— Пьяные немецкие матросы сошли на берег и, думая, что они уже в Англии, попытались объясниться с туземцами на английском языке. — Пошутил Артем. Посмотрев на наши постные лица, он добавил: – А вы у нас станете эстонцами. Эстонский акцент английского языка чертовски трудно подделать и распознать – потому что его никто никогда не слышал!
Он рассмеялся, а мы с Захаром его не поняли – поэтому стояли серьезные как два БТРа.
— Ладно, парни, не берите в голову. Я буду вашим сопровождающим в ближайшую неделю, — он оглянулся на Стаса и тот согласно кивнул. — Собирайтесь, через час выезжаем.
Через час мы оказались в черной 'Волге' на задних сиденьях.
Неразговорчивый Стас крутил баранку, а сидевший с ним рядом Артем заливался соловьем:
— Теперь вы, парни, члены советской делегации участников 'Дружбы-84' в Гаване. Не обольщайтесь, не олимпийцы. Технический персонал. Принеси-подай. Шнурки завязать, сопли подтереть, капу в рот сунуть. Правда, среди Абдурахмановых, Абдукалыковых, Нурказовых, Конакбаевых и Абаджянов вы будете смотреться не совсем русскими. Держитесь ближе к Акулову и Яновскому. Впрочем, вам будет не до того.
— Мы на Кубу поедем? — Изумленно спросил Майцев.
— А ты знаешь еще какую-то Гавану? — уточнил Артем. — Нет? Тогда на Кубу. И не поедем, а полетим родимым 'Аэрофлотом'. На замечательном самолете 'Ил-62'. Прямым рейсом. Двенадцать часов, пальмы, море…
— А зачем нам на Кубу? — спросил я, вспомнив желание Леньки Попова получить там аккредитацию. — Вы ничего не путаете?
К своему стыду, я не очень много знал о Кубе: она где-то рядом с Америкой, там растут упомянутые Артемом пальмы с бананами и сахарный тростник, там есть наши, советские, военные базы, там живут красивые мулатки и Фидель Кастро – жуткий бородатый здоровяк, с которым я не хотел бы встретиться в подворотне. Еще что-то я помнил о его сподвижнике Че Геваре – путешественнике и революционере, которому не сиделось на одном месте. Наверное, он был последним из 'профессиональных революционеров'. Потом мне вспомнилась учительница литературы и русского языка из соседней школы. Я не помнил, как ее зовут, но ее история была достаточно известна в городе. Она написала письмо Фиделю Кастро с выражением восхищения его мужеством и волей кубинского народа к свободе, равенству и братству. И, я уж не знаю, как так вышло, но спустя месяца три-четыре она получила официальное приглашение от Фиделя Кастро посетить Остров Свободы! Она съездила, провела там почти месяц, разъезжая по стране в сопровождении 'кубинских товарищей'. И потом еще год ездила по школам нашего города, знакомя учеников со своим необычным путешествием. Она смеялась, вспоминая, что в январе вода на пляжах у Гаваны охлаждается до 24 градусов и кубинцы удивлялись ее морозостойкости, когда она полезла в эту 'студеную' воду. В общем, там все было совсем не так, как у нас.
— Серега, моя профессия запрещает мне что-либо путать, — проникновенно сообщил Артем. — Если я начну путать, я быстро умру от голода и всеобщего презрения. Нет, все верно – мы летим на Кубу.
— Странно, — заметил Захар.
— Стас, останови, — попросил Артем и, когда машина остановилась, скомандовал: – Оба – на выход.
Мы послушно вышли, и наш сопровождающий отвел нас чуть в сторону.
— Послушайте меня, мальчики, — сказал он. — Я видел дураков, но таких как вы – еще нет. Вы понимаете, что, послушав нашу беседу – всего лишь два часа – любой встречный-поперечный будет знать, что вы готовитесь для заброски нелегалами в Штаты? Представьте, что Стас – враг. Надолго для них, — он показал большим пальцем за спину, — останется тайной ваша задача?
Мы с Захаром стояли перед ним покрасневшие, будто уличенные в рукоблудии. Ведь нас учили, нам рассказывали, а мы…
— В общем, так, — заключил Артем. — Мне начальство приказало, я сделаю. Но потом напишу рапорт, в котором четко отражу свое мнение о том, какие вы неподготовленные придурки. Понятно?
— Не особенно, — Захар встал в позу.
Не любил он, когда его начинали отчитывать. Случается у человека такая черта характера – вози на нем воду как на ишаке, но ишаком не называй вслух, и все будет ровно. Но Артем ошибся – он сказал то, чего говорить не следовало.
— Ты понятия не имеешь, — говорил Захар, — для чего исполняешь свой приказ. Поручено – делай! И не пищи, понял-нет?
Я не увидел того короткого и быстрого движения, что уронило Захара на землю.
Артем нахмурился и почесал подбородок:
— Что за молодежь нынче? Учишь-учишь… У тебя тоже есть возражения?
Я наклонился над Майцевым.
— Все с ним нормально будет, — посулил Артем. — Если научится уважать чужие шрамы.
Я поднял друга – его немного качало, а глаза не желали фокусироваться на действительности.
Регистрацию и таможню в Шереметьево мы прошли как раскаленная спица через масло – не останавливаясь ни на минуту. Артем предъявлял всюду наши документы, а мы просто шли за ним следом, как за ледоколом. И ни у кого из погранично-чиновной братии не возникло вопросов, на которые нашему опекуну трудно было бы ответить.
Я выезжал за границу в первый раз. У Захара уже был такой опыт – в девятом классе он пропустил две недели школьных занятий, потому что Майцеву-старшему досталась семейная путевка в Болгарию. Но как говорится: прапорщик – не офицер, курица – не птица, Болгария – не заграница. При упоминании Болгарии чаще всего говорили – 'а, шестнадцатая республика!' и никто всерьез зарубежьем ее не считал. Примерно как и Монголию, только в Монголии не было моря и никто туда по доброй воле ехать не желал, в большом отличии от солнечной республики на черноморском побережье. Поэтому для Захара все было так же непривычно, как и для меня. Мы крутили головами по сторонам, все нам казалось в диковинку.
Такого количества иностранцев я не видел еще никогда. Да если не считать короткой пьяной ночевки в ДАСе у Леньки, я вообще никогда не видел иностранцев. А здесь они бродили целыми толпами – очень разные, совершенно недисциплинированные, одетые в какие-то невообразимые штаны в клеточку, какие в Союзе увидишь разве что на клоунах в цирке, и яркие рубахи. Чаще всего говорили на английском, слышался немецкий язык, гораздо реже французский, испанский и итальянский.
— Тоже на 'Дружбу' народ прилетал, — объяснил нам столпотворение Артем. — Легкоатлеты.
Я посмотрел на стоявшего почти на нашем пути здоровенного дядьку в красных штанах и зеленой рубахе навыпуск, без самой малости двух метров роста, с кулаками, в которых легко можно было спрятать бутылку пива – даже пробка не торчала бы, наверное.
Проследив за моим изумленным взглядом, Артем хмыкнул:
— Разные бывают легкоатлеты. Этот ядрами кидается. Или молотом. Метров так на шестьдесят.
К громиле в красных штанах подошел еще один такой же, чуть ниже, но зато с монументальным пузом, они что-то весело стали обсуждать, громко хохоча на весь терминал.
— Какие-то дикие они совсем, — заметил Захар.
— Капиталисты, чего с них взять? — скорчил презрительную гримасу Артем. — Направо посмотрите, немцы из братской ГДР стоят – тихо, чинно, спокойно. У окна чехи – тоже видно, держатся вежливо и с достоинством, а эти… бестолковые. А вон и наш административный помощник руководителя делегации – Владимир Семенович Бор, сейчас я вас познакомлю.
Мы подошли к серьезному мужику, вполголоса отчитывавшему какого-то невзрачного человека – это было видно по его нахмуренным бровям, рубящим жестам правой ладони и потупленному взору распекаемого.
— …раз услышу подобное, вылетишь из состава с треском! — закончил Бор. — Не знаю, чего там позволяет вам Олимпийский комитет, со мной такие вещи не пройдут. Либо как я сказал, либо вали отсюда в свой Хабаровск! Свободен.
Он повернулся к нам:
— Здравствуй, Артем. Это и есть твои ассистенты?
— Да, Владимир Семенович. Захар и Сергей.
Нам пожали руки.
