распрекрасном настроении. Вошли шумно и небрежно. Деды-гардеробщики, принимая одежду, привстали и языки прикусили, и глаза на лоб — у одного Золотая Звезда на лацкане, у другого, у третьего, орден Ленина… Диво не диво, а за оставленные деньги в кармане пальто можно было не опасаться.
Поднялись наверх, в зал, к накрытому столу. И, как принято, налили, ордена и звезды опустили в бокалы. В это время официант закуску принес — и остолбенел. Затем пришел метрдотель, бывший чекист. Секретная миссия — скрыть прошлый героизм — не удалась. И уже кто-то с соседних столов коньяки передает, шампанское, водку… Оркестр играл для них…
Они, эта великолепная пятерка, надолго остались в памяти ресторанного люда, в стенах залов. Не исключено, что и до сего дня передается легенда восьмидесятого года о чудо-богатырях, передаваемая из уст в уста тем, кто сейчас пришел на смену тем официантам, поварам, гардеробщикам, администраторам и ушлым, бдительным швейцарам — бывшим чекистам и милицейским работникам…
2
Героев определили, наградили. Партия в игре состоялась, поиски закончились. Страницу истории перелистнули, а с ней ушли тридцать метров крепдешина, часы фирмы «Мозер», два бидона с самогоном и трусы фирмы «Адидас» на теле убитого Амина, о которых кто только не писал из участников штурма и полуучастников налета. Поупражнялись в приметливости как самые ленивые бойцы-мусульмане, так и самые ненаблюдательные из числа офицеров-чекистов. На чистом листе летописи история с географией, не испачканной революционными переустройствами, выглядели светло и безмятежно. Все прошлое, не всегда приятное, кануло в Лету, и на возникшем чистом поле безукоризненной безгрешности от вчерашнего дня не осталось даже следа, невинной пометины. Было — и быльем поросло. Годы прошли, и все переменилось, и те начальники, которые призывали к молчанию, начали писать на афганскую тему мемуары, выступать на телевидении, давать интервью. Причем в авангарде рассказчиков о событиях в Афганистане почему-то оказались именно бывшие сотрудники КГБ, а отнюдь не армейские генералы. Может быть, чекисты устали от своей прежней тотальной секретности и им захотелось выйти из зоны молчания или в армии присяга оказалась покрепче? Не знаю. Говаривали много и обо всем, но места не стало для вопроса из пережитого: а кто тот, награжденный самой высокой наградой, генерал, который…
Когда руководитель операции полковник Василий Колесник, выполняя установку военврача батальона, капитана Абдурасула Артыкова, задал членам малого кабульского военного совета «насущный и неудобный вопрос», что делать с ранеными, воцарилось гробовое молчание. Грохнуло молнией с неба — словно разверзлись хляби небесные. Главный военный советник — генерал-полковник Магометов утер платком внезапно взопревший лоб, прокашлялся в кулак, уставился себе под ноги и что-то там, в далеком далеке, пробормотал себе под нос. Главный представитель КГБ генерал-лейтенант Иванов стал пунцовым. Главный ответственный за уничтожение президента Афганистана генерал-майор Дроздов себя не помнит в той деликатной тишине — отшибло что-то у генерала. Представитель посольства — не главный, не посол Пузанов — как-то криво, словно бочком протискивался сквозь плотную толпу и выдавил в пространство, не обращаясь ни к кому: «Вообще-то задачу надо выполнять». Никто не сказал, что не надо помогать, но никто и не ответил конкретно и просто, хотя бы показушно демонстрируя видимость заботы о солдатах.
— Мы поняли, мы все, конечно, поняли; существенное заключалось только в одном — в уничтожении Амина. Это было главным, а все остальное — второстепенное, как придаток, как приложение. Только вот как мне эти слова солдату донести, я себе не представлял, — рассказывал Василий Васильевич.
Медбратьев в бою не было, и бойцы истекали кровью в прерванной для них атаке, пытаясь извлечь индивидуальные медицинские пакеты. Из их товарищей мало кто освоил, как наложить самую простую повязку. А если б даже и мог — не смел он выходить из боя. Я знаю такую похвальбу: его ударило при мне, и он упал, я обошел его и на отброшенную руку не наступил. Вот так. А еще знаю вот эти слова старшего лейтенанта Намозова (уж лучше было их не слышать и не ведать): «Во дворец моя группа вошла вместе с руководителями операции, когда стрельба практически прекратилась. Рядом с центральным входом я увидел тяжело раненного связиста отряда (рядового Шокиржона Сулайманова.
