— О, нет, сэр! — вскричал я, — Только не в Египет! Мне совсем не хочется в Египет!
Директор аж завертелся в своем кресле от негодования.
— Египет, — медленно произнес он, — принадлежит к числу самых замечательных и наиболее важных регионов мира. Мы оказываем вам честь, посылая вас туда, а не в какую-то кишащую гнусом и мошкарой дыру!
Я молчал.
— А можно поинтересоваться, почему вам не хочется в Египет? — спросил он.
Я-то знал почему, но не знал, как ему объяснить. Я-то хотел, чтоб были и джунгли, и львы, и слоны, и стройные пальмы, и серебристые пляжи, а в Египте ничего такого не имелось. Египет — край пустынь. Песок, пирамиды и прочие памятники далекого прошлого… Никак не лежало у меня сердце ко всему этому.
— Так что не так с Египтом? — снова спросил у меня директор.
— Ну… там… там… — зазаикался я. — Там слишком пыльно, сэр.
Он изумленно уставился на меня.
— Слишком что! — вскричал он.
— Пыльно, — сказал я.
— Пыльно?! — изумился он. — Ах, слишком пыльно! В жизни такой ерунды не слыхивал!
Наступила долгая тишина. Я уже был готов к тому, что он скажет, чтобы я забирал шляпу и плащ и навсегда оставил его компанию. Но ничего такого он не сказал. Хороший был человек, и звали его мистер Годбер.
Он глубоко вздохнул, потер веки пальцами и сказал:
— Очень хорошо. Раз вы так хотите… В Египет вместо вас поедет Редферн, а вы в следующий раз будете обязаны согласиться занять любую предложенную вам должность, как только такая освободится, и неважно, пыльно там или нет. Вам ясно?
— Да, сэр, я это понимаю.
— Если в следующий раз освободится вакансия в Сибири, — сказал он, — вам придется согласиться занять ее.
— Я все прекрасно понимаю, сэр, — сказал я. — И я очень, очень вам благодарен.
Неделю спустя мистер Годбер снова вызвал меня к себе.
— Поедете в Восточную Африку, — сказал он.
— Ура! — завопил я, подскакивая от радости. — Замечательно! Жуть, как здорово!
Директор улыбнулся.
— Там тоже весьма пыльно, — сказал он.
— Львы! — восклицал я, — И слоны, и жирафы, и кокосы повсюду!
— Ваш корабль покидает лондонскую гавань через шесть суток, — сказал он. — Вы отбываете в Момбасу. Ваше жалованье будет пять тысяч фунтов стерлингов в год, а командировка продлится три года.
Мне было двадцать лет. Меня ожидало путешествие в Восточную Африку, где целый день я буду ходить в шортах цвета хаки и в пробковом шлеме на голове! Я был в полном восторге. Кинулся домой и все рассказал матери.
— Меня посылают туда на три года, — сказал я.
Я был ее единственным сыном, и мы были очень близки. Другая мать в подобных обстоятельствах, наверное, как-то бы показала, что расстроена, — ведь матери по большей части именно такие. Три года — срок долгий, а Африка — далеко. И ни разу за все это время не свидеться (отпуск нам в первые три года не полагался). Но моя мать не позволила себе даже намека на что-либо, что могло омрачить мою радость.
— Ух ты, какой ты молодец! — воскликнула она. — Замечательная новость! Ты ведь туда и хотел, правда?!
Вся семья отправилась в лондонский порт провожать меня. В те времена это было очень даже нешуточное дело — ехать в Африку, да еще такому молодому человеку. Только на дорогу уходило две недели; корабль шел по Бискайскому заливу, мимо Гибралтара, пересекал Средиземное море и, пройдя по Суэцкому каналу и Красному морю, заходил в Аден, чтобы затем прибыть в Момбасу. Какие замечательные перспективы открывались передо мной! Я еду в край пальм, и кокосов, и коралловых рифов, и львов, и слонов, и ядовитых змей, а один знакомый в Лондоне, проживший в тех краях десять лёт, рассказывал мне, что если укусит черная мамба, то через час умрешь в страшных корчах и с пеной на губах… Ужасно хотелось в дорогу.
Хоть я тогда этого и не знал, разлучался я с домом не на три года, а на куда больший срок, потому что как раз в середине моей командировки началась Вторая мировая война. Но еще до того я успел вволю насытиться всякими африканскими приключениями. Были и обжигающая жара, и крокодилы, и змеи, и долгие охотничьи сафари в глубине страны, где я сбывал нефтепродукты „Шелл“ людям, управлявшим алмазными копями, и всяким плантаторам. Я научился говорить на суахили и вытряхивать скорпионов из своих сапог по утрам. Я узнал, каково это — заболеть малярией и трое суток валяться с температурой 40,6 °C, а также, как выживать вне всякой цивилизации, когда наступает дождливый сезон и вода заливает все вокруг, включая дорогу.
Когда в 1939 году началась война, я был в Дар-эс-Саламе, и оттуда я направился в Найроби, чтобы записаться добровольцем в Военно-воздушные силы. Через шесть месяцев я уже был военным летчиком, летал в одиночку над Средиземным морем, над пустынями Ливии, служил в Греции, Палестине, Сирии, Ираке и Египте. Я сбивал вражеские самолеты, и они сбивали меня. Однажды я провел шесть месяцев в госпитале в Александрии, а потом летал снова.
Но это все уже другая история, и я ее еще напишу…
