спать, во сне ко мне придет тамплиер и все мне объяснит”.
Впервые в жизни Андрей страстно хотел, чтобы ему побыстрее поставили снотворное. Несколько часов от ужина до сончаса тянулись бесконечно; не хотелось ни с кем разговаривать, ничего делать. Почти все разлеглись по своим кроватям. Кто спал, кто играл в шахматы, кто просто разговаривал. Новичок, укутавшись одеялом, пытался поскорее заснуть.
Настоящий сон пришел к больному только после инъекции аминазина. Сначала в мозгу вертелись какие-то неясные образы, затем пациенту показалось, что на него нападет Ухо; но вот наконец пришел долгожданный рыцарь-храмовник, который приставил к горлу нападавшего меч.
15
Всю ночь Андрею снились яркие, в деталях, сны о приключениях паломников. Рыцарь, являвшийся и раньше, разговаривал с пациентом, успокаивая по поводу пребывания в больнице. “Главное — это терпение, — говорил тамплиер, — научившийся обуздывать свою плоть становится совершеннее. Ни у кого ничего не проси, — продолжал вразумлять Андрея храмовник, — все необходимое ты получишь и так. Человеческое тело — это прах земной. Научившийся служить не телу, но Богу войдет в рай”.
Пробуждение было не из приятных. В голове шумело, руки дрожали, и все то же окружение: неопрятные пациенты, лежавшие на ржавых кроватях, и облупленные стены палаты. Сидевшие на одной кровати Ухо и Фикса вели содержательную беседу.
— Сегодня всю ночь на Юмбу дрочил! — сообщал довольный Фикса. — Такой кайф! Три раза кончил!
— О, наши руки не для скуки! — поддержал его Ухо.
В разговор вмешался Карась:
— Ну, ты, Фикса, совсем с головой не дружишь! Как ты со своими голубыми наклонностями на воле жить будешь? Юмбу в жены, что ли, возьмешь! Подрочил бы на Любовь Адамовну.
— А ей голоса скажут, она доктору пожалуется, и он мне сульфазин назначит.
— Тебе его давно пора назначить!
Обращаясь к Андрею, Карась с горькой усмешкой сказал:
— Вот видишь, Кот, до чего люди в дурках доходят, им уже и бабы не надо. Слышал, Фикса про голоса говорил, у тебя их нет?
— А что это такое, голоса?
— Ну, это, например, так: ты один в комнате, а тебе кажется, что с тобой кто-то разговаривает.
— Да вроде бы нет. Только я с рыцарем во сне, а иногда и наяву общаюсь. Этот рыцарь, ну как тебе сказать, он живой, только он существует по-особому! Он может появиться где угодно и когда угодно!
— А сейчас ты его видишь?
— Сейчас нет, но всю ночь он мне рассказывал о путешествии в Иерусалим!
В двери замка наблюдательной палаты проскрипел ключ, и санитар громко крикнул:
— Кто курить хочет, выходи!
К двери бросилась толпа, расталкивая друг друга и ругаясь. Вова, санитар, сменивший Женю на дежурстве, посмотрев на вторично связанного после ужина Котова, пожалел бедолагу и сказал:
— Вот, отвязываю тебя, но смотри у меня, чтобы больше персонал на три буквы не посылал!
— Я больше ни-ни, — обрадованный тем, что его освободят от пут, прокричал Котов.
В туалете было не продохнуть от дыма, даже запах нечистот на время уступил место табачным ароматам. Илья сказал Андрею:
— Покурю и тебе оставлю, только ты сам дыми, не отдавай никому!
Новичок присел на корточки рядом с Карасем и с нетерпеньем дожидался своей очереди. В противоположном углу кучковались больничные изгои: Вася-Фофан, Валька и Танька. Какие у них были настоящие имена, уже никто не помнил. Вася был крупным, широкомордым пациентом. За долгие годы пребывания в дурке он, несмотря на плохое питание, набрал приличный вес, и теперь выставлявшийся вперед живот и двойной подбородок свидетельствовали о том, что их хозяин неплохо адаптировался к больничной жизни. Другой представитель низшего сословия, Валька, был в одной майке; на предплечье у него была вытатуирована тюремная наколка — черт, обнимающий девушку, свидетельство нехорошего петушиного прошлого. Танька, шустрый кудрявый молодой блондинчик с голубыми глазами, был на том же положении, что и его приятели. В данный момент все трое внимательно следили за тем, не бросит ли кто- нибудь окурок в ведро.
