среди ночи, чтобы добыть крупицу мудрости (кстати, ты уже оценил, наверное, каламбур, связанный с этимологией имени Софи[12]).
Даргоно был решителен и скор в выводах: раз Ромелли забеспокоился, значит, совесть у него нечиста. Значит, надо преследователя Дюрана где-нибудь прищучить и подвергнуть с близкой дистанции психоанализу. Старик прибавил без улыбки, что оставляет за мной выбор средств.
Ладно. Я проследил за этим сусликом до его дома. Он живет в старом квартале Гарибальди, возле верфей. Примечаю окно на четвертом этаже, которое осветилось после того, как он зашел в здание. Так как я люблю делать все основательно, проникаю в полуразрушенный дом, как раз напротив, открытый всем ветрам и ждущий кирки специалистов по сносу (вся эта часть скоро будет перестроена, старая Ницца исчезает к чертям).
На четвертый этаж взбираюсь по обветшавшей лестнице, пару раз чуть не набив себе шишек на лбу. Из остатков окна созерцаю этого типа, шастающего туда-сюда, по своей комнате метров эдак на 20. Современная мебель, впрочем солидная, большой телевизор-люкс, перед которым немного спустя наш молодчик с довольным видом устраивается, смакуя виски.
Я спускаюсь вниз, замечаю положение окна. Вхожу тихо в подъезд, ага, вот почтовые ящики. На соответствующем четвертому этажу ящике, квартира слева, читаю: Тьерри Брешан. Профессия не указана.
Назавтра я иду к Альваро, нашему другу Альваро Альберу, инопектору-архивисту — антропологу в полицейском управлении на улице Джиофредо. Мы с ним друзья до гроба после «дела о залоге». Я ему рассказываю такую басню: один из моих клиентов стал якобы объектом вымогательства со стороны некоего Тьерри Брешана, который угрожает раскрыть его супруге, как именно он тратит деньги семьи, беря уроки каратэ по льготному тарифу.
— Шантаж, вот что это такое! — заключает Альваро с той быстротой соображения, которая так характерна для него. Я спрашиваю, как же поступить моему клиенту. Он отвечает, что без жалобы, принесенной по всей форме, полиция не имеет права вмешиваться. Тогда я напускаю на себя убитый вид, поднимаюсь со стула и уже у выхода равнодушным тоном спрашиваю, нельзя ли получить какие-нибудь сведения об этом Тьерри Брешане, чтобы мой клиент знал, с кем он имеет дело, ежели все-таки решится подать жалобу. Конечно, перед моими глазами развернулась сцена, которую мы с тобой имели случай наблюдать: Альваро взлохматил шевелюру, поелозил челюстью (той и другой его бог не обидел) и кончил тем, что сослался на профессиональную тайну. Это не помешало ему на другой день дать знать мне, что Тьерри Брешан числится в их картотеке. Он бывший фотограф, уже не раз судимый за разное по мелочи, среди прочего и шантаж — тут я угадал, — короче, в духе тех субъектов, с которыми Ромелли водился во времена своей беспутной молодости.
Из всего этого я понял одно: можно действовать открыто, Брешан не станет искать защиты у полиции: Дюран, тот в экзальтации. Он приобретает вкус к ремеслу сыщика. Вообще, он в отличной форме, динамичен, инициатива бьет через край. Он теперь почти не заикается.
Мы начали работу на следующий же вечер. Подождали, пока Брешан впорхнет в свое гнездо. Поднимаемся наверх, звоним, он открывает. Увидев вначале меня, хмурит брови, а когда замечает Дюрана, и вовсе пытается захлопнуть дверь. Я подставляю ногу, а руку кладу ему легонько на плечо, потом провожаю до дивана и здесь усаживаю, как раз против телевизора, который тем временем работает на полную катушку.
Прошу Дюрана закрыть дверь. Брешан приосанивается. Как всякая мелкая шушера, он пытается скрыть свой страх за развязностью.
— Поосторожней, поосторожней, — цедит он. — Что за манеры! Я мог бы выставить вас вон или вызвать полицию сюда… На ваш выбор.
