Осинин замялся:
— Да… не знаю даже. Вообще, был вопрос после партсобрания. Только теперь…
— Выслушай меня… Знаю, стал я у вас с Казаковой на пути. Каюсь. Стыдно признаться, когда у меня сердце прихватило и я ходил каждый вечер в медпункт, желая ее увидеть, — это была не прихоть. Но… и не любовь. Теперь это понимаю. На меня в ее присутствии накатывало удивительное душевное спокойствие, я ощущал какое-то необъяснимое внутреннее освобождение от повседневных забот, взваленных на меня по воле рока, то есть войны. Достаточно было просто постоять около нее, ничего не говоря… Но это точно не любовь, Сергей. Я люблю жену, сына… Мне трудно объяснить. А ты напыжился, не замечаешь ее. Она переживает, мучается… любит тебя.
Бондаренко перевел дыхание, испытующе глядя на изумленного инженера, словно хотел убедиться, все ли тот правильно понял. Продолжил отрывисто, жестко:
— Знаешь, почему она завтра уезжает?
— Как? Куда?!
— Откомандировывается в распоряжение медотдела армии. Вместо нее и врач уже прибыла. Червов танцует с ней…
Осинин был ошеломлен, ошарашен новостью. Он резко развернулся и побежал, перепрыгивая через ступеньки крыльца. Едва ли дошел до его сознания смысл слов, которые Бондаренко выкрикнул ему вслед:
— Даже если бы я не подписал рапорт, ее все равно бы забрали от нас — решение было принято раньше!..
Осинин ворвался в медпункт, ничего не объясняя дежурному фельдшеру, влетел в кабинет Казаковой. Нина что-то писала. Увидев Осинина, отбросила ручку, обхватила голову руками, отвернувшись от инженера.
— Нина! Я пришел сказать… Прости… Я тебя люблю! — выпалил Сергей.
Некоторое время она сидела неподвижно, потом выпрямилась, поправила прическу и тихо сказала:
— Запоздало твое признание. К чему теперь слова? Осинин поник, но тут же снова с жаром заговорил:
Ты вправе на меня обижаться. Я виноват. Но честное слово, я все время думал о тебе, хотел объясниться… Ведь только потому, что ты мне дорога, что я люблю тебя, слышишь!.. Мне трудно найти слова в оправдание своей глупой ревности. Поверь, куда бы ни забросила меня судьба, я всегда буду мыслями с тобой, я всегда буду тебя ждать. Ты только позови!
— И будешь присылать свои записки, как раньше?
— Да!
— Вот и дождалась… Надо было раньше просить о переводе. Ты, наверное, хочешь пригласить меня на обещанный вальс?
По ее глазам Осинин понял, что Нина его простила, что она больше не сердится, что она любит его.
— Приглашаю тебя на вальс!..
Эпилог
…В Токсово хорошо бродить летним утром по берегу озера Хипоярви. Свежо. Играет рыбешка. Любит Юрьев идти по росной траве, когда звон стоит в ушах от щебета, стрекотанья.
Закуковала кукушка. Ноги скользят, Юрьев обхватывает рукой пахучий ствол сосны, чтобы удержаться. Года, годы… Шаг, другой. Сосны могучие, прямые, как солдаты. Высоко сквозь их кроны он видит, как полощется в серебре небо.
А вот и поляна. Смотрит влево, там на краю тесовый дом — единственное, что здесь осталось от войны. Сейчас в нем лыжная база. Юрьеву и другим ветеранам-локаторщи-кам, кто приезжает сюда ежегодно, всегда тут отводят комнату. И тогда бывает шумновато. Но сегодня тихо. Грустно.
«Неужели придется одному день коротать? — подумал он. — Да, время бежит… Бежит время. А ведь совсем, кажется, недавно — третьего июля — все, как один, собирались…»
Он подошел к крыльцу, снял из-за плеч ранец, доверху заполненный грибами. Вздохнул с сожалением: «Зря старался, угощать некого…» Неожиданно услышал за спиной:
— Никак, сыроежек набрал! Сойдет. Помнишь, в блокаду почему-то и они не попадались. Трава одна.
