Большая телега

— Как могут быть похожи только курортные отели? — подсказал я.

— Схватываете на лету. И рестораны у нас совершенно одинаковые, разве что здесь, где мы с вами сидим, кофе чуть получше, чем в прочих, и винная карта побогаче. Поэтому и народу здесь больше.

— Я так и подумал.

— Ну вот. Поэтому сестрички Норруа ходят сюда по очереди, чтобы все было по-честному.

— Но они могли бы просто ездить на разные курорты, это гораздо интересней. — Я уже полностью включился в игру.

— Вот это вряд ли. Видите ли, Чивитанова — единственный европейский курорт, где ветры могут спокойно отдохнуть среди своих. Поодиночке они, конечно, появляются где угодно, никто им не указ. Но все вместе — только здесь.

— Почему это?

— Равновесие, — туманно заметила моя собеседница. — Все из-за равновесия.

— Не понимаю, — огорчился я. — Что за равновесие?

— Самое обычное. Равновесие мира. Видите ли, ветер, на время принявший форму человека, — явление довольно обычное, но только с точки зрения самого ветра. Люди так не считают. Им кажется, это нечто невозможное. Даже вы сейчас совершенно уверены, будто я развлекаю вас фантастическими историями, что уж говорить о других.

Я хотел было не то возразить, не то, напротив, согласиться, но поскольку так и не смог решить, что будет уместней в сложившейся ситуации, ограничился неопределенным блеянием, которое могло означать все что угодно:

— Э-э-э…

Но зеленоглазая женщина не обратила внимания на мою жалкую попытку высказаться.

— В общем, все сводится к тому, что ветер, заключенный в одно и тем более несколько человеческих тел, — это так называемое «чудо». То есть событие, вероятность которого считается стремящейся к нулевой.

— Ну мало ли что «считается», — нерешительно возразил я, не столько ей, сколько собственному голосу разума, который, похоже, изготовился устроить мне крайне нежелательный в присутствии посторонних скандал с пощечинами.

— Не скажите. Убежденность — великая сила, особенно когда великое множество одинаковых убеждений сливается в общий хор. Нынче чудеса все еще могут позволить себе ежедневно случаться в пустынях, где нет ни людей, ни, соответственно, их убеждений, но им следует соблюдать большую осторожность в городах. Когда чудес происходит столько, что людям становится трудно их игнорировать, нарушается равновесие между всеобщим представлением о реальности и ее актуальной картиной. Можно было бы сказать, что последствия непредсказуемы, и умолкнуть с загадочным видом, но нет, они вполне предсказуемы и из знакомых вам природных явлений больше всего похожи на наводнение, только из берегов выходит не река, и не море… Но какой смысл ветру превращаться в человека в пустыне? Человеком интересно побыть только среди других людей, по крайней мере так им кажется. Понятно, что одно- единственное чудо равновесия не нарушит, особенно если о нем никто не догадывается, поэтому поодиночке, на своей территории эти красавцы вытворяют что бог на душу положит — и людьми прикидываются ради возможности сходить на танцы, и птицами по лесам летают, и ящерицами на солнце греются, словом, как только не развлекаются. Вон, Рыжий Биз[63] вообще детские книжки пишет, и, как мне рассказывали, преотличные — от ребят с суровым нравом вроде него такого обычно не ждут.

— Детские книжки? — зачем-то переспросил я. Лишь бы не молчать.

Она только плечами передернула — дескать, не отвлекайся на пустяки. И продолжила:

— Проблемы начинаются, когда ветрам приходит блажь собраться вместе. Естественное желание: каждому хочется время от времени отдохнуть среди своих. А на отдыхе ветры предпочитают выглядеть как люди — и не потому что человеческое тело так уж совершенно, вовсе нет, просто им кажется, что оно идеально подходит для праздности, и, пожалуй, ни для чего другого.

На этом месте я почувствовал себя без пяти минут пророком, которому вот прямо сейчас открывают величайшую тайну человеческого бытия. Проповедовать ее будет легко и приятно, и ведь ни одна зараза не решится возразить, совершенно очевидно, что мы созданы исключительно для праздности, просто слишком долго жили в прискорбном заблуждении, будто не имеем права подолгу ей предаваться. Но победить этот предрассудок будет гораздо проще, чем любой другой.

