— «Волшебная гора» — даже с двумя звездочками.
— Да. Не читали? Эта книга здесь, наверху, на волшебной горе, секретна. Эта книга — про нас с вами. Здесь делают вид, что ее не существует.
— Ее трудно достать?
— Попробуйте.
— Она вредна?
— Врачам. Но они говорят — больным.
— Я вижу, медицина у нас, наверху, хочет заменить собою церковь с ее надзором…
Они оба засмеялись находчивой мысли.
— Правда, — сказал майор, — то, что там грешно, здесь — вредно: говорить о болезни — вредно, размышлять — вредно, любить — тоже. Любить будто бы особенно вредно. Вы знаете это? Впрочем, женщинам, — спохватился майор, — не так вредно.
— Почему?
— Они не настолько бурны, — сказал майор, но Инга словно не расслышала его, и он поторопился отступить: — Медицина обижена «Волшебной горой» потому, что романист написал книгу без благословения давосского общества врачей. Но, должен признаться, я не понял книгу. Случайность правит судьбой — философия, которая отнимает у больного силу воли.
— И у врачей — доходы, — презрительно добавила Инга.
Майор чувствовал, что они понимают друг друга. Приступ нежности размягчал его. Большие глаза Инги были полны странного любопытства и влажны, никогда в жизни он не видал близко таких глаз. Он потянулся к записной книжечке, боязливо обхватил своими тонкими пальцами руку Инги и застыл, обнадеженный тем, что было позволено подержать руку. Он полез в карман за пенсне. Он не заметил усмешки Инги. Ои надел пенсне, стал наклониться над ее лицом, чтобы глубже заглянуть в необычайные глаза, и у него было ощущение, будто он оборвался и летит во что-то смертельно студеное и что он сейчас вскрикнет. Его кинуло в трепет. Он сжал ее несопротивлявшуюся руку — она была жарка, и, наклоняясь все больше, он спросил дрожащим голосом:
— У вас температура?
Инга оттолкнула его кулаками в плечи, он испуганно выпрямился, бросился прочь от кровати к патефону, и тут постучали в дверь.
Вошла фрейлейн доктор с молодым человеком, и следом за ними — Левшин.
— Познакомьтесь, — сказала Гофман.
Молодой человек, подойдя к кровати, щелкнул каблуками, поклонился. Инга дала ему руку, он еще раз поклонился, осторожно притронулся к самым кончикам пальцев и шагнул назад по-военному.
— Вилли Бауэр, — негромко назвался он и сделал шаг в сторону, к майору.
Все смотрели на него молча и с сочувствием. Он был рыжеват, в веснушках, общим контуром напоминавших бабочку, которая села на нос и положила расправленные крылья по щекам. С виду ему можно было дать за двадцать.
— Вы уже акклиматизировались наверху? — спросила Инга.
— Не думаю, — вежливо отозвался Бауэр, — у меня утром и вечером течет кровь из носа и все время стреляет в ушах, точно я здорово получил по лбу футбольным мячом.
— Вы играете в футбол? — спросила Инга, мельком взглянув на Левшина.
— Нет. Но в детстве я проходил мимо поля, в меня попали мячом, я помню, как тогда текла кровь.
На него снова молча посмотрели. Он говорил туповато, мимика была ему несвойственна, рыжая бабочка веснушек лежала на лице неподвижно, как засушенная.
— Вы надолго сюда? — спросила Инга. Она прилежно повторяла все вопросы, когда-то заданные ей и составлявшие местный кодекс приличий.
— У меня отпуск после болезни всего три недели.
— Ах, так! А если ваше самочувствие… ваша болезнь потребует более длительного пребывания?
— То же самое — три недели,
— Но если это опасно для вас… если врачи предпишут, — не унималась Инга.
— Три педели, ни одной минуты дольше, — по-военному сказал Вилли Бауэр.
— Все-таки, у вас больны легкие…
— Я болел воспалением легких, понравился, получил отпуск. Мне доктор велел ехать в горы, укрепить… — он солидно показал на свою грудь.
— Я слышал, у вас бациллы? — сказал Левшин.
— Все равно, — без колебаний ответил Бауэр, — на службу надо через семнадцать дней.
— Да что у вас за безжалостная служба! — воскликнула Инга.
— Почему? — не меняя убежденного тона, сказал Бауэр. — Я служу у венской фирмы по внутреннему убранству жилищ. У нас солидная клиентура. Мне очень завидуют. Все мои товарищи без работы. Я уверен, они были бы рады, чтобы у них завелись бациллы. Лишь бы поступить на службу.
Фрейлейн доктор отвернулась к балкону. Левшин, подойдя к ней, сказал:
— Клебе попал в комическое положение.
Она молчала. Майор решил, что Инга не в обиде, и пришел в себя.
— Вы несерьезно относитесь к своему здоровью, — сказал он.
— Как ни относись, — возразил Билли Бауэр, — а через семнадцать дней изволь на работу.
Он подошел к пластинкам и щелкнул каблуками.
— Румбы у вас нет?
Инга глядела на него со злобой.
— Вы совершенно здоровы, сразу видно. Я удивляюсь, зачем вы сюда приехали, — сказала она. — Никаких бацилл у вас никогда не бывало, вы должны знать.
— Я думаю точно так же, — вежливо ответил Вилли Бауэр, поворачиваясь к ней. — За санаторий заплатили — я приехал. Доктор Клебе нашел у меня бациллы — я очень жалею, что доставляю хлопоты санаторию, но, однако, не могу изменить своп планы.
— Вы совсем не страдаете, — вызывающе проговорила Инга.
— Нисколько! — довольно сказал Бауэр. — У меня ничего не болит. Вот только кровь из носа.
— Зачем же вы явились сюда, наверх?
— А что вы думаете? Я бы с удовольствием взял деньгами. А мне дали отпуск и послали без разговоров сюда.
— Попросите, может, вам вернут деньги, — сказала Инга.
Вилли Бауэр приоткрыл короткие зубы и над ними бледную полоску верхних десен. Это была его первая улыбка.
— Я бы рад, — тупо сказал он.
Он увидел, что никто не улыбнулся. Больная барышня, которая сама позвала его к себе, смотрела на него недружелюбно и, кажется, насмехалась. Вилли Бауэр обиженно пригладил без того опрятную прическу. Помолчали. И тогда в тишине все расслышали и разгадали знакомое деликатное постукивание в косяк.
— О, надеюсь, я не помешал вам, господа, — пропел доктор Клебе, входя и тут же, в двери, всей своей фигурой изображая полнейшую готовность выйти за дверь.
— Очень хорошо, что вы пришли, — сказала Инга. — Мы тут уговариваем нашего молодого человека пожить в Арктуре подольше, а он уверяет, что ему здесь нечего делать, потому что совершенно здоров.
Доктор Клебе немного скривил рот, изображая сомнение и по привычке стараясь любезно улыбнуться.
— Приятно, — вздохнул он, — что наш милейший господин Бауэр так завидно себя чувствует. К сожалению,
субъективное чувство не всегда отвечает истинному состоянию здоровья.
— Он ужасный упрямец! Говорит, если бы даже ему угрожали смертью, он все равно но остался бы в Арктуре.
— Бог мой, до чего вы договорились!
