Кровь Па-Рамессу бурлила от негодования. Даже Тиа был огорчен происходящим, хоть и старался этого не показывать.
Неужели фараон ослеп? Или поддался душевному недугу, делающему человека рабом решений, которые он принял, думая, что прав, и не замечая, что его правота спорит с реальностью?
И Па-Рамессу решился прибегнуть к своему секретному оружию.
Вот уже много месяцев подряд Птахмос периодически отлучался из дворца на два-три дня под предлогом, что выполняет приказ коменданта казармы. Сети до поры до времени ничего не знал об этом. И вот однажды вечером он заметил, что Птахмоса нет за столом, и поинтересовался, где он. Хранитель вечерних тайн сообщил, что достопочтенный принц отбыл в провинцию. Сети вслух похвалил за служебное рвение того, кого ныне называл сыном.
И что хуже всего, скульпторы уже работали над новым барельефом в храме Амона в Карнаке, на котором Птахмос был изображен следующим за колесницей своего отца.
Па-Рамессу отправился в казарму и выяснил, что комендант ничего не знает о таинственных отлучках Птахмоса. Из всего выходило, что Птахмос лгал. Па-Рамессу поделился своими открытиями с Тиа.
— И что ты намерен предпринять? — спросил тот.
— Ложь говорит о существовании тайного и достойного осуждения плана. Птахмос лжет, потому что не сомневается: если кто-то дознается, куда он ездит, его ждет наказание.
— Именно так.
— Я хочу, чтобы за ним проследили и узнали, где он бывает. У тебя больше возможностей. Найди мне подходящего человека!
Тиа задумался.
— У меня есть на примете один писец, хитроумный и преданный. Пообещай ему свою защиту на случай, если его раскроют.
— Обещаю.
— Ты сможешь заплатить ему за работу?
— Я могу попросить кольца у матери. Сколько?
— Много не надо. Десяти медных колец хватит. Я приведу его к тебе сегодня после обеда.
Писец? Подросток с веселым плутоватым лицом и каламом, сунутым за ухо, — знак того, что он умеет читать и писать. Звали его Именемипет. Па-Рамессу объяснил ему суть задания: выяснить, где бывает принц Птахмос во время своих отлучек из дворца.
— Мне придется взять где-нибудь на время осла, — сказал Именемипет.
— Сколько это стоит?
— Не очень дорого. Пять или шесть медных колец.
Па-Рамессу дал ему десять. Именемипет поцеловал ему руки.
— Ты должен молчать как камень, — добавил Па-Рамессу.
— Твое доверие, достопочтенный принц, скрепило мои уста нерушимой печатью.
Через три дня Именемипет явился с отчетом.
— Я следовал за принцем Птахмосом, твоим братом, больше двух часов, пока мы не оказались в деревне, которая называется Десять Шакалов, это к северу от Уасета. Слежки он не заметил, а если и увидел меня, то принял за крестьянина. В деревне он остановился у старика по имени Седьем-Атон, бывшего жреца Атона, теперь живущего в скромной хижине. У него он провел ночь. В дом заходили еще двое или трое.
— Седьем-Атон?
— Так его зовут.
«Ухо Атона». Нехорошее имя, люди давно не носят такие… Па-Рамессу вспомнил, какой вопрос задал Птахмос на похоронах Рамсеса: «Мой дед Эхнатон тоже здесь похоронен?» Неужели Птахмос хранит верность культу, установленному его предком? Но откуда бы мальчику знать о нем? Неужели он вынашивает коварные планы?
— Тебе не удалось разузнать, о чем они говорили?
— Нет, достопочтенный принц. Но я могу это узнать.
— Как?
— Седьем-Атон живет за счет подаяний. Если я принесу ему дар, он обязательно пригласит меня в гости.
Па-Рамессу на мгновение задумался. Потом призвал к себе управителя дворца и приказал выдать Именемипету мешок смеси зерен пшеницы и ржи и глиняный кувшин с вином. Протягивая юному писцу десять медных колец, он сказал:
— Жду тебя с новостями.
Па-Рамессу и Тиа обменялись взглядами; им оставалось только вооружиться терпением.
— Мы уже знаем причину его скрытности, — сказал Тиа. — Но нам нужны доказательства.
Именемипет явился с отчетом только через десять дней.
— Седьем-Атон рассыпался в благодарностях и заверил меня, что я — реинкарнация бога Атона, явившаяся скрасить его старость. Он предложил мне разделить с ним трапезу. Я увидел, что принц Птахмос принес ему много еды — мясо сернобыка и медовые лепешки. В доме было еще трое юношей, двое из них оказались деревенскими писцами, им лет по пятнадцать — семнадцать. Но самое почетное место занимал принц, твой брат, несмотря на свой юный возраст. Седьем-Атон относится к нему с огромным почтением. После обеда и ужина жрец некоторое время посвящал обучению, рассказывая о превосходстве бога Атона, который есть свет, и жизнь, и источник всего сущего, в том числе и вторичных богов. Судя по всему, он отождествляет Атона с Атумом[17].
Па-Рамессу и Тиа были потрясены услышанным.
— Твой брат-принц посещает Седьем-Атона в третий, двенадцатый и двадцать первый день каждого месяца, — добавил Именемипет.
— Слышал ли ты что-нибудь еще о принце Птахмосе? — спросил Па-Рамессу.
Юный писец смутился.
— Да простит меня достопочтенный принц, но я слышал, как Седьем-Атон заявил, что, взойдя на трон, Птахмос в своей бесконечной мудрости восстановит старый порядок и утвердит превосходство Атона Бесконечного и Всеобъемлющего.
Па-Рамессу откинулся на спинку стула.
— Возможно, тебе придется подтвердить эти слова под присягой, — сказал он.
— Я твой преданный раб.
Па-Рамессу дал писцу десять медных колец и отпустил восвояси, посоветовав не попадаться на глаза Птахмосу и ждать дальнейших указаний. Когда Именемипет вышел из комнаты, Па-Рамессу и Тиа какое-то время молча смотрели друг на друга.
— Что ты теперь будешь делать?
— Я не могу скрывать это от моего божественного отца. Тогда я стал бы сообщником Птахмоса.
Божественный Сети Менмаатра вот уже четыре недели отсутствовал: он отправился на запад, чтобы призвать к порядку племена Ирема[18]. О его победном возвращении возвестило рокотание труб: кампания прошла успешно, египетские воины разбили этих неугомонных невеж, которые отказывались признать естественное превосходство Страны Хора. В день своего возвращения, отужинав, он намеревался переделать массу дел, в том числе принять наместника одной из провинций, обеспокоенного тем, что какая-то банда постоянно грабит царские зернохранилища. Поэтому он предложил сыну перенести разговор, о котором тот попросил, отведя отца в сторонку, на более позднее время.
— Божественный и славный отец, я бы не осмелился просить у тебя аудиенции сегодня вечером, если бы речь не шла о срочном и важном деле.
Сети сделал нетерпеливый жест.
— Не представляю, о чем таком уж срочном ты хочешь рассказать. Что ж, я тебя, слушаю, но будь краток.
— Я прошу, божественный отец, чтобы ты призвал Тиа.
Сети удивленно поднял брови.
