авторитет. Литература в России — не просто развлечение, а источник ответов на общественные и нравственные вопросы. Она — маяк, на который все ориентируются. Но если этот маяк вдруг превратится в Лорелею, то трагедия неизбежна…
Но я отвлеклась от своей истории. Как только О. кончил исполнять свою песню, я спросила:
— Скажите, а Вы в самом деле знаете Галицкого? — не самое удачное начало, но ничего лучшего я сходу не придумала.
— Нет, ведь его выслали из страны 20 лет назад.
Ну конечно, как же я могла об этом забыть! Ведь О. всего 30 лет, точнее, 31…
— Постойте, а как же он тогда может быть в Москве? — спросила я. О. усмехнулся и лукаво подмигнул:
— Историю про Битлов в Москве знаете?
— Да.
— Ну вот, таким же образом.
Для непосвящённых поясню: есть легенда, что Битлы нелегально пробрались в Советский Союз и четыре ночи давали концерты в Москве. О. добавил:
— Это Вашему отцу повезло пересечься с ним лично, а я только слушал его записи по радио «Свобода»…
— И… Вы согласны с тем, что он там говорил? — спросила я.
— С чем именно?
— Ну, что мы все — тараканы…
— А разве он такое говорил?
— Да.
— Да не мог он такого сказать!
— И всё-таки сказал, — я уже жалела, что затеяла этот разговор. Мне было ужасно неловко, что я поставила О. в трудное положение.
— Ну, наверно, там не то имелось в виду, — вмешался отец.
— Может быть, — сказал О. — Мало ли что он мог наговорить в сердцах, если учесть, как с ним обошлись…
Мне надо было на этом замолкнуть, но моя новая «комсомольская» сущность давала себя знать, и меня опять понесло:
— А зачем Вы слушали радио «Свобода»?
— А что, нельзя? Партия запрещает? — уже весело спросил он.
— Но ведь там ведут пропаганду западного образа жизни, там внушают, что капитализм — это рай, а социализм — ад…
— Маша, не приставай к людям! — это уже моя мама. — Вы на неё не обращайте внимания, она у нас такая… комсомолка… — и сделала пренебрежительный жест рукой…
— Я уже это понял по её страдальческому лицу во время исполнения этой песни, — ответил О. Далее он обратился прямо ко мне, — Я, видимо, должен попросить у Вас прощения. Я не знал, что для Вас это так важно… а то бы я учёл… Для молодого поколения это всё вообще непонятно…
— Поймите, дело не во мне и не в «молодом поколении», а просто нельзя, ну, нехорошо над этим смеяться…
— Маша, не устраивай здесь парткомов, — вмешалась опять моя мать.
— Мама, ты ничего не понимаешь…
— Понимаю. И сейчас тебе всё объясню. Ты знаешь, какие огромные средства тратит Советский Союз на поддержку всех этих стран социалистической ориентации? Мы бы все тут гораздо лучше жили без них!
— Ну, тратит! Но они же несчастные! Бедные и голодные!
— Какая ты ещё глупая! Каждая страна должна идти своим путём, и нельзя ей социализм навязывать. И в этом смысл этой песни. А ты, со своей упёртостью и идеализмом, понять этого не можешь.
— Это ты глупая! Ты не понимаешь, что там за жизнь. Плакат был такой! У африканской девочки спрашивают: «Какой ты хочешь быть, когда вырастешь?» А она отвечает: «Живой!». Потому что там не жизнь, а сплошной кошмар! Голод, эпидемии и межнациональные конфликты. А социализм — единственный способ покончить с этим кошмаром! Потому что только при социализме государство ставит цель, чтобы все были сыты, здоровы, обучены и воспитаны в представлениях о дружбе. Вы просто живёте всю жизнь при социализме и не понимаете, какой это рай земной! Всё хорошее воспринимается как должное! А ведь если бы у нас не было социализма, у нас было бы то же самое… — Намёка, заключённого в последней фразе, конечно, никто не понял…
— Чего… ты… от нас… хочешь?! — чётко отделяя каждое слово, спросила мать. Наверное, именно эта раздельная чёткость придала её голосу особый металл. Я попыталась ответить в том же духе:
— Хочу…. чтобы вы… ценили…. что… такое… социализм! Ведь вы не хотите, чтобы у нас был капитализм, правда? — окончила я почти почти виновато.
В ответ раздался оглушительный взрыв хохота. Я почувствовала, как сгораю от стыда. Впрочем, в этом смехе был и положительный момент. По крайней мере, это позволило разрядить обстановку. Дальнейший разговор неизбежно переходил в шутливую плоскость, но я от этого даже несколько выиграла. Всё-таки шута слушают охотнее, чем зануду. Над ним смеются, но его слова запоминают. А значит, есть шанс, что потом что-то дойдёт…
Отсмеявшись, О. сказал:
— Господи, да я эту песню чисто для прикола сочинил! А Вы тут какой-то глубокий смысл ищете! Неужели Вы и в самом деле думаете, что от этой песенки социализм может рухнуть!
— Но ведь Вы радио «Свобода» слушаете?
— Ну и что из этого?
— Но ведь там проповедуют, что социализм надо разрушить, взорвать, а на его обломках построить капитализм…
И все опять засмеялись. До сих пор эта картина стоит у меня перед глазами. Я глядела на отца, который тихонько смеялся своим густым добрым-добрым смешком, таким привычным, таким родным, глядела на О., который заливался едва ли не громче всех. У меня даже возникло чувство, что я пошутила, но как-то неудачно и фатально. Или оно у меня возникло уже потом… Ведь не знала же я в тот момент, что через несколько часов О. опять будет мёртв, теперь уже — навсегда… Когда они отсмеялись, я вновь спросила у него:
— И всё-таки, что Вы думаете по поводу капитализма у нас?
— Вы же знаете, что это невозможно…
Я на минуту замолкла, не зная, что ответить. Не могла же я рассказать, про тот, другой мир. Про его собственные поминки. А потом про смерть моих родителей и про мою счастливую находку в часах.
Немного подумав, я ответила:
— Но ведь трижды это едва не произошло! Будапешт, Пражская весна, перестройка…
Опять всеобщий смех.
— Похоже, девушка работает в КГБ, — сказал W. обращаясь к О. Хотя он произнёс это, давясь от смеха, а значит, сам не верил своим словам.
— Конечно, и сейчас будет проводить с нами воспитательную работу на тему: «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст», — тоже со смехом ответил О.
— Ну при чём здесь КГБ? — немного обиженно спросила я.
— Ну, это старая история, — с готовностью начал объянять W. — Когда в Чехословакию ввели танки, а у нас «вышли на площадь», то Кима вызвали в КГБ и стали выяснять, не представляет ли он какой угрозы для Советской власти? — всё это было сказано с такой лукавой иронией, что по комнате опять прокатился лёгкий смешок. Даже я не удержалась и фыркнула: смех — штука заразительная.
— А потом, когда выяснилось, что Ким угрозы для Советской власти не представляет, его отпустили, но офицер КГБ предварительно ему сказал: «А Вы знаете, что если бы мы не ввели туда танки, то завтра там были бы немцы?»
— А Ким что? — спросила я.