Окончание есть всему, и бою тоже. К полуночи в основном все было закончено, стрельба утихла, дело сделано. Ранение — еще не есть конец. Свезли покалеченных и безутешных в казарму отряда. Принимали их и утоляли боль капитан Артыков и медбрат — прапорщик Асроров Карим. После первой медпомощи, у кого была худая рана, эвакуировали в посольство. А там ужаснулись — поток нескончаемый. Здесь и проявился явный просчет в долго готовившейся операции. Не было развернуто в должной мере медицинское обеспечение, не было у военврачей, застигнутых врасплох таким количеством раненых, подобающих сил и средств. Поэтому и вынуждены были объезжать дома, где жили семьи советников, мобилизовать их жен, которые имели хоть какое отношение к медицине. Собрали всех в поликлинике. Туда свозили убитых и раненых. Сотни их было — окутанных простынями, шторами, подносимых на запачканных куртках, неумело перевязанных бинтами, а чаще — каким-то тряпьем, пропитанным кровью. Но не припомнили, чтобы кого-то доставили на носилках, их попросту не было или катастрофически не хватало.
Кто тот генерал, который спланировал бессмысленную акцию с отравлением, не имевшую никакого значения и смысла? Кто настоял на ее проведении, подставив тем самым под огонь своих и чужих подчиненных? В Баграм команда от начальника штаба Якуба прошла. Летчики заняли места в кабинах и запустили двигатели. Дело счастливого случая и обстоятельств, что они не сорвались в небо и не перемолотили всех — и «мусульманский» батальон, и группы захвата КГБ, и десантную роту. Почему не взлетели? Не хочется повторять выдумки задним числом: у нас на такой случай были припасены зенитные орудия в конце взлетно-посадочной полосы, потом прибудут наши БТР и БМД и плотным, организованным огнем перед носом «ястребков» уймут пыл афганских летчиков…
Кто тот генерал, который плохо учился в училище и академии и проигнорировал прописные истины: наипервейшее, что способствует успеху в атаке, — внезапность действия наступающей стороны? Это классика военного искусства. А что происходит в нашем случае? Засылается тайный агент с ядом, который должен отравить или притравить Амина. Хорошо, допустим, получилось. Тогда что? Мы ожидаем, будто акт этот побудит окружение Хафизуллы поднять руки вверх и сдаться на милость… неизвестно кого. Выйдут они стройными колоннами и с горы прокричат: «Спасибо за сокрушенье тирана, мы столько ждали сего часа. Кто власть готов перенять — подходи, бери, властвуй!»
Какая, в конце концов, внезапность, если Джандад, понимая, для чего повально завалились гости, не паникуя и не мечась понапрасну, исполнил то, что ему и надлежало сделать? Он, согласно расчетам на случай экстренных ситуаций, организовал усиление охраны и обороны дворца. Гвардейцы вооружатся до зубов — увешают себя автоматами Калашникова, «шмайсерами», «стечкиными», «береттами», гранатами и прочей необходимой славной дрянью — и встретят! И — как надо, как учили в рязанской школе! Собираючись на рать, надобно изучать фольклор повергаемого народа: былины, сказки, песни, частушки, пословицы, поговорки, загадки… Вот англичане повоевали в Афганистане, и родилась пословица как результат обретенного боевого опыта: «Warned is armed». Предупрежден — значит вооружен.
Кто тот генерал, который предложил провести скудоумную акцию, наполненную зловещим смыслом и бесчеловечным содержанием: не усыпить людей, а убить их всех, в том числе детей и женщин?
Если бы отравили одного Амина — это можно понять. Но, судя по тому, что много человек было в жалостном состоянии, травили всех, кто был на этом торжестве. Травили скопом, как скот, зараженный опасной неизлечимой инфекцией. Аргумент-оправдание потом цинично изыщут: это-де было сделано для того, чтобы взять дворец без кровопролития. Обман чистейшей воды и невообразимая ложь. Охрана дворца питалась отдельно. Если бы кто-то травил охрану, понятно — крови поубавилось бы. А какое сопротивление могли оказать чиновники, их жены и малые детишки? Согласно укладу и традиции, обед у мужской части приглашенных проходил в одном зале, у женщин с детьми — в соседнем. Тогда возникает вполне логичный вопрос: зачем этим гнусным варварам, организаторам преступной акции, надо было подливать отравленный супец детям и их мамам? Или впопыхах и в страхе набадяжили все в одном котле да и разлили по тарелкам: нежной маме и розовому дитяте? И хрен с ними, не жалко: не свои же — чужие…
