сообщить…
— У тебя что, нейтрончик соскочил? — огрызнулся Мюллер. — Я не должен ИФК ни цента! У меня сегодня паршивое настроение, и не выводи меня из себя!
Робот терпеливо произнес:
— Показать вам копию договора? Пятого января 2003 года вы затребовали от нас следующие металлоизделия: три четырехметровые трубы из старинного иридия, шесть десятисантиметровых сфер из…
— Пятое января 2003 года будет через три месяца, — перебил его Мюллер, — и у меня нет времени выслушивать свихнувшегося робота. Мне необходимо срочно позвонить. Ты можешь соединить меня с линией связи вместо того, чтобы нести эту бредятину?
— Я не уполномочен разрешать вам пользоваться моими возможностями.
— Дело крайней важности, — отрубил Мюллер. — Человеческая жизнь в опасности, а я тут с тобой спорю!
Робот моментально включил сирену, оповещая всю округу об опасности, и выдвинул устройство связи. Мюллер назвал номер Фредди Монсона.
— Я могу обеспечить только звук, — сообщил робот, соединяясь с коммуникационной сетью. Прошла минута. Затем из решетки громкоговорителя на груди робота раздался знакомый глубокий бас Фредди Монсона:
— Слушаю. Чего вы хотите?
— Это я, Пауль. Я очень сожалею, что поднял тебя, Фредди, но у меня большие неприятности. Я так думаю, то ли я сбрендил, то ли все остальные.
— Естественно, все остальные. Что у тебя стряслось?
— У меня исчезла мебель. Робот-сборщик вытрясает из меня девять кусков. Я не знаю, где Кэрол. Я не могу вспомнить, что я де лал вчера. Я обнаружил запись насчет билета до Каракаса, сделан ную моей рукой, и не могу понять, зачем он мне. И…
— Можешь не продолжать, — сказал Монсон. — Я ничем не могу тебе помочь. У меня самого неприятности.
— Но мне хоть можно прийти к тебе и поговорить?
— Совершенно незачем! — отрезал Монсон. Потом добавил уже более мягко. — Послушай, Пауль, я вовсе не хотел орать на тебя. Но со мной кое-что случилось. Очень неприятное…
— Не притворяйся. У тебя Хелен, и ты желаешь, чтобы я оставил тебя в покое. О’кэй.
— Нет. Честно, нет, — отозвался Монсон. — У меня вдруг произошла большая неприятность. Я оказался в сложной ситуации, и ничем не могу тебе помочь. Мне бы самому кто помог.
— А в чем? Может, я смогу что-нибудь сделать?
— Боюсь, что нет. И с твоего разрешения, Пауль…
— Ответь мне на один вопрос. Где мне искать Кэрол? Ты не знаешь?
— Я так полагаю, что у мужа.
— Я ее муж.
Большая пауза. Наконец, Монсон произнес:
— Пауль, но она ушла от тебя шестого января и в апреле вышла замуж за Пита Кастина.
— Нет, — сказал Мюллер.
— Что нет?
— Нет, это невозможно.
— Ты что, наглотался таблеток, парень? Нанюхался дряни? Травки накушался? Знаешь, извини, но у меня сейчас нет времени.
— Скажи, по крайней мере, какой сегодня день?
— Среда.
— Какая среда?
— Восьмое мая. Впрочем, скорее, уже девятое, четверг.
— А год?
— Ради бога, Пауль…
— Год?
— 2003.
У Мюллера опустились плечи.
— Фредди, я где-то потерял полгода. Для меня сейчас октябрь 2002 года. Я подцепил заразную форму амнезии. Это единственное объяснение.
— Амнезия, — произнес Монсон. Напряжение в его голосе исчезло. — Она и тебя мучает… Амнезия… А может быть — эпидемия амнезии? Она что, заразная? Пауль, тебе действительно лучше зайти ко мне. Знаешь, у меня то же самое…
Тот четверг, девятое мая, обещал быть таким же прекрасным днем, как и прошедшая среда. Солнечные лучи снова залили Сан-Франциско. Небо было чистым, воздух — теплым и нежным. Командор Браскет проснулся как всегда рано, заказал обычный спартанский завтрак, просмотрел утренний ксерофакс с новостями, потратил около часа на диктовку мемуаров и часов в девять вышел прогуляться. Он повернул на Хай Стрит — скопище всевозможных магазинов — и обнаружил, что улицы по непонятной причине заполнены народом. У людей были сонные глаза и они слонялись бесцельно, словно лунатики. Пьяные? Наркоманы? За пять минут командора трижды останавливали молодые люди, интересующиеся, какой сегодня день. Не час, День. Он отвечал, кратко и презрительно. Он старался быть терпеливым, но ему было трудно не презирать этих слабых людей, неспособных удержаться от отравления собственного мозга стимулянтами, наркотиками, психоделиками и прочей дрянью. На углу Хай и Масоник его остановила хорошенькая девушка лет шестнадцати, с глазами загнанной лани.
— Сэр, это ведь Сан-Франциско, правда? То есть я собиралась приехать сюда из Питсбурга в мае, а раз сейчас май, то ведь это Сан-Франциско, да?
Командор Браскет, коротко кивнул и раздосадованно отвернулся. Он был рад увидеть через дорогу Луи Сандлера, управляющего местным отделением “Бэнк оф Америка”. Сандлер стоял у дверей банка. Командор поспешно перешел улицу.
— Это сущее наказание, Луи, — возмущенно проговорил он. — Вся улица забита ненормальными. Сегодня что, карнавал, посвященный шестидесятым?
Сандлер улыбнулся в ответ и сказал:
— Это меня так зовут? Луи? А вы случайно не знаете моего второго имени? Как-то так получилось, что оно совершенно вылетело у меня из головы.
Только тут до командора Браскета дошло, что в городе происходит нечто ужасное, а может, не только в городе, но и во всей стране, что наконец, случилось то, чего он всегда так опасался: левые захватили власть, и настало время надеть свой старый мундир и сделать все, что в его силах, чтобы отразить врага.
Нат Халдерсен проснулся в то утро полным радости и растерянности, чувствуя, что он как-то странно и прекрасно изменился. В мозгу его что-то билось, но это не была боль. Ему казалось, что с его плеч снята гнетущая ноша, что рука смертельного недуга отпустила свою хватку.
Он спрыгнул с постели, полный вопросов:
— Где я? Что это? Почему я не дома? Где мои книги? Отчего я так счастлив?
Помещение походило на больничную палату.
На мозг словно набросили вуаль. Он мысленно приподнял ее и начал вспоминать, что он обратился в… во Флетчеровский Мемориал… в прошлом августе… нет, в позапрошлом в связи с сильным нервным расстройством, вызванным… вызванным…
Он никогда не чувствовал себя более счастливым, чем в тот момент.
На глаза ему попалось зеркало. В нем отражалась верхняя половина Натаниеля Халдерсена, доктора философии. Нат улыбнулся отражению. Высокий, жилистый, носатый человек с густыми соломенными волосами и наивными голубыми глазами улыбнулся в ответ. Отлично сложенное тело. Он расстегнул пижаму.