Андрей задумался, как могут люди так низко пасть. “Ну, пусть условия плохие, с куревом плохо, но есть же такое понятие, как самоуважение, гордость какая-нибудь”. В это время один из больных бросил в ведро окурок. Валька быстро среагировал и схватил чинарик еще на лету. Танька попытался выхватить вожделенную почти выкуренную сигарету и получил внушительный толчок от обладателя позорной наколки. К всеобщей радости, завязалась маленькая потасовка. Скучное течение больничной жизни было нарушено, пациенты подбадривали не на шутку разошедшихся изгоев. Больные разделились на две группы, каждая из которых поддерживала соперников.
— В глаз ему, Танька!
— Валька, мордой его об пол, под дых ему, под дых!
Наконец, Валька уложил Таньку на лопатки и уселся ему на грудь.
— Ну что, понял, петух, как не за свое хвататься!
— А сам-то ты кто? — ответил лежавший на грязном полу Танька. — Тоже ведь мастевый!
— Это я-то опущенный? Да я тебе за такие слова все зубы выбью! — С этими словами Валька снова начал наносить удары блондинчику по лицу.
— Вы че, собакой за голову укушенные, что ли? — пробасил Фофан и попытался остановить драку.
Но дерущиеся разошлись не на шутку. Танька порвал майку на теле Вальки; тот, в свою очередь, пытался макнуть соперника лицом в очко. С большим трудом Фофан растащил наносящих друг другу удары изгоев. Предмет спора, маленький бычок, из-за которого произошла потасовка, во время драки был потерян. Стоявшие рядом пациенты, расстроенные быстрым окончанием драки, пытались снова стравить дуэлянтов.
— Ну, что, Валька, уделал ты голубоглазого? — поинтересовался Ухо.
— Порвал как Тузик грелку! — надуваясь от гордости, ответил Валька.
— Молодец, держи чинарик, тут еще на две затяжки хватит, — поощряя победителя, сказал Леня.
Валька вставил окурок размером в несколько миллиметров в обрывок газетной бумаги и начал затягиваться во всю мощь своих легких. Танька, поняв, что ему ничего не светит, переключил свое внимание на Лешу Печеня, который сворачивал себе гигантских размеров “козью ножку”.
— Леня, оставь покурить, — попрошайничал Танька.
— Не приставай к человеку, — прикрикнул Карась на мастевого. И, обратившись к Андрею, добавил: — Вот Леша — нормальный мужик, после него и курить можно, и пить. Кстати, он тоже вольняшка, человек умный, университет закончил, исторический факультет, кажется. С ним можно на любую тему поговорить, он даже и про твоих тамплиеров наверняка знает что-нибудь.
В ответ Леша покивал головой и сказал:
— Как же, как же, это эпоха крестовых походов, борьба за освобождение Гроба Господня.
Андрей был потрясен. Встретить в этой богадельне человека, который хоть что-то знает про “Нищих рыцарей Христовых”, было большой удачей.
Печень тем временем продолжал, подтверждая свою компетентность в данном вопросе.
— Все началось с призывов ныне канонизированного Петра Пустынника, который, посетив Святую землю, был возмущен тем, как мусульмане относятся к христианским паломникам. Именно под руководством этой известной личности был предпринят первый крестовый поход. А сам орден храмовников был основан решением собора в Труа. Я на эту тему курсовую писал, пятерку получил!
16
В день святителя Илирия 14 января 1128 года собор под руководством кардинала-легата Матвея Альбанского объявил о создании нового христианского ордена “Pauperi commilitiones Christi Templicue Salomoniacis” — “Бедные соратники Христа и Соломонова Храма”. Вдохновителем вновь образованного братства был св. Бернар Клервоский — организатор второго крестового похода, сторонник непримиримой борьбы с неверными и полного освобождения Святой земли от мусульман.
