все дело. Тут был нужен кто-то действительно неотразимый, полный обаяния, артистическая натура. Он же выбрал человека ограниченного, вечно копающегося в себе, в своем прошлом… Ничего не поделаешь!
Флавьер заплатил и вышел. Господи, как же он устал! Он медленно поехал к площади Звезды. Иногда он задумчиво ощупывал руль, который совсем недавно держала в руках Мадлен. Он завидовал ясновидящим — тем, кто, лишь прикоснувшись к платку, к конверту, способен узнать ваши самые сокровенные мысли. Как бы ему хотелось знать, что тревожило Мадлен перед смертью! А лучше — тайну ее равнодушия перед лицом смерти. Она ушла из жизни не раздумывая; она полетела к земле лицом вперед, раскинув руки, будто хотела обнять ее, уйти в нее целиком… Она не убегала. Нет, она к чему-то возвращалась. Ему казалось, что она спряталась от него, будто вышла через запасный ход… Напрасно он выпил. Ветер, свистевший в ушах, похоже, выдул у него из головы все мысли, разбросав их, как клочки порванного письма… Он свернул на авеню Клебер и поставил «симку» позади черного «тальбо». Больше он не боялся Жевиня. Сегодня он имел с ним дело в последний раз. Он поднялся по мраморной лестнице, застланной красным ковром. На двустворчатой двери блестела табличка с именем Жевиня. Флавьер позвонил и снял шляпу, не дожидаясь, пока откроется дверь. Он постарался придать себе смиренный вид.
— Я к господину Жевиню… Скажите, что это мэтр Флавьер…
Квартира Мадлен!
Взглядом, которым Флавьер окинул мебель, обои, безделушки, он прощался с нею. Особенно его поразили картины в гостиной, жившие своей особой, причудливой жизнью. Почти на всех были изображены животные, единороги, лебеди, райские птицы. Манерой письма они напомнили ему Руссо Таможенника.[6]
Подойдя поближе, Флавьер разобрал подпись:
Над камином висел портрет молодой женщины, чью хрупкую шею украшало желтое ожерелье с продолговатыми бусинами: портрет Полины Лажерлак. Прическа была та же, что и у Мадлен. Но на изящном страдальческом лице застыло отсутствующее выражение, одновременно горестное и усталое, как будто душа ее изранилась, натолкнувшись на какую-то известную ей одной преграду.
— Ну наконец-то! — воскликнул Жевинь.
Флавьер не растерялся и, инстинктивно найдя верный тон, спросил:
— Она здесь?
— Ты о чем? Это тебе должно быть известно, где она!
Флавьер устало опустился в кресло. Ему не надо было притворяться, чтобы казаться подавленным.
— Мы не встретились, — сказал он тихо. — Я прождал ее до четырех на площади Звезды… Потом зашел в гостиницу на улице Сен-Пер, на кладбище в Пасси. Я только что оттуда… Если ее и здесь нет, тогда…
Он взглянул на Жевиня: тот страшно побледнел, глаза вылезли из орбит, рот приоткрылся, как от удушья.
— Ну нет… — пролепетал он. — Нет, Роже, ты же не можешь…
Флавьер развел руками:
— Говорю тебе, я искал ее повсюду.
— Не может быть! — выкрикнул Жевинь. — Ты хоть понимаешь, что…
Он потоптался по ковру, нервно сцепив руки, и наконец плюхнулся на краешек дивана.
— Ее надо разыскать, — сказал он. — Немедленно! Немедленно! Я просто не вынесу…
Он колотил кулаками по подлокотнику дивана, и столько было в этом жесте ярости, боли, отчаяния, что его состояние передалось и Флавьеру.
— Если уж женщина задумала сбежать, — бросил он злобно, — помешать ей непросто…
— Сбежать, сбежать? Как будто Мадлен могла это сделать! Уж лучше бы она и вправду сбежала. Только, может, сейчас ее уже…
Он поднялся, опрокинув низенький столик, подошел к стене и прислонился к ней, ссутулив плечи и опустив голову, как принявший стойку борец.
— Что в таких случаях делают? — спросил он. — Ты должен это знать. Обращаются в полицию? Да скажи же что-нибудь ради бога!
— Они рассмеются нам в лицо, — сказал Флавьер. — Вот если бы твоя жена пропала два или три дня назад, тогда другое дело.
— Но, Роже, тебя-то они знают… Если ты им втолкуешь, что Мадлен пыталась уже покончить с собой… что ты вытащил ее из воды… что сегодня она, может, снова взялась за свое, тебе-то они поверят.
— Прежде всего, пока еще ничего не известно, — сказал Флавьер раздраженно. — Наверняка она вернется к обеду.
— А если нет?
— Ну, тогда тебе придется самому что-нибудь предпринять.
— Короче, ты умываешь руки.
— Да нет же… Пойми, просто обычно мужья сами обращаются в полицию.
— Ладно… Я иду туда.
— Это просто глупо. Все равно никто и не подумает ее искать. Запишут приметы, пообещают заняться этим, а сами станут ждать, что будет дальше. Так всегда делается.
Жевинь медленно опустил руки в карманы.
— Если придется ждать, — процедил он сквозь зубы, — я просто рехнусь.
Он походил по комнате, остановился перед букетом роз, украшавшим камин, и принялся изучать его с угрюмым видом.
— Мне надо идти, — сказал Флавьер.
Жевинь не шевелился. Он смотрел на цветы. На щеке у него подергивался мускул.
— На твоем месте, — торопливо проговорил Флавьер, — я не стал бы терять надежду раньше времени. Еще только семь. Она вполне могла задержаться в магазине или встретить кого-нибудь…
— Тебе-то на это начхать! — сказал Жевинь. — Ясное дело!
— Да с чего ты взял!.. Допустим, она и правда сбежала… Далеко она не уйдет.
Он встал посреди гостиной и принялся втолковывать Жевиню, какими средствами располагает полиция, чтобы поймать сбежавшего человека. Несмотря на крайнюю усталость, он вдруг воодушевился. Он сам был готов поверить, что Мадлен вот-вот найдется; и в то же самое время ему хотелось броситься на ковер и дать волю собственному отчаянию. Жевинь по-прежнему не двигался. Казалось, он задумался, гладя на букет.
— Позвони мне, — сказал наконец Флавьер, — как только она вернется.
Он пошел к выходу, чувствуя, что уже не владеет собой и выражение лица вот-вот выдаст его. Тогда правда вырвется наружу, и с криком «Она мертва!» он рухнет на пол.
— Не уходи, — прошептал Жевинь.
— Старина, я бы охотно остался. Но ты не представляешь, сколько у меня работы… Пожалуй, с десяток дел лежит на столе!
— Ну останься! — умолял Жевинь. — Не хочу быть один, когда ее привезут.
— Что ты, Поль, не сходи с ума.
В его неподвижности было что-то пугающее.
— Ты будешь здесь, — сказал он. — И ты им все объяснишь… Скажешь, что мы оба боролись…
— Ну конечно… Но поверь мне, ее не привезут…
Голос у него сорвался. Он поднес к губам платок, откашлялся, высморкался, пытаясь выиграть время.
— Ладно, Поль… Все будет в порядке… Не забудь позвонить.
Он остановился, держась за ручку двери. Уткнувшись подбородком в грудь, Жевинь будто окаменел. Флавьер вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. На цыпочках прошел через прихожую. Его
