Мария в Заповеднике

мечтал получить горячий чай из твоих... черт подери, непростительная оговорка... Я хотел сказать – вообще из женских рук.

– Но у нас есть напитки и погорячительней, – обронил, наконец, свое слово и Дермот Уэлш. – Я надеюсь, мы посидим в Домике, а не на этом треклятом «свежем воздухе», полном комаров.

– Супермен Дермот однажды был прострелен в трех местах сразу, – объяснил Йоцхак, – и даже не вздрогнул, но бледнеет от одного только писка комара.

– Пойдемте, Магнус, я немного поухаживаю за ними, – пригласила Мария всех в Домик Персонала.

Пер пропустил Марию вперед, а Художник поэтому с большим сожалением посмотрел ей вслед.

– А в чем состоит ваша наука? – спросил Йоцхак Смоленскин, устраиваясь в кресле со стаканчиком виски со льдом, которое всем подал Уэлш.

– Я читаю ряд лекций, которые в двух словах не объяснишь, – сказал Магнус с улыбкой на тонких католических губах.

– Попробуйте, господин Истома, вам надо потренироваться, – поддержала Мария оператора Станции по связи с Большим Конгрессом.

– Да, господа, дело в том, что я приглашен сюда почитать о духовных тайнах земли самим членам правительства, – ответил Магнус, покосившись взглядом на Пера.

– Главное, Магнус, – вовсе не членам. Главное, – я привезла сюда вас из-за Ольги.

Мария поставила свой стакан с растаявшим кубиком льда и обратилась к ним своим ровным, твердым, редкостным для аборигенки голосом.

– Вы знаете, господа, девица Ольга, наша бедная девочка, очень набожна и очень несчастна, она так близко к сердцу принимает беды и несчастья нашей очаровательной Империи, что почти не осушает глаз. А тут еще из-за опасного общественного кризиса ее будут торопить стать Матерью Наследника нашей священной власти. Надеюсь, все здесь понимают, что зачинать ребенка в таком состоянии опасно. Ольге требуется скорая духовная помощь, а наши жрецы – это же ни для кого не секрет – под своим одеянием носят только свои вожделения. Если до революции у наших жрецов еще только и было одно на уме, когда они смотрели на женщину или на мальчика, то сегодня уже никто не может поручиться, есть ли вообще у них теперь что-нибудь на уме.

– Конечно, наша очаровательная Империя не первый раз оказывается в этом интересном положении, – продолжала Мария, пригубив пахучего цивилизованного виски, – но Праотцам как-то всегда удавалось верить в свою избранность и особую миссию народа, к которому мы имеем честь все здесь принадлежать, и это вселяло надежду и укрепляло силы. Но вот, все устои опять пошатнулись, и даже набожная и глубоко верующая Ольга понемногу стала приходить в сомнение. В душах у нас теперь царят разруха и одичание. Недалек тот день, когда жрецам уже нечего будет сказать о миссии и избранности больших империонов. А этот барин, – Мария указала на Художника, – кажется, так у вас обращаются к мужчине в Москве? – он приехал издалека и как ни в чем не бывало проповедует нам именно о миссии и именно об избранности...

– Но, госпожа Мария, дело не в избранности, да и вообще, все несколько сложнее, – воспротивился вдруг Магнус.

– Неважно, – прервала его племянница Калиграфка. – Главное, что этого вполне достаточно. Простым людям нравится. Они валом валят на лекции барина Истомы, – пояснила Мария для Персонала. – На них это действует возбуждающе. И вот, я подумала, может быть, ваше слово вселит душевные силы и уверенность Ольге? – обратилась она к Художнику.

– Разве Ольга – из простолюдинов? – спросил вдруг Пер, до сих пор хранивший молчание.

– Нет, но она так же слезлива, как простолюдин, – сказала Мария. – И еще говорят, что силы небесные внушили ей мысль, что она должна пострадать за Отчизну, она стала очень набожной, бедная наша девочка...

