Глава 14
Последние месяцы
Со второй половины 1944 года все силы немецкого народа были полностью мобилизованы для ведения тотальной войны. 24 августа Геббельс раскрыл подробности организации этой кампании. Женщины до пятидесяти лет были обязаны трудиться на военных заводах, чтобы освободить здоровых мужчин для отправки на фронт. На всех оборонных предприятиях, в первую очередь — на заводах, производивших вооружение, была введена шестидесятичасовая рабочая неделя. Распоряжением от 18 октября все мужчины в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет, еще не отправленные на фронт, призывались на службу в народное ополчение — «фольксштурм».
Жизнь населения протекала в рамках строгих ограничений. Частные поездки были практически запрещены; театры закрыты; выпуск журналов сокращен; газеты выходили минимальными тиражами, и те из них, которые осмеливались поместить статью, выражавшую неуверенность в конечной победе или усталость от войны, наказывались огромными штрафами.
К началу зимы 1944 года армии союзников стояли на западной границе Германии и в Северной Италии. Красная армия вышла к Висле. После этого на фронтах установилось временное затишье.
Румыния была потеряна в августе 1944 года, Болгария — в сентябре, Югославия и Греция — в октябре. Только в Венгрии немецкие войска оставались до 1945 года. 16 декабря 1944 года началось контрнаступление германских армий в Арденнах, имевшее конечной целью овладение Антверпеном. Для его проведения были сняты дивизии с других фронтов, но после некоторых начальных успехов наступление было остановлено союзниками уже в декабре. 12 января Красная Армия прорвала фронт на востоке. В эти последние месяцы войны немецкая пропаганда изменила свою тактику, мелодраматически рисуя происходящие события как некое стихийное бедствие, как акт «немилости богов».
Прежняя главная ставка фюрера, находившаяся в Восточной Пруссии, попала в руки русских. В январе 1945 года Гитлер вернулся в свои апартаменты, устроенные в здании рейхсканцелярии, в Берлине, но они были плохо защищены от авиабомб, и он перебрался в глубокий подземный бункер, построенный для него в саду при рейхсканцелярии. О его физическом и духовном состоянии в эти последние недели войны нам известно по многим записям, оставленным свидетелями. Они сообщают, что приступы ярости сменялись у него периодами депрессии и слезливой жалости к самому себе; ему казалось, что все предали его и покинули. Движения его стали суетливыми и неточными, и голова подергивалась, как у нервнобольного. Герхард Больдт, молодой офицер, впервые увидевший фюрера вблизи в феврале 1945 года, запомнил его возбужденные глаза, блестевшие ненормальным, «неестественным блеском».
Гитлер упрямо отвергал все разумные предложения. Он со злостью отказывался отдать распоряжение о сокращении фронтов, когда для этого еще были возможности и время, и не хотел поберечь для будущего ни людей, ни ресурсы. За шесть недель до конца он сказал Альберту Шпееру, своему «придворному архитектору»: «Если война будет проиграна, значит, немецкий народ заслужил свою гибель!» Он видел только две реальные возможности: победу в войне, либо окончательную и всеобщую гибель; ничего иного для него не существовало. Он приказал разрушать и взрывать все мосты, заводы и железнодорожные сооружения, чтобы они не достались врагу. Прослушав утром неутешительные новости с фронтов, он больше не хотел ничего знать, и когда Геббельс однажды дал ему для просмотра альбом с фотографиями городов, разрушенных бомбежками союзников, он вернул его обратно, сообщив через секретаря, что «фюрер не желает, чтобы его беспокоили по таким пустякам».
Для Гитлера знакомство с войной ограничивалось всегда обсуждением положения на фронтах, и дальше своей ставки в Растенбурге (в Восточной Пруссии) он никогда не выезжал. Видимо, это считалось у него поездкой на фронт, хотя там, над зелеными газонами и зеркальными прудами, всегда стояла полная тишина; настоящий фронт, с его разбомбленными домами, воронками от снарядов и следами крови, был где-то далеко. Гитлер избегал какого бы то ни было знакомства с ужасами войны, потому что это могло «отвлечь его гений и повлиять на глубину принимаемых решений».