Впрочем, вслух я все это говорить не стал: невежливо перебивать даму, особенно когда она рассказывает такие замечательные вещи.

— Место для общих собраний искали долго, — говорила она. — И наконец выбрали Чивитанову. Здесь, как вы уже могли заметить, совершенно безветренно — уверяю вас, не только сегодня, а почти всегда. Неудивительно, что никто из ветров не знал об этом городке. Пришлось им подсказать.

— Все равно не понимаю, почему именно Чивитанова, — сказал я, воспользовавшись паузой. — Что здесь такого особенного?

— Ничего, — улыбнулась зеленоглазая женщина. — В том-то и дело, что абсолютно ничего. Я уже говорила, что все дело в равновесии. Если требуется найти город, где можно без особых опасений совершить великое множество чудес одновременно, это должно быть очень заурядное место. Скучное и унылое. Такое, куда чужаки приезжают только случайно, из экономии или сдуру, и никогда не возвращаются, по крайней мере не по зову сердца. Да и местные жители чуть ли не с детства прикидывают, куда бы удрать, а те, кто остается дома, не столько живут, сколько доживают свой век — даже двадцатилетние. И чтобы никакого прекрасного прошлого, ни богатой событиями истории, ни даже смутных легенд — вообще ничего в таком роде. В городе, где с момента основания не произошло ни единого, самого завалящего чуда, можно творить что угодно, это все равно что поливать пустыню, миг — и ни осталось ни следа. И равновесие здесь наверняка сохранится, а если даже нет, это пойдет всем только на пользу — хуже-то в любом случае уже некуда.

— Логично, — неуверенно сказал я. Не потому что действительно обнаружил в ее рассуждениях какую-то логику, просто почувствовал, что для создания нужного настроения сейчас следует выразить согласие.

— Абсолютно логично, — тоном, не терпящим возражений, подтвердила она. И деловито добавила: — Вообще-то Чивитанова не единственная унылая дыра, которую можно без риска залить так называемыми чудесами, даже на этом побережье найдется еще пара-тройка подобных городков, но они уже заняты: скажем, в Габичче летом собирается клуб Белых Дам, а пляж на окраине Фано забили ловцы книг.

Час от часу не легче.

— Что за клуб Белых Дам? И, ради всего святого, какие «ловцы книг»? Зачем ловить книги? Они же вроде не бегают.

— Можно подумать, вы не знаете, кто такие Белые Дамы. Своими глазами вы их, предположим, вряд ли видели, но в книжках-то наверняка читали. Если верить слухам, в каждом втором старом замке обитает призрак Белой Дамы; на самом деле их, конечно, гораздо меньше, и пяти десятков по всей Европе не наберется. Но и этого достаточно, чтобы занять целый пляж в Габичче. Белые Дамы, вопреки суевериям, не только не боятся света, но и обожают лежать на солнце, хотя загар к ним, конечно, не пристает. Они очень милые, но по большей части скучные — я, помню, провела с ними две недели позапрошлым летом, чуть не свихнулась от тоски… А вот ловцы книг — очень любопытная публика. Они, видите ли, не отсюда.

— В смысле, не итальянцы?

— О да, они определенно не итальянцы, в этом я готова поклясться. Откуда именно приходят ловцы, я точно не знаю, да это и не важно. А важно вот что: там, где они живут, никто не пишет книг. Так уж сложилось: письменность есть, но желания сочинять книги никто почему-то не испытывает — я имею в виду то, что называют художественной литературой, с учебниками-то у них все в порядке, очень образованный народ. И охотников до чтения среди них великое множество, там это считается одним из самых утонченных удовольствий. Но поскольку создавать собственную литературу некому, им пришлось научиться заимствовать чужие книги. То есть вовсе не обязательно их именно красть, хотя самые азартные молодые ловцы порой этим развлекаются. Но, в общем, достаточно просто