надежде, что мы останемся верны традициям, нам стали названивать как туристы, так и просто американцы, проживавшие на Ангилье. Десять замороженных индюшек были доставлены на самолете. На протяжении долгих дней велась активная подготовка.
Мы только и делали, что пекли и жарили. Мы готовили сладкую картошку с кленовым сиропом и ромом, клюквенный соус, пироги с яблоками и тыквой, а также карибский вариант кукурузного хлеба с маленькими кусочками толченого ананаса.
В девять утра в День благодарения я включила на кухне телевизор. На канале Эн-би-си только- только начинался праздничный парад. Было немножко странно смотреть, как колонна проходит мимо моего прежнего дома, выходящего окнами на Центральный парк.
Мы с Бобом и Маркесом наблюдали за торжествами по телевизору и одновременно готовили ужин. Парад потряс Маркеса до глубины души. Он стоял возле раковины, не отводя взгляда от телеэкрана. На ногах у него, как обычно, красовались здоровенные расшнурованные кроссовки «Найк», а волосы, заплетенные в короткие косички, торчали в разные стороны.
— А это кто? — спрашивал он всякий раз, когда появлялся очередной воздушный шар в виде того или иного героя. Некоторых персонажей мультфильмов Маркес узнал самостоятельно и с гордостью назвал: — Это Бульвинкль, это Супермен, а вот этого я не знаю. Кто он такой?
Несмотря на то, что Марку было сложно работать и смотреть телевизор одновременно, мы с удовольствием комментировали основные события парада. Мне кажется, парень так до конца и не осознал, сколь гигантских размеров были воздушные шары и надувные фигуры. Бульвинкль покачивался от порывов ветра, а когда он поднял руку перед светофором, полыхнувшим красным, Маркес рассмеялся. На некоторое время Маркес забыл обо всем и стал дергать за воображаемые веревки, будто бы это он управлял огромной фигурой героя мультфильма.
Со всем, что хоть каким-то боком касалось механики, Маркес был настолько не в ладах, что о нем у нас на кухне складывали легенды. Если что-то куда-то не влезало или застревало, Маркес, в зависимости от ситуации, либо давил, либо рвал это на себя изо всех сил, пока не добивался желаемого результата или не ломал окончательно вещь. Два дня назад мы уже поменяли сорванный болт на соковыжималке — Маркес умудрился отломать у нее ручку. Вот и сейчас, он как раз смотрел, как по Центральному парку проходят барабанщики с оркестром, как вдруг я услышала громкий треск. Маркес посмотрел на меня огромными, виноватыми глазами. В руках он сжимал рукоятку от кухонного комбайна.
— Прости, Мэл. Извини. Я виноватый.
Жара на кухне была невыносимой. Мне казалось, что я вожусь с индейками уже целую вечность. Я поняла, что мне немедленно надо выйти на свежий воздух. Оставив Боба разбираться с Маркесом, я дошла по тропинке до пляжа и села на песок, чтобы собраться с мыслями. Мысли путались. Сколько раз я объясняла Маркесу, как нужно доставать контейнер из кухонного комбайна? Я никогда прежде не встречала человека, настолько не способного следовать инструкциям. В голове у меня все перемешалось. Мысли перескочили на Джеса. Ну почему мы решили, что ему лучше не приезжать на праздники?
В тот самый момент, когда меня вот-вот уже была готова захлестнуть волна жалости к самой себе, я услышала позади голос Боба:
— Мэл, там таймер пищит, а я не знаю, зачем ты его поставила.
— Елки-палки, — тут же вскочила я, — пироги с тыквой.
Прибежав на кухню, мы увидели, как Маркес достает пироги из духовки.
— Кажется, готово, — сказал он.
— Спасибо, Маркес.
— Извините, что я вам там опять все сломал…
Он очень напоминал мне Джеса, когда тот был маленьким.
— Ничего страшного, Маркес. Просто в следующий раз будь немного поаккуратнее.
— Соковыжималку я починил, — сказал Боб, — бьюсь об заклад, сумею починить и кухонный комбайн. Немного универсального клея — и дело в шляпе.