Теперь идиллический Растенбург остался далеко за линией фронта, приближавшегося к Берлину с пугающей быстротой. Так же неотвратимо надвигалось и безумие; Гитлер часамц просиживал в бункере над картами генерального штаба и составлял невыполнимые приказы дивизиям, которых уже не существовало в действительности.
В этом мрачном фарсе участвовали, кроме Гитлера, и другие персонажи и среди них — Геббельс и Борман, давние соперники в борьбе за благосклонность фюрера, до конца игравшие роли его верных оруженосцев. Риббентроп, хотя и числившийся все еще министром иностранных дел, фактически утратил всякое влияние. Геринг и Гиммлер строили планы смещения Гитлера и заключения мирного договора, но действовали нерешительно и упустили время; и только Шпеер находил в себе мужество сопротивляться безумным приказам фюрера и делал все возможное, чтобы избежать бесполезных разрушений. Он один из всего высшего партийного руководства сознавал, каких ужасных жертв стоит каждый день задержки неизбежной капитуляции, и находил в себе силы не только для соболезнований, но и для спасения того, что еще можно было спасти. Одно время он даже всерьез подумывал о том, чтобы закачать в вентиляционную систему бункера отравляющий газ, положив этим конец безумствам сумасшедшего диктатора.
В течение января 1945 года русские войска заняли Польшу и вышли к Одеру, создав угрозу продвижения к Берлину; 16 марта русские прорвали Южный фронт и двинулись к Вене; тогда же, в марте, британские и американские части форсировали Рейн; 9 апреля пал Кенигсберг, а 13 апреля — Вена; 25 апреля американцы и русские встретились в Торгау, на Эльбе, и в конце апреля замкнулось кольцо советских войск, окруживших Берлин.
Гитлер утратил всякое представление о действительности и едва сознавал, что происходит наверху, над его убежищем. 20 апреля, в день его рождения (ему исполнилось 56 лет), его советники предложили ему перенести свою штаб-квартиру на юг Германии. Поколебавшись, фюрер отказался, решив ожидать конца в Берлине.
22 апреля 1945 года Геббельс, вместе со своей женой и детьми, перебрался в бункер к Гитлеру. Теперь уже трудно сказать, сохранил ли Геббельс в своих мыслях верность фюреру до конца. Записи в его дневнике, как и воспоминания свидетелей из его окружения, позволяют сделать вывод, что он больше не питал иллюзий насчет «непогрешимости» своего фюрера. Похоже, что избрав самоубийство для себя и для своей семьи, он рассматривал его не как жертву своему господину и хозяину, а как способ героического ухода с исторической сцены, как заключительный штрих в портрете великой личности, оставляемом для следующих поколений. Многие современники догадывались о его глубокой и подлинной преданности Гитлеру; об этом же говорят и его дневники; но вполне вероятно и то, что привязанность к Гитлеру была для Геббельса всего лишь возможностью порисоваться перед историей, показав себя самым талантливым, самым усердным и преданным последователем фюрера.
Гитлер, со своей стороны, высоко ценил, особенно в последние месяцы, неизменную верность, фанатическое усердие и беззастенчивую лесть Геббельса и проявил эти чувства на праздновании последнего дня рождения своего подчиненного (в октябре 1944 года), взяв на себя труд навестить его и поблагодарить за службу, а потом отдельно поговорил с женой Геббельса, Магдой. Когда после этого разговора фрау Геббельс вызвали к телефону, она вышла с сияющим видом, заплаканная от счастья. Фюрер предсказал им, что к Рождеству будет одержана крупная победа на Западном фронте. Гитлер имел в виду операцию в Арденнах, планировавшуюся на осень 1944 года. Очевидцы рассказывали, что все общество, собравшееся за праздничным столом, было глубоко обрадовано этой новостью. Каждый думал, что фюрер решил пустить в дело последние и главные козыри. Геббельс настолько приободрился, что разрешил своей матери приехать к Рождеству в Берлин, подвергавшийся частым бомбежкам, чтобы навестить его сестру, Марию Киммих, ожидавшую ребенка к началу нового года. Рождество (в декабре 1944 года) семьи Геббельсов и Киммихов встречали вместе, и Магда рассказала Марии под страшным секретом,