Но сообщала обо всем этом Мария с такими интонациями в голосе, как будто бы речь шла самое большее об упавшем бревне на дороге, и черта эта в ней всегда производила очень сильное впечатление на слушателей. Вначале могло казаться, что она лишь издевается над предметом беседы, но интересное лицо ее при этом всегда оставалось серьезным, не допускавшим никаких возражений.

– А что еще говорит в своих лекциях о вашем народе барин Магнус? – опять спросил Пер, обращаясь почему-то к Марии, а не лично к Художнику.

– Мне не удалось подробно послушать в столице, я слишком привлекаю внимание толпы... Магнус, что же вы молчите, расскажите что-нибудь моим друзьям...

– И братьям по разуму, – добавил скромно Йоцхак.

Магнус с плохо скрытым презрением посмотрел на него.

– Ничего особенного, – сказал он, – все это истины, давно известные миру, и только из-за особого положения Большой Империи ей пока недоступные. Вундеркинд, как правило, вырастает посредственностью, быстро выдохшись, и только из упорных и много переживших детей иногда получаются гении и таланты... в будущем.

– А кто получается из империонов? – спросил Пер Магнуса, – и они впервые и как-то странно посмотрели друг другу в глаза: один – с раздражением, другой – с презрением.

– Вот об империонах именно отдельный разговор, господин... техник, – не слишком учтиво обратился к нему Истома. – Если этот принцип – вундеркинда – с одной стороны, и упорно работающего ученика – с другой, приложить к общественному развитию, то мы увидим, насколько затруднительно вообще говорить о будущем рано развившихся стран Большого Конгресса, и, наоборот, только такие аскетические империи, как Большая, измученные трудом и несчастьями, добьются в будущем подлинного, именно настоящего успеха. Но здесь были упомянуты конкретно империоны... Леди! – обратился к Марии Магнус, – из всех оставшихся в мире простых народов именно ваша Империя сподобилась благодати ввиду своей исключительности, ее ждет поистине волшебное будущее...

– Хорошо. Достаточно. Это подойдет Ольге, – прервала его Мария в своей бесчувственной манере, словно бы речь шла не больше, чем о женихе, брошенном накануне свадьбы, а вовсе не судьбах мира.

– А нас вы пригласите на лекцию? – обратился Пер к племяннице Калиграфка.

– Вам это неинтересно! – закричал вдруг Магнус, Истома, Художник.

Его католический профиль при этом утратил самоуверенности, и он затараторил быстро, как украинка: – В развитом обществе не принято посещать лекции. Зачем идти на другой конец города, куда-нибудь в тесный зальчик, а потом еще битый час взаимообмениваться энергией с лектором, если информацию можно получить дома, по телевизору или через компьютер?

– Не всю, – возразил ему Пер, – иногда, например, хочется видеть лица в зале...

– Вот видите! – взмолился Художник перед Марией, – их на самом деле больше интересует реакция империонов, чем сама лекция!

Но Мария сказала на это: – Это правда? Тогда я тем более должна замолвить словечко у помощника Министра, чтобы вас пропустили, ведь сама я буду занята Ольгой, и кто тогда проследит за другими?

– Я думал, вас интересует именно лекция, – обиженно возразил Художник.

– Меня интересует все – все, что может помочь мне сохранить этот очаровательный уголок...

На этот раз, Пер и Магнус с одинаковым интересом переглянулись.

ГЛАВА V

Девицу Ольгу стерегли как драгоценность. Тем более это казалось странным, что Ольга была, собственно, – на взгляд какого-нибудь «невоспитанного идиота» – двадцатилетним худосочным и умиравшим на вид «сокровищем», не стоившим и ломаного гроша, а теперь еще эта тяжелая, внезапная набожность, которая вдруг поразила ее в высшей степени незаслуженно, поскольку грешить у дочки Министра пока еще не было никакой возможности. Так что уж, что там на самом деле лежало у Ольги на душе, можно было только гадать и обманываться, обманываться и гадать и снова гадать и обманываться на этот счет.

– Вас просили не заговаривать с членами семьи Министра, – напомнила Мария Художнику, когда они