похудеть, чего доброго! О, это вы сразу же поняли и испугались. А страх породил злобу. Тогда-то вы перестали брезговать средствами, вы дошли даже до клеветы!
— Видите, что делается, видите, — тяжело багровея, бормотал начальник лагеря.
— А почему вы не спросили о походе старшего вожатого? Почему? Он ведь тоже был. И даже фильм снял. И даже проявил и смонтировал его. Ночами не спал, хотел поспеть к этому педсовету. Где этот фильм, Князев? Не скажете?
— Я попрошу по существу и без оскорблений, — предупредил председатель завкома.
— Меня оскорбляли, я молчал, потерпите вы! — возмутился Иван. — Так вот о том, что было в фильме, расскажет он. — Иван хлопнул по неширокому плечу Юрия Павловича, от чего тот вздрогнул. — Расскажет членам комиссии, расскажет на заводе, везде, где надо, о ваших делишках, Князев. Он знает, он бывал на этих ваших «днях рождения». Но это потом. А теперь по существу… Ишь ведь, наплели тут на меня, собрали все в кучу! Дети поцарапались… Да какие же дети без царапин?.. Мальчишки в омуте купались, ах-ах-ах! А ты иди, Филимонов, спроси самих мальчишек, плохо им было или хорошо? Слезы крокодильи распустили: ногу девочка повредила, калекой станет… Да нынешние медики вон головы скоро станут пришивать, а чтобы растяжение сухожилий не вылечили, это, знаете, специально придумать надо! Тоже и насчет Люси Ивановой… Эта девочка, если хотите, моя гордость! Привела ее мать в отряд заморышем, а теперь посмотрите на Люсю! Сходите и посмотрите! Я не хочу тут заниматься похвальбой и уверять, что все гладко у меня. Ошибки есть. С теми же перекатами на Китиме… Надо было разведать. Тогда не случилось бы крушения. Ничего страшного, правда, не произошло, но могло произойти. Тут моя ошибка. И еще были ошибки… У вас их, разумеется, не будет, потому, что не бывает ошибок у того, кто ничего не делает… А теперь насчет моего «морального несоответствия»… Ишь ведь опять как выдано! Мол, не я, а Кувшинников распутник! Выследили — в палату зашел… Правильно сказала Татьяна Георгиевна — грязь это! Все ваши намеки и домыслы — грязь! Облили вы помоями и меня и эту девушку. За такие вещи, Князев, морду бьют!..
Тут в президиуме и во всей столовой поднялся такой шум, что Иван махнул рукой и сел на свое место со скверным ощущением, что говорил плохо, говорил не то и не так, что самые важные мысли и доводы придут потом, когда уже будет поздно…
Шум в столовой стоял невообразимый, члены комиссии жарко спорили между собой, Князев сидел багровый. И вот слова попросила Анна Петровна.
— Слово предоставляется, — встрепенувшись и как бы приободрившись, с любезной улыбкой на губах сказал начальник лагеря, — педагогу третьего отряда, одной из старейших работниц лагеря, Анне Петровне… Пожалуйста, Анна Петровна.
— Я постараюсь быть краткой, — дождавшись тишины и откашлявшись, начала Анна Петровна. — Отношения у нас с Иваном Ильичом, как тут уже говорилось, сложились не совсем так, как это должно быть между вожатым и педагогом одного отряда. И, я уверена, не по моей вине. Ивану Ильичу не хватает, порой, сдержанности, чуткости, такта. Вот и в случае с девушкой… Хотя я уверена, что ничего дурного ни он, ни она допустить не могли, все-таки в палату заходить не стоило. Это шаг необдуманный, все та же, я бы сказала, неразборчивость, неделикатность, что ли…
— Распущенность, — подсказал Князев.
— Но!.. — Анна Петровна сделала паузу и продолжала: — Но я считаю, что беды тут большой нет. Иван Ильич человек молодой, почаще надо говорить ему в глаза о таких вещах, а ему самому крепко подзадуматься над некоторыми своими словами и поступками. И дело, думаю, поправимое. Теперь о главном… Вы знаете, товарищи, несмотря на то, что отношения у нас были часто натянутыми, я бы с удовольствием поработала с Иваном Ильичом еще. Повторяю — с удовольствием.
Князев удивленно смотрел на Анну Петровну.
— …Мы зачастую только говорим, что детям надо прививать любовь к родному краю, обогащать их души контактом с природой, а Иван Ильич как-то пытается это осуществить на деле. Мы много разглагольствуем насчет того, что молодое поколение надо воспитывать в труде, в действии, а Иван Ильич пытается это осуществить. Правильно или неправильно, успешно или нет — другой разговор. Но — пытается. То же можно сказать об элементах военно-патриотического воспитания… Это ночное ориентирование, товарищи, оно же прямо необходимо будущим защитникам Родины! Я не новичок в воспитании, давно учу ребятишек, и, понимаете, пришлось-таки мне признать, что его начинания интересны. К ним надо присмотреться, а может, чему-то не грех и поучиться. Вот какой вывод сделала я для себя, честное слово! И последнее… Кувшинникову от природы дано быть педагогом. Да, я не боюсь сказать так. Это в нем стихийное, что ли, грубое, ну, как неотесанный кусок гранита… Но оно есть. Заканчивая, я обращаюсь к членам комиссии: пожалуйста, осторожнее! Повторяю, у парня талант педагога, а это большая редкость. Надо сделать все, чтобы поддержать его. А вот насчет вашего «морального соответствия», Василий Васильевич, очевидно, пора говорить. Слухи были в лагере и в прошлом году, и в этом. Слухи, конечно, есть слухи, хотя и они зря не появляются, Но если всплыло на поверхность, как я поняла, то комиссии, по-моему, стоит разобраться.
Тихо стало в столовой. У Князева был вид обиженного ребенка. Члены комиссии посовещались, и председатель завкома сказал:
— Комиссия просит вас, Василий Васильевич, перенести окончание педсовета на завтра. Нужно кое в чем разобраться…
А поздно ночью в беседку к Ивану — так они условились — пришел секретарь Кеша и сообщил ему о результатах «закрытого совещания в верхах», как он выразился.
— Только не падай духом и не горячись, — предупредил Кеша, опускаясь на скамейку рядом с Иваном.
— Мне все ясно, можешь не продолжать-сказал Иван.
— Я тебя понимаю и убежден, что в главном ты прав. Больше того, заверяю тебя… вот на будущий год встанет вопрос о старшем вожатом, руками и ногами буду за тебя! Но на эту третью смену решили тебя заменить… Шумели часа три, дым коромыслом, охрипли все… Я за тебя дрался, как мог. А что я мог, скажи? За что ни хвать, фактов-то нет, а у Васи факты. Ведь на два килограмма похудели твои пионеры — шутишь? На две тысячи граммов! А то, что у них извилин прибавилось в мозгу, доброты в душе, чувства их стали тоньше, так это же не взвесишь на весах! Ну, а с Ириной… — Кеша покачал головой. — Сглупил? Сглупил. Дал Васе в руки такой факт! Как ни крути — недопустимо, и все тут!
— Да ничего же не было, Кеша! — поморщился Иван. — Я же объяснял Князеву. Зашли, взяли куртку, а потом на террасе сидели.
— А как плохо ты говорил, Ваня, как плохо! — Кеша зажал голову руками. — Одни эмоции… Ты хоть бы подготовился, что ли! Вплоть до того, что тезисы бы на бумажке…
— Ну, а старший вожатый и сейчас промолчал?
— Какое там! — Кеша махнул рукой. — Сцепились с Князевым, как волки, мы думали — подерутся. Юра кричит: украл мои пленки, отдай сейчас же! Вася — на него. Слово за слово, и пошло! А ты войди в наше положение — легко ли тут понять что-нибудь! Ну, вкатят по выговору обоим. Васе по партийной линии, Юре по комсомольской. Кастеляншу уберут, это уж точно… Но Васю и Юру решили оставить, настоял предзавкома, и я его понимаю — шутишь, сейчас затеять канитель с увольнением, с заменой? А кем заменить — встает проблема. Вот и решили: черт с ними, пусть дотягивают этот сезон, а зимой уж будем поднимать вопрос, спокойно разбираться. И я еще раз заверяю — руками и ногами буду за тебя в качестве старшего вожатого.
Иван слушал и не слушал уже. Думал о том, что надо немедленно найти Ирину.
Кеша же продолжал заверять Ивана в своих хороших к нему чувствах, и что будет руками и ногами…
— Да успокойся ты, Кеша! — сказал Иван расстроенному секретарю. — Не виню я тебя. И что сагитировал в лагерь поехать, не виню. Честное слово. Конечно же, мне обидно, конечно же, я уверен, что со мной обошлись несправедливо… Дело ведь не в этой третьей смене, дело в принципе. Меня выбросили, а вот Вася остался… Так что, как ты меня ни уверяй, невесело мне сейчас. Утешает только то, что… Анна Петровна, слышал, что сказала? Мне, понимаешь, слова ее… Я чуть слезу не пустил, когда она… А то я чувствую, что к ребятам привязался, что мне нравится эта работа, а вдруг способностей нет? А теперь,
