покупать книги в магазинах и доставлять домой, где их ждут квалифицированные переводчики. В тех краях книгоиздательство — самый доходный бизнес, а ловец книг — самая уважаемая и высокооплачиваемая профессия. Каждый хочет быть ловцом, но мало кто может им стать: для этого требуется способность время от времени оказываться в
— Погодите, — попросил я. — У меня от ваших историй уже голова кругом идет. Я так и не понял, откуда приезжают эти ловцы? И почему покупка книг, пусть даже в чужой стране, требует от них таких усилий? И что значит «счесть себя неотъемлемой частью чужой реальности»? Почему — «чужой»? Ох, похоже, я вообще ничего не понял.
— Конечно ничего, — согласилась зеленоглазая. — Это естественно. Но если вам действительно интересно, можно просто съездить в Фано. Это недалеко, а ловцы книг — люди дружелюбные и любопытные. Глядишь, подружитесь. А меня расспрашивать бесполезно; строго говоря, мои знания о ловцах книг сводятся к тому, что они уже давно застолбили за собой Фано, и нам… то есть я хотела сказать ветрам, досталась Чивитанова. Грех жаловаться, отличное местечко, один из самых дешевых и непопулярных курортов в этих благодатных краях — именно то, что требуется.
Она умолкла, о чем-то задумалась и вдруг совсем иным, будничным тоном сказала:
— Меня, конечно, очень интересно слушать. Но чего вам сейчас на самом деле хочется, так это искупаться. Идите, я посторожу ваш рюкзак.
Я открыл было рот, чтобы вежливо отказаться — дескать, потом, успеется. Но, поразмыслив, сказал только «спасибо» и побежал к воде.
Вернулся я полчаса спустя. Моя одежда по-прежнему была влажной, но уже не от пота, а от соленой морской воды. Сел напротив зеленоглазой женщины, одной рукой взял чашку с эспрессо — она, похоже, сделала заказ, увидев, как я выхожу из воды, — другой убрал со лба мокрые волосы и блаженно выдохнул:
— Господи, как же хорошо.
— Да, неплохо, — благодушно согласилась она. — Для полного счастья не хватает только свежего ветра.
— Сами же говорили, тут их полно, — улыбнулся я.
— Полно, совершенно верно. Причем некоторые из них совсем рядом. Видите белобрысую парочку у стойки? Брат и сестра Бернштайнвинд,[64] романтические золотоглазые немцы, по вечерам, налившись граппой по самые брови, они бредут на пляж и вслух читают морю отрывки из Томаса Манна. Море, впрочем, остается довольно; не знаю, любит ли оно немецкие романы, но обожает внимание… А эксцентричный синьор за дальним столиком, в шляпе канотье, красных подтяжках и с хризантемой в петлице, — не кто иной, как сам Бурашка Сильх.[65] По утрам он приходит на пляж несносным мальчишкой и швыряется камнями в купальщиков, к полудню взрослеет и становится вполне милым человеком, невзирая на ужасные подтяжки, но спать уходит сварливым, вздорным стариком — такие уж у него причуды. А вон в тех шезлонгах — нет- нет, левее! — возлежат сеньориты Солано.[66] Отсюда, пожалуй, не разглядеть, но они выглядят как бабушка и внучка, вернее, как прабабушка и правнучка; характер у обеих не сахар, при этом девочка ведет себя как выжившая из ума старуха, а бабка, напротив, как капризная девчонка… А скоро здесь появятся сестрицы Инферно,[67] в это время они обычно обедают, а за ними непременно притащится пан Йоновек,[68] он очень трогательно, в старомодном духе ухаживает за всей троицей, не в силах выбрать одну из барышень; впрочем, его можно понять… Так что да, я говорила вам сущую правду: ветров в Чивитанове больше, чем обычных курортников. Но что толку, если никто не желает дуть. На вас вся надежда.
— Почему — на меня? Я-то точно не ветер.
— Пока нет, — согласилась она. — Но я почему-то уверена, вы совсем не прочь попробовать, каково это.
— Я-то, может, и не прочь. Но я, ничего не попишешь, уже родился человеком. И прожил в таком виде сорок с лишним лет. Довольно поздно что-то радикально менять, вы не находите?
— А по-моему, как раз самое время. Я уже говорила вам: есть много разных способов быть — для ветра и для человека, вообще для кого угодно. Люди обычно довольствуются одним-единственным способом, это правда. Но когда я увидела вас, сразу поняла, вы почти такой же жадный, как ветер. Из вас вполне может выйти толк.
Только теперь я почувствовал, что непринужденная беседа наша зашла в тупик — тот самый, где ноги становятся ватными, а тело тяжелым, как в страшном сне, а выход, как и во сне, только один — немедленно проснуться. Чего бы это не стоило.
— Мне не нравится, как стал складываться наш разговор, — сказал я. — Пока вы просто развлекали меня разными историями, а я сидел и слушал, все было прекрасно. Но теперь вы вдруг начали требовать, чтобы я стал ветром — в шутку, конечно, теоретически я это понимаю, но чувствую, что еще немного, и я начну относиться к вашим словам почти серьезно или даже, чего доброго, слишком серьезно; собственно, уже начал. Это нечестно.
— Почему именно «нечестно»? — удивилась она.
— Потому что я уже готов вам поверить, а все еще не знаю, кто вы. И что за игру ведете. И почему именно со мной? Только потому, что я понимаю по-русски, а вы это заметили?
— Вот уж это точно не причина, — неожиданно рассмеялась моя загадочная незнакомка. — Некоторые ветры считают, что у людей всего один язык, просто никто не знает его целиком, вот и не могут договориться. А некоторые считают, что языков на свете столько, сколько живых людей, у каждого свой, просто некоторые языки похожи друг на друга до такой степени, что между их носителями может возникнуть сладкая иллюзия взаимопонимания, а некоторые, напротив, совершенно не похожи. Впрочем, прикладного значения эти теории не имеют — в любом случае, ветер всегда говорит с человеком на понятном ему языке, иначе у нас не получается, даже если очень захотим.
— «У нас»? — переспросил я. — Хотите сказать, вы тоже? Ну, в общем, логично, рано или поздно это должно было выясниться… И что вы за ветер?
— Что ж, пожалуй, самое время представиться, — согласилась зеленоглазая. — Меня зовут сеньора Бора,[69] и дела обстоят так, что я — единственная хозяйка этих мест. Не только и даже не столько города, но всей Адриатики; собственно, мой родной дом на другом берегу. И все равно каждое лето, перебираясь сюда на отдых, я чувствую себя хозяйкой, принимающей гостей, как- никак это была моя идея — собираться в Чивитанове. Никто, разумеется, не налагал на меня ответственность за благополучие остальных — не только наших, но и местных жителей и приезжих, — но я ее все равно ощущаю. И стараюсь по мере сил их опекать, просто потому, что больше некому, а мне, пожалуй, даже нравится.
— Это я могу понять, — кивнул я, совершенно счастливый, что наконец действительно могу понять хоть что-то из ее туманных объяснений.
— В целом, я считаю, все очень удачно получилось, — самодовольно сказала синьора Бора. — Чивитанова — в высшей степени заурядный, унылый, сонный городок; здесь не только наши скромные собрания, а ежегодный парад суккубов устраивать можно, не опасаясь последствий, никто и глазом не