Он делает движение по направлению к телефону, стоящему на маленьком столике. Мы бровью не ведем. Я даже называю номер полицейского управления, если ему уж так хочется его набрать. Конечно, это предложение его озадачивает.
— Ладно. Чего вы хотите? — глухо спрашивает он с напускным равнодушием.
Я прошу его, прежде всего, выключить телевизор, который только что не рвет барабанные перепонки.
— Ха, — ухмыляется он. — Маловато же у вас культурки. Ты знаешь, что говорят о телеке, рыбочка? Это окно, открытое в мир!
— Верно, — пропускаю мимо ушей «ты», — именно потому от него сквозняки.
И с тем вырываю вилку из розетки. Внезапно Брешан впадает в ярость. Он вскакивает на ноги, губы его мелко дрожат, он орет:
— Все! Я начинаю понимать штуки Ромелли! Будто бы я это нанял кого следить за ним, будто бы это я стал чересчур любопытным и вошел во вкус… Ну нет же! Весь этот цирк — чтобы заставить меня молчать, а сам он делает вид, что он тут не при чем. Я не играю в эти игры, пусть теперь он побережется! Снимок у меня, в надежном месте, если он не хочет, чтобы…
Внезапно Брешан останавливается. Он замечает, что слушают его с большим интересом.
— Убирайтесь, — шипит он. — На этот раз серьезно говорю, или я позову фараонов!
Я понимаю, что настал момент дать ему с правой. Брешан рухнул на диван, прижав ладони ко рту.
— Так-то вот, — говорю я ему. — Теперь зови фараонов. Иди, мусор, приглашай их.
— Это научит тебя, как пресмыкаться перед Ромелли, — добавляет вдруг Дюран с самым безмятежным видом.
Не спуская с него глаз, я спрашиваю себя, что у Брешана на уме. Чуть оклемавшись, он бледнеет, краснеет, зеленеет, потом отверзает уста, чтобы обрушить на нас поток непристойностей, среди них были перлы, но молчу, щадя твою стыдливость.
Тон его становится таким, что я начинаю опасаться появления соседей. Я ему тыльной стороной ладони влепил еще (для пары, стало быть) и объявил:
— На сегодня все, недоносок, оставляем тебя в покое. Но смотри, висельник, в ближайшее же время дело не ограничится одной только закуской…
Он, не проронив ни слова, смотрит широко раскрытыми глазами, как мы выходим. Видимо, наше рандеву произвело на него в конце концов впечатление.
На улице мы начинаем обмусоливать разные гипотезы. Одно можно сказать уверенно: какой-то фотографией Брешан может шантажировать Ромелли. Знать бы, что она из себя представляет! Дюран в задумчивости задает мне такой вопросец:
— Возможно ли войти в комнату к Брешану в его отсутствие и устроить там небольшой обыск?
Этого милого законника ничего не останавливает! Что до меня, я возражаю. Я прошу его порыться в уголовном кодексе, поискать там, что дают за такого рода противоправные действия (выражаясь вашим жаргоном. Потом я позволяю себе заметить, что фото припрятано где-то в надежном месте и не нам, любителям, его отыскать. Дюран (помалкивая о кодексе) живо возражает, говоря, что у шантажистов нет привычки держать свои козыри где попало. Они предпочитают иметь их под рукой. Он готов биться об заклад, что этот снимок в комнате у Брешана. И найти его просто: достаточно организовать фальшивый налет. Далее он объясняет свой план.
Идея мне представляется с брачком, чтобы считать ее осуществимой. Но если я откажусь, Дюран полон решимости все провернуть самому. Тут уж я предпочел обратиться к специалисту. И это не кто иной, как Паоло-планерист. Он крайне обязан тебе после того злополучного случая, когда проник в одну квартиру поживиться чем бог пошлет, а за полчасика до него некий спешащий к наследству племянник прикончил в этой же обители свою умирающую тетку. (Для племянника, который мог на наследство рассчитывать, это слишком жестоко!)
С тех пор каждый раз, когда мы встречаемся, он с любовью говорит о тебе, благодаря которому избежал наказания за убийство, и повторяет, что ты можешь просить его о любой услуге.
Ну и дельце мы собираемся провернуть!
14 апреля, вторник, 15 часов.
Из дневника Жюля Дюрана.