Я снова принялась за индеек, а Маркес продолжил смотреть парад.
Начиная с Дня благодарения, приток туристов на остров стал значительно больше, а свободного времени у нас оказывалось все меньше. Ускорившийся темп жизни одновременно бодрил и приносил больше денег. Под конец недели мы оказывались вымотанными до предела, но при этом закрывали баланс с незначительным плюсом. Теперь мы скорее зарабатывали, нежели теряли. Наконец стал виден свет в конце финансового туннеля. Теперь мы совершали прогулки по пляжу с чувством все большего удовлетворения.
— Сейчас в Вермонте уже холодно, — сказал Боб, переставляя ноги в бирюзовой воде.
Пенились волны прибоя. Нам обоим вспомнился Вермонт в День благодарения. Золотые, багряные краски осени смывали бесконечные дожди, и на смену им приходила унылая серость. Поднимался ледяной ветер. Что для нас был День благодарения? Порхание снежинок и ночные заморозки, запах дыма в воздухе, последние выходные, во время которых охотники имели право охотиться на оленей и стремились набить дичью холодильники на зиму. Сейчас же мы, намазавшись кремом от загара, гуляли в купальных костюмах, переставляя ноги в двадцатипятиградусной воде, и поглядывали на довольных туристов, покрытых бронзовым загаром.
Прогулки по пляжу после открытия ресторана приобрели совершенно иное значение. Мы стали темой для разговоров среди многих туристов, считавших наш образ жизни весьма интересным и даже достойным зависти. Теперь, когда мы шли вдоль по моря, по пляжу словно волна прокатывалась. Мы то и дело слышали: «Отличный вчера был ужин» или «Смотрите, Бланчарды идут». То и дело нам приходилось останавливаться.
— Нам очень понравилось у вас в ресторане, — говорили нам. — А вы и есть шеф-повар? — После этого мне энергично начинали трясти руку. Нас засыпали вопросами: «Откуда вы?»; «А почему вы остановили свой выбор на Ангилье?»; «А как правильно произносится название этого острова?»; «А в Вермонте вы тоже занимались ресторанным бизнесом?»; «Господи боже, так компания „Бланчард и Бланчард“ принадлежала вам?»; «А у нас дома в холодильнике как раз стоит ваша заправка для салата!».
Ну и так далее. Мы чувствовали себя знаменитостями.
В начале декабря нагрузка немного снизилась. В среднем за вечер мы обслуживали тридцать-сорок человек. После того как смели последние сэндвичи с индейкой, мы постепенно стали готовиться к наплыву туристов на Рождество. Как-то раз Томас притащил мешок, в котором было двадцать с лишним килограммов омаров, и я чуть пораньше отправилась вскипятить воду и подготовить их для Шебби. Я увидела, что Жук сидит у себя в машине и слушает по радио репортаж с чемпионата по крикету. Он собирался с силами, чтобы пойти в атаку на груду кастрюль и горшков, оставшихся еще с утра. Парень затащил внутрь мешок с омарами, поставил в раковину под кран большую кастрюльку и повернул кран. Но оттуда не вылилось ни капли.
— Все, — объявил Жук, — вода кончилась.
Не веря своим глазам, я уставилась на кран. Два дня назад мы закачали в цистерну почти двадцать тысяч литров воды — счет за нее остался лежать у меня дома на столе.
— Жук, проверь цистерну, — велела я. — Там должна быть вода. Может, насос отключился. Я позвоню Бобу.
Жук взял фонарик, чтобы осмотреть внутренности цистерны.
— Проверь, работает ли насос, — посоветовал Боб.
— Работает, — ответила я.
— Цистерна пустая, — отрапортовал вернувшийся Жук.
— Как такое может быть? — спросила я Боба и Жука.
— Не знаю, — виновато отозвался Жук, словно я его в чем-то упрекала, — может, в цистерне где-то протечка, но это ничего, починим.
— Я сейчас приеду, — сказал Боб и повесил трубку.
— Что нам делать? — спросила я Жука. Он окинул взглядом кучу грязных кастрюль и, сверкнув белозубой улыбкой, предложил:
