваться газы, они снова поднимаются на поверхность. Я видел их, раздутых, словно воздушные шары. Где-нибудь он должен попасться нам на глаза, вот в чем дело: сегодня после обеда мы начнем обыскивать бухту возле Клыков и вскоре, конечно, что-нибудь выясним. Я буду рад, когда мы займемся этим. Создается некоторое глупое ощущение, что расследование ведется без трупа только для того, чтобы потом взглянуть на него.
— Удовлетворены? — спросил Харди, когда Уимси возвратился до полицейского управления. Он передал по телефону в Город[48] свой материал, и отдыхал после своих трудов за легким освежающим.
— Я должен быть удовлетворен, — ответил милорд. — Единственное, что беспокоит меня, Сэлли, это то, что если Брайту пришлось бы придумать рассказ, чтобы прояснить это дело, то ему пришлось бы выдумывать точно такую же историю. Интересно, где действительно находился мистер Брайт после обеда?
— Какой же вы настойчивый дьявол, — проговорил мистер Харди. — Вы настолько увлекаетесь убийством, что вы чувствуете запах убийства повсюду. Извините, конечно.
Уимси был совершенно спокоен, но когда он отделался от Харди, то извлек из кармана листочек, озаглавленный «Расписание приливов и отливов» и тщательно изучил его.
— Так я и думал, — произнес он.
Он взял листок бумаги и вписал в список «Известно» и «Надо сделать» фамилию: Уильям Брайт. Написанное им заключало в себе содержание рассказа Брайта и разговор с полицейскими; однако левая колонка заканчивалась следующим наблюдением:
«Он утверждает, что волны, ударяясь о стену Эспланады, вызывали очень сильное поэтическое настроение. Но в полночь во вторник, 16 июня прилив не охватывал Эспланаду. Был самый разгар отлива».
А в правой колонке он записал:
