интересующие меня вопросы, но так ничего толком и не выяснил. Парень божился, что они не тати, а плотники, которые волей судьбы остались без гроша и они совсем не собирались меня убивать, а просто хотели спросить дорогу. Услышав это заявление, я сразу врезал парню в ухо, чтобы он не завирался.
– Ну конечно, дорогу они хотели спросить, а стрела прилетела мне в спину, чтобы показать мне дорогу в лесу! – зло подумал я и продолжил допрос.
Пленник понял, что откровенное вранье здесь не прокатит, и я вскоре услышал жалостную историю из серии 'Сами мы не местные'. Видимо, за последние полтысячи лет ничего в России не изменилось, потому что беды артельщиков начались с традиционной для русского человека пьянки.
Не могу быть уверенным на все сто процентов, что досконально понял рассказ парня, но в голове сложилась такая картина:
– Деревня, где жили мужики из плотницкой артели, стоит в двадцати верстах от Рязани. Плодородной земли в округе мало, а голодных ртов много. Поэтому все мужское население деревни после весеннего сева уходит на отхожие промыслы. Кто-то идет в углежоги, кто-то нанимается работниками в купеческие караваны, но в основном мужики плотничали.
Гордей – так звали уже покойного отца парня, был довольно известным старшиной плотницкой артели и практически каждое лето отравлялся на заработки. В этом году Гордей впервые взял с собой старшего сына, собрал артель и они поехали в Рязань. В Рязани подходящей работы не нашлось, и мужики решили отправиться в Москву, где по слухам намечалось большое строительство.
В одиночку добираться до Москвы было не безопасно, поэтому артельщики намеревались присоединиться к купеческому каравану. Московский караван уходил только два дня и мужики оставшиеся без женского пригляда расслабились. Русский человек всегда был не дурак выпить, но пьянство еще никого до добра не доводило. У подгулявшей компании сразу нашлись собутыльники, которые опоили артельщиков и украли у Гордея собранные на дорогу деньги. Расплатиться за проживание стало нечем, поэтому хозяин постоялого двора забрал за долги отцовскую лошадь, а взамен отдал древнюю клячу, которая издохла на полпути до Москвы. Караван ушел дальше, а артельщики осталась на дороге. Сначала они хотели вернуться домой, но один из артельщиков вспомнил, что слышал в караване рассказ о прошлогоднем набеге татар и решили попытаться найти работу в Верее.
Пахом – самый пронырливый из артельщиков, божился, что один из купцов рассказывал, будто в двадцати верстах в сторону от московской дороги есть богатое село Верея, на которое прошлой осенью налетели татары. Ордынцы пожгли много домов и боярскую усадьбу, а жителей увели в полон, однако княжеская дружина нагнала татар и отбила пленников. Татары, уходя от погони, посекли многих мужиков, а бабы и девки в основном уцелели. Зиму Верея пережила с помощью князя и своего боярина, но чтобы заново отстроиться не хватало мужских рук, и якобы, местная боярыня с радостью нанимала на работу плотников.
Артельщики соблазнились этим рассказом и отправились в Верею, но на работу уже подрядилась плотницкая артель из Калуги. Калужане рязанцев недолюбливали, поэтому между конкурирующими фирмами произошла ссора из-за найма. Слово за слово и словесная перепалка переросла в драку. Калужан было вдвое больше, поэтому артель Гордея вышибли за околицу с боем. Помимо того что им намяли бока, так еще и все имущество рязанцев досталось победителям, а побежденным оставили лишь топоры и личные вещи. Дорогой столярный инструмент, продольные пилы и телегу, которую артельщики двадцать верст тащили на себе от рязанской дороги до Вереи, калужане конфисковали за моральный ущерб.
Правда, часть столярного инструмента Пахом сумел выкрасть у калужан ночью, но это была лишь скромная компенсация за побои, однако теперь пришлось спасаться бегством. Вот в этот неудачный момент я и попался на дороге обиженным судьбой плотникам. Одежда у меня была необычная, и мужики решили, что я какой-то басурманин из дальних краев, которого можно безнаказанно убить и ограбить. Парень старался быть очень убедительным и, увлекшись рассказом, проговорился, что меня планировали убить, а не просто ограбить. Увы, но слово уже вылетело, и вернуть его, было невозможно. Правильно говорят, что язык не только до Киева доведет, но порой и до петли!
Судьба пленника и так была уже решена, но я еще колебался, однако когда парень завыл белугой и попытался поцеловать мои ноги, рука как-то сама дернулась, а после удара обухом по затылку долго не живут.
'Снявши голову, по волосам не плачут', а поэтому я оставил душевные терзания на потом и спокойно продолжил мародерство. Не знаю, почему, но после пятого убийства у меня в груди все словно захолодело, Александр Томилин словно вернулся на войну, где смерть дело обыденное. Вскоре одежда парнишки также отправилась в общую кучу, а затем я перетащил тела убиенных в яму, образовавшуюся под вывороченным корнем рухнувшей от старости сосны. Конечно тайник получился паршивый, но после того как я закидал яму лапником, трупы хотябы не бросались в глаза.
Если следовать формальной логике, то нужно было во все лопатки удирать с места преступления, но интуиция мне подсказывала, что сначала следует пробежаться по округе в поисках более ценных трофеев. Бандиты вышли грабить меня налегке, но где-то на другой стороне дороги у них должен был находиться лагерь, в котором они оставили свои вещи, наврядли артельщики бродили по лесу с пустыми руками. К счастью налетчики не путали следов, и уже через полчаса, я вышел на полянку у лесного ручья, где был разбит бандитский лагерь.
Стоянка бандитов обогатила меня медным котелком с кашей, который висел над потухшим костром. Каша оказалась еще теплой, а голод не тетка. От вида еды у меня забурлило в животе, и я решил, сначала перекусить, а уже потом заняться сбором трофеев. За время своих блужданий по лесам, я уже отвык от нормальной пищи, поэтому перловая каша с кусочками мяса, которую в армии презрительно называют 'шрапнелью', показалась мне пищей богов, а краюха ржаного хлеба вкуснее любого эксклюзивного торта.
С огромным трудом мне удалось оторваться от котелка с кашей и заняться делами. Кашу артельщики приготовили для пятерых, и у меня от обжорства запросто мог случиться заворот кишок.
Даже беглый осмотр лагеря показал, что лучник пытался меня обмануть, и мирные плотники далеко не такие 'белые и пушистые', как плакался парнишка. Три капитальные землянки и загон для лошадей, делали лесной лагерь очень похожим на партизанскую базу, нежели на временную стоянку небольшой плотницкой артели. Правда столярные инструменты и два ножовочных полотна для лучковой пилы присутствовали среди кучи награбленных 'плотниками' вещей, но одновременно нашались и тела тех, кому эти инструменты принадлежали.
Буквально в полусотне шагов от лагеря я наткнулся на три раздетых догола трупа со следами пыток, которые уже начали пованивать, именно по тошнотворному запаху разложения я их и обнаружил. Если судить по мозолистым рукам покойников, это были хозяева плотницкого инструмента, а байка, которую мне рассказывал лучник, была услышана им во время допроса пленников. Ужасная находка сняла тяжкий грех с моей души, и жестокое убийство пятерых человек превратилось из мерзкого преступления в благое дело.
Помимо землянок и многочисленного полезного имущества в них, я также обнаружил многочисленные лошадиные следы и, сопоставив очевидные факты, понял, что в банде не менее двадцати конных бойцов, которые в данный момент отсутствовали. Лошадиные следы уходили в лес и пропадали в русле лесной реки, которая надежно прятала дорогу к лагерю от посторонних глаз.
Видимо у бандитов возле дороги имелся наблюдательный пост, который высматривал купеческие караваны, а затем банда уходила из лагеря по дну русла реки и грабила купцов совсем в другом месте. Нападение на меня, скорее всего, было колхозной самодеятельностью стороживших лесной лагерь бандитов, которые решили поживиться за счет одинокого путника. Нужно быть полным идиотом, чтобы не понять всей опасности положения, в котором я оказался и не сделать правильных выводов. Бандиты могли вернуться любой момент, и тогда мне станет не до смеха, поэтому нужно было срочно уходить из лагеря.
Эта мысль придала прыти моим действиям, и я спешке начал запихивать в свой короб наиболее ценное, на свой взгляд имущество. Все трофеи в короб не помстились, поэтому я связал в узел