Юрьев стоял и не верил своим глазам.
— Приехал… — прошептал он. — Сергей Алексеевич, дорогой, приехал!
Они крепко обнялись, оба седовласые, крепкие, о которых говорят: «Есть еще порох в пороховницах!» Уселись прямо на крыльцо, рядышком. Юрьев взволнованно заговорил:
— Я, грешным делом, думал: «Не приедет Осинин». Говорили, что прихварываешь, совсем будто бы расклеился, как супругу похоронил. Потому и не стал тебе звонить, чтобы лишний раз не тревожить.
— Было, Леша, было… — вздохнул Осинин. — Сам знаешь, кем для меня была Нина… А кого ждешь? Кто подъехать собирался?
— Признаться, уже и не ждал кого-либо. Калашникову позвонил — сказали: профессор в командировке, где-то на симпозиуме историков. И жену с собой взял. Академик Горелов уехал на испытание нового космического телемоста. Семья Микитченко, как всегда, в разъездах: он — с художественной выставкой, она — с концертами, на этот раз повезла консерваторских лауреатов к строителям БАМа. Иван Пилюлин обещал прилететь. Да в последний момент Уралмаш заказ срочный получил, а бригадиру отлучаться с завода в такой момент как-то не с руки. Еще генерал Червов собирался на встречу, да… знаешь, наверное…
— Слышал. В голове не укладывается, что нет больше Червова. Он все хотел, чтобы на этой поляне памятник локаторщикам поставили, нашему «Редуту».
— Хорошо бы… Воевали-то втайне. Ну а теперь… Кто знает, что в войну здесь вышки с антеннами торчали? Разве не нужно об этом помнить потомкам?!
— Не заводись, Леша, не заводись. О нас не забудут. Ленинград-то стоит, красавец! Хотя сколько бомб фашисты пытались сбросить на него! — Осинин достал папиросы. — Закурим?
— Зря ты, Сергей Алексеевич, начал это баловство, — покачал головой Юрьев. — Я давно бросил. Володя Ульчев отговорил, когда после войны он стал тренером сборной страны по волейболу.
— Да-а… и Ульчев умер, — снова тяжело вздохнул Осинин. — Рано он… Все же блокада по сей день на нас сказывается. Не сидели бы мы с тобой тут, не считали бы потери… На зимние каникулы я с внуком поехал в музей округа. Под фотографией Бондаренко надпись: «Первый командир боевых «Редутов». И годы его жизни указаны. Экскурсовод, дающий пояснения, добавил: «Погиб на посту». Ну, шестиклашка, естественно, вопрос: мол, а при каких обстоятельствах, война-то уже к тому времени кончилась? В ответ услышал: инфаркт. Но сердце подполковник надорвал в боях. Поэтому считается, что погиб… Задумался мой Митька… — Осинин поднялся, отряхивая брюки. — Ладно, товарищ пээнша первый, вспомнили друзей- товарищей, еще вспомним, а пока, думаю, пора нам заняться грибами…
Вскоре зашипела на плите сковорода. Грибы получились на славу.
Осинин и Юрьев потом долго гуляли. Они смотрели на закат, на поляну. Наверное, слышались им голоса тех, кого не было рядом, кто не смог сегодня приехать на встречу…
Из журнала «Вперед!»:
«Победу встречали свадьбами. Было чудесное, можно сказать, сиреневое время — все утопало в душистом цветении. Многие девушки стали сержантами, почти все удостоены наград… В боях за Выборг «Редут-3» попал под сильный артогонь. Сержант Спиридонова ползком, под обстрелом, добралась до установки, забрала всю документацию. С подоспевшими на помощь бойцами оттащила из опасной зоны и спасла установку. Награждена медалью «За отвагу».
Сержант Елена Дударенко».
