— В следующем перерождении обязательно стану финном, — прошептала Васька. — Или даже двумя финнами сразу. И приеду сюда еще раз. Чтобы загладить неловкость.
— Ладно, — вздохнул я. — А мне, что ли, бельгийцем придется? Как думаешь? Или составить тебе компанию?
— Давай, — обрадовалась она. — Третьим будешь.
Но тут в разговор вмешался кудрявый резчик.
— А-а-а, русские. Можно и по-русски поговорить.
Отложил в сторону готовую ложку и наконец повернулся к нам. Оказалось, совсем молодой мужик, почти мой ровесник. Просто рано поседел, бывает.
— Сколько же вы языков знаете? — изумленно спросила Васька.
Некоторое время он думал, сосредоточенно загибая пальцы. Наконец озвучил итог:
— Восемнадцать — если считать все языки, на которых я говорю и читаю. Но грамотно писать получается в лучшем случае на шести. Скажем, по-русски я и строчки не напишу. С кириллицей у меня совсем плохо.
— Все равно круто, — вздохнул я.
Зависть — скверное чувство, я в курсе. Но иногда просто невозможно удержаться.
А Васька ничего не сказала, зато уставилась на кудрявого хозяина лавки с нескрываемым обожанием.
— Просто у меня все время заняты руки, — объяснил он. — А голова без дела болтается. Надо ее чем-то заполнять. Когда-то я учился в университете, совсем недолго. Но успел пристраститься к учебе. Это своего рода дурная привычка. Тянусь к словарям, чтобы забыться, как нормальные люди к бутылке. Ничего не могу с собой поделать.
— А где вы учились? — вежливо поинтересовался я.
— В Оксфорде, — неохотно ответил он. И поспешно добавил: — Но это было очень давно. И меня почти сразу исключили. Так что не о чем говорить.
— О-о-о, — благоговейно выдохнула моя дочь.
Уверен, Ваське кажется, что быть исключенным из Оксфорда — это даже круче, чем просто там учиться. И в глубине души я с нею солидарен, чего уж там.
— Что вам показать?
Этот вопрос вернул нас с Васькой на землю. Благоговейные вздохи — дело хорошее, кто бы спорил, но, с точки зрения кудрявого полиглота, милосердный Господь послал нас ему не ради заточки ляс, а исключительно с целью товарно-денежного обмена. Мужик небось который день без покупателей сидит. На нас вся надежда.
— Папа обещал купить мне куклу, — объявила Василиса. — Хотя мне кажется, что вот та зеленая рыба гораздо круче.
— Прекрасный выбор. Это действительно очень полезная рыба, — согласился хозяин лавки. — Она все знает о людях. Человек только вошел, а она его уже раскусила, видит как на ладони. Ее не проведешь.
— И про нас знает? — обрадовалась Васька.
— Конечно.
Он по-прежнему был очень серьезен, ни тени улыбки.
— А что именно?
— Понятия не имею. Она мне никогда ничего не рассказывает. Рыба — она и есть рыба.
Васька тихонько пискнула от восторга.
— С рыбами вечно так, — невозмутимо продолжал кудрявый. — У меня есть рыба, которая знает цены на кофе в Никарагуа, и рыба, которая знает дату грядущей кончины любого из правящих сейчас королей. Есть рыба, которая держит в уме расписание лондонских автобусов, и рыба, осведомленная обо всех музыкальных новинках будущего месяца. Вон та красная всегда в курсе, какая будет погода — завтра и через неделю, и даже следующим летом. А белая, которая висит под потолком, отлично разбирается в рынке ценных бумаг. Если бы хоть раз удалось ее разговорить, был бы я сейчас миллионером. Но рыбы всегда молчат. Такова их природа.
— А о чем молчит вот эта? — Васька крутила в руках большую черную рыбину с ярко-оранжевыми плавниками.
— А эта рыба молчит обо мне, — все так же серьезно ответил хозяин. — Все знает, но помалкивает. И правильно делает.
— Очень полезная штука, — согласилась моя дочь. — А вы можете сделать рыбу, которая будет молчать про меня?
— Могу, — кивнул он. Подумал и добавил: — Даже делать не придется, она уже есть. Сейчас.
Пошарил под прилавком, достал оттуда маленькую желтую рыбку, протянул Ваське.
— Никому никогда слова ни скажет, — торжественно пообещал он. — И стоит всего сто двадцать крон.
Стало ясно, что по крайней мере от одной покупки мы теперь точно не отвертимся. Обычно меня раздражает такого рода назойливость, не оставляющая покупателю приятной иллюзии выбора, но сейчас я внутренне рукоплескал ловкому торговцу. Высший пилотаж, чего уж там.
— А птицы? — спросила Васька. — О чем молчат ваши птицы?
— Птицы не молчат. У них другая работа. Эти птицы
— Куда не летят? — озадаченно спросила моя дочь.
— Кто куда. Вот эта, к примеру, не летит в Южную Африку. А вон та, красная, — в Турцию. А вот эта стайка, — он указал на деревянную подвеску как минимум из дюжины разноцветных птичек, — не летит в Гонолулу. Сам не понимаю, почему именно туда. И тем не менее.
Васька звонко рассмеялась. Будь она моей ровесницей, я бы сказал, что она помолодела, но в двадцать четыре года помолодеть непросто, поэтому моя дочь стремительно впадала в детство. Я начал опасаться, что еще немного, и ее волосы самостоятельно заплетутся в косички.
— Какое у вас тут все необыкновенное! — воскликнула она.
— Да, это правда, — подтвердил хозяин. — Нет смысла продавать людям обыкновенные вещи. Их и без того гораздо больше, чем надо. Нет уж, чего-чего, а обыкновенных вещей вы в этой лавке не найдете.
— А ложки? — спросил я. — Они тоже необыкновенные?
— Еще бы.
— И в чем их тайный смысл?
— У всех разный. Вот, к примеру, та, что я доделал, когда вы пришли. Она может подарить бессмертие. Я хочу сказать, человек, который будет всю жизнь есть только этой ложкой, никогда не заболеет и не умрет.
— Совершенно необходимая в хозяйстве вещь, — улыбнулся я. — Беру.
— Для вас она, к сожалению, совершенно бесполезна. — Хозяин покачал кудрявой головой. — И для вашей дочери тоже. Вы оба не первый день живете и уже успели поесть другими ложками.
— О да. Ложек на нашем веку было немало.
— Ну вот. А всю жизнь — это значит всю жизнь. С того дня, когда вас отняли от материнской груди. Эта ложка могла бы пригодиться новорожденному младенцу. Но не думаю, что найдутся родители, способные серьезно отнестись к моим словам. Так что надежды мало.
— Ясно, — вздохнул я. И вполне искренне добавил: — А жаль.
— У взрослых людей вроде нас с вами шансов на бессмертие немного, — заметил хозяин. — Общеизвестно, что самый верный способ — съесть философский камень, запивая его кровью мертвеца, замученного пытками.
— Даже так? — изумился я. — Где ж его взять-то, замученного пытками? В наши политкорректные времена?
— Вот я и говорю, у нас с вами совсем немного шансов на бессмертие, — кивнул он. — Но это не беда. На том свете тоже есть чем заняться.
Таким тоном обычно говорят о курортах — дескать, ничего из ряда вон выходящего, но о потраченных
