неподвижность и безостановочно облетала одни и те же районы. На таком расстоянии от поверхности планеты она не была видна невооруженным глазом, но радар легко мог ее обнаружить.
Запасы пищи подходили к концу. Никто не строил иллюзий. Раз Давехат отмалчивалась, значит, она потерпела поражение.
Паскко получил от своей повелительницы приказ молчать о том, что произошло в пещере. Она попросила о том же и землян. Однако они доверили тайну Жолене, Дону и Фарту.
Люк Дельта, лихорадочно нервный, измученный походом в огнедышащую пещеру, стал сомневаться в реальности увиденного.
— Нет, это невозможно! Это сумасшествие! Бруно, скажите, что нам это приснилось! Это был коллективный кошмар, галлюцинация!
— Увидим, — отвечал Кокдор. — Давехат, кажется, убрала кассеты в надежное место. Как только ситуация немного прояснится, она сама непременно захочет возобновить опыты, разгадать секрет SOS, который идет из… ниоткуда. Вот тогда можно будет судить с большей определенностью. Я допускаю, что обстановка была необычной, могла как-то воздействовать на нас. Мы действительно были как в лихорадке. Все возможно… Подождем!
Однако ему было непонятно поведение Давехат. Нельзя же так бездействовать!. Оправившись от потрясений и почувствовав себя совершенно здоровым, Кокдор попросил свидания с меркурианкой, которая не показывалась на глаза землянам.
Ему ответили, что она ожидает его, и он отправился к ней в сопровождении верного Ракса.
Давехат сидела в салоне звездолета и курила сигарету из фаоза.
Жрица казалась исхудавшей, но по-прежнему улыбалась. Кокдор нашел ее еще прекраснее, чем всегда.
Давехат протянула ему смуглую руку, на которой поблескивало кольцо с кусочком фильтра.
— Оставь нас одних, Луам.
Верная подруга вышла. Пстор уселся у ног Кокдора, привычно завернувшись в свои перепончатые крылья.
— Я знаю, о чем вы хотите спросить, кавалер.
— В таком случае вы освобождаете меня от излишних усилий, прелестная Давехат.
— Вы хотите знать, что я собираюсь делать дальше? Если хотите, я скажу вам правду. Признаюсь — вообще ничего!
Кокдор удивился.
— Как ничего? Все-таки нельзя вечно оставаться на этом корабле ни вам, ни нам. Кроме того, нас скоро обнаружат, в этом сомневаться не приходится.
— Я знаю. Но какое это имеет теперь значение?
Она затушила сигарету, откинулась на спинку дивана и закрыла свои прекрасные рубиновые глаза.
— Бруно…
— Слушаю вас, Давехат.
— Бруно, неужели вы думаете, что у меня есть какой-то дальнейший путь? Лучше сказать, возможность идти дальше?
— Объяснитесь, прошу вас!
— Мы перешли опасную границу, опаснее, чем граница горячей зоны. Границу жизни и смерти. Мы дошли до вершины, которой может достичь человек.
— Это так, но как же быть с нашим открытием, дарующим власть?
— А что она мне даст? Возможность царить на Меркурии? У меня уже есть эта власть. Что бы ни делали пришельцы, для настоящих меркурианцев повелительница — я. Я сохранила духовное наследие моих предшественниц. А теперь…
Она обреченно махнула рукой.
— Я думаю, нам не победить. Величайшая тайна… Видимо, она попадает в руки осквернителей, тех, кто сделал все, чтобы убить правду, скрыть от живущих великий и горестный призыв ушедших… Но ведь то же самое они говорили давно, много раз. Услышал ли их кто-нибудь? Нет, конечно…
— Откуда такой пессимизм, милая Давехат?
— Я отдаю себе отчет в том, что бессильна что-либо изменить в этом мире, дорогой Бруно. И потом, я осталась одна. У нас всегда царили женщины. Я не нашла себе супруга по своему вкусу. Конечно, я еще молода, но… вы правы, Кокдор, те, кто нас ищет, скоро нас найдут.
Бруно взял ее за руку, подчиняясь порыву щедрого сердца, которое никогда не покидало других, если они были в тоске. Давехат крепко сжала его руку. Во второй раз они почувствовали необыкновенную близость. Их губы соприкоснулись.
Она разделась. Все ее тело, словно выточенное из слоновой кости, трепетало. Сильные руки земного мужчины скользнули к ее груди, к нежному лону, которое навсегда останется бесплодным. Он ласкал прекрасную девушку, полную желаний и одновременно несчастную от того, что раса могущественных жриц Меркурия окончится вместе с ней, а величайшее откровение будет осквернено теми, кого она считает варварами. Кокдор дарил меркурианке единственное, первое объятие, которого ждет каждая девушка, самое болезненное, самое прекрасное и самое сладострастное.
Звездолет продолжал кружить над границей пылающего полушария. Хрупкая машина, творение рук человеческих, могла в любой момент соскользнуть в огненную пропасть.
Любовники, обменивавшиеся страстными ласками, неохотно прервали последний поцелуй — уже звенел сигнал тревоги: эскадра звездолетов регулярных сил неслась на огромной скорости, пренебрегая запретами, к единственному уцелевшему кораблю восставших меркурианцев.
Эскадра приближалась с присущей космическим аппаратам исключительной быстротой и маневренностью, несмотря на то, что она находилась в самых высоких слоях атмосферы. Еще немного — и звездолет Давехат будет окружен. Что произойдет тогда? Видимо, был приказ захватить в плен жрицу и ее помощников. В случае сопротивления, конечно же, уничтожат и зачинщиков восстания, и тех, кто что-либо знал о таинственном SOS. Давехат оделась, сохраняя странную безмятежность и покой.
Он был рядом с нею. В меркурианском небе она увидела далекие пока светлые точки — это приближались космические сторожевики.
Зазвонил интерфон, и раздался голос Окффа:
— Божественная Давехат, каковы будут ваши приказания?
— Иду, — ответила она. — Сейчас буду у тебя.
Повернувшись к Кокдору, она улыбнулась.
— Пойдем со мной.
— Не отойду от тебя ни на шаг!
Они вышли из салона, ставшего на краткий миг прибежищем их любви, вышли, чтобы никогда туда не вернуться. За ними поспешил Ракс, всегда с удовольствием сопровождавший своего хозяина.
Окфф, вытянувшись в струну, ждал жрицу у пульта управления.
— Принять атаку лицом к лицу или умчаться в пространство?
— Ни то, ни другое, — ответила Давехат. — В бою мы рискуем жизнями наших земных друзей, а я ими дорожу.
Кокдор поблагодарил кивком.
— А бегство недостойно меня, — добавила меркурианка.
Окфф поклонился в свою очередь. Хотя он ясно понимал возможные последствия такого шага, но одобрял его.
Зеленоглазый землянин побледнел.
— Давехат, надо ли понимать, что…
