22 июня. Черный день календаря.

Навстречу нам с города шла целая колонна гражданских лиц... Толпа раздвинулась в обе стороны, и мы проехали на полном ходу. Но, ког­да мы проехали, то из толпы стали стрелять в нас с автоматов и уже против наших казарм подбили наш мотоцикл.

Примерно в 11:30 привели к штабу мокрую жен­щину, переплывшую Неман, которая сказала, что за городом она видела немецкие танки, но тут же про­курор крикнул: провокация, шпионка и сразу заст­релил ее. А 30 минут спустя возле моста бойцы за­держали мужчину, который был литовцем и на ло­маном русском нам сказал, что немецкие танки уже в городе, но и этого оперуполномоченный застре­лил, обозвал его провокатором. В это время наши зенитчики открыли огонь по самолетам, и все ак­тивнее стали стрелять наши артиллеристы, а через час все батареи открыли дружный огонь, но, по-моему, было уже поздно.

Мы подошли к своему танку, постучали, открылся люк. Мы говорим, что немецкие танки на дороге — рядом с нами, а танкист отвечает, что у него нет бро­небойных снарядов. Мы подошли к другому танку, там оказался комвзвода, который быстро скоман­довал: «За мной!»,— и сразу вывернулись из кустов два или три танка, которые пошли прямо на немец­кие танки, стреляя на ходу в бок немецких, а потом прямо вплотную подошли — таранили их и скинули их в кювет (уничтожили полдесятка немецких тан­ков и ни одного не потеряли). А сами кинулись че­рез мост на западный берег. Но только перешли мост, встретили группу немецких танков, из кото­рых один сразу загорелся, а потом и наш загорел­ся. Дальше я видел только огонь, дым, слышал гро­хот взрывов и лязг металла».

Несмотря на то что северный мост и плацдарм на восточном берегу Немана были захвачены, рас­ ширение плацдарма под огнем советских танков было невозможным. Аналогичная обстановка сло­жилась на плацдарме у южного моста. Пытавшиеся атаковать от моста на восток немецкие танки были встречены огнем и 6 машин были потеряны. Вмес­те с тем восстановить положение частям 5-й танко­вой дивизии не удалось: атаки с целью ликвидиро­вать два немецких плацдарма потерпели неудачу. До вечера ситуация перешла в состояние неустой­чивого' равновесия. К 19:30 к мостам подтянулись части 20-й танковой дивизии XXXIX моторизованно­го корпуса. Позиции на плацдарме у северного мо­ста были значительно усилены. Кроме того, прибыв­шие части передали в 7-ю танковую дивизию до 30% боекомплекта, поскольку к вечеру запасы боеприпа­сов в жестоких боях за плацдарм практически ис­тощились. Значительно усилив свои позиции, нем­цы вновь перешли в наступление с целью взлома обороны по периметру плацдармов. При поддерж­ке сильного огня артиллерии северный плацдарм был «вскрыт», и немцы ударили в тыл советским войскам на южном плацдарме. Так произошло «вскрытие» плацдармов у Алитуса, позволившее немцам на следующий день прорваться к Вильню­су. Потери 5-й танковой дивизии в бою у Алитуса можно оценить как тяжелые. Из 24 участвовавших в бою танков Т-28 было потеряно 16, из 44 Т-34 — 27, из 45 БТ-7 — 30. Реализовался типичный для первого дня войны сценарий — быстрый прорыв немцев от границы в глубину и замедление наступ­ления во второй половине дня 22 июня.

Глубокий прорыв подвижных соединений привел к охвату и обходу оборонявшихся близ границы стрелковых соединений. Вспоминает наводчик младший сержант С.С. Мацапура из 126-й стрел­ковой дивизии: «Вскоре мы уже вели огонь по фа­шистской пехоте на предельных дальностях. Выпу­стим пяток снарядов — команда: «Стой! Записать установки». В это утро от старшего на батарее лей­тенанта Комарова я услышал фразу, которая потом часто повторялась: «Экономить снаряды». Граница была к западу от нас, но уже в полдень мы вели огонь в южном направлении. Это запомнилось, так как полуденное солнце светило прямо в ствол моей пушки. Поворот фронта батареи на юг, а в дальней­шем и на юго-восток мог означать одно: фашисты продвинулись далеко в глубь советской террито­рии».

К вечеру 22 июня стоявшие у границы части 11-й армии были окружены или рассеяны. Однако над­ вигающаяся катастрофа была осознана еще в пер­вой половине дня. Уже в 9:35 22 июня командую­щий Северо-Западного фронта сообщал командо­ванию: «Крупные силы танков и моторизованных частей прорываются на Друскеники. 128-я стрел­ковая дивизия большею частью окружена, точных сведений о ее состоянии нет. «Ввиду того, что в Ора­ны стоит 184-я стрелковая дивизия, которая еще не укомплектована нашим составом полностью и яв­ляется абсолютно ненадежной, 179-я стрелковая дивизия — в Свенцяны также не укомплектована и ненадежна, так же оцениваю 181-ю [стрелковую дивизию] — Гулбенэ, 183-я [стрелковая дивизия] на марше в лагерь Рига, поэтому на своем левом кры­ле и стыке с Павловым создать группировку для ликвидации прорыва не могу. Прошу помочь. Тильзитскую группировку противника буду бить контр­ударами: с фронта Телшяй, Повентис — 12-м меха­низированным корпусом, с направления Кейданы,

Цель — Киев. Там, внизу, ничего не подозревающие люди.

Россиены — двумя дивизиями 3-го механизирован­ного корпуса».

Переформированные дивизии прибалтийских государств действительно мало подходили для ак­тивных действий против прорывающихся в глубину танковых соединений противника.

В первые дни войны все танковые соединения 3-й танковой группы, входящей в состав группы ар­мий «Центр», действовали в полосе Прибалтийско­го особого военного округа (Северо-Западного фронта). Но это не означало, что правый фланг войск на периметре Белостокского выступа остал­ся не атакованным. Сувалкинский выступ глубоко вдавался в советскую территорию и был практичес­ки идеальным плацдармом для удара в тыл советс­ким войскам в районе Белостока. Нависающее по­ложение Сувалкинского выступа было использова­но немцами для проведения наступления силами пехотных соединений 9-й армии. Из выступа стар­товали в поход на восток три пехотные дивизии VIII армейского корпуса. Также из выступа перешла в наступление 256-я пехотная дивизия соседнего XX армейского корпуса. Вследствие этого силы втор­жения имели внушительный перевес над занимав­шей позиции по периметру Сувалкинского выступа 56-й стрелковой дивизией генерал-майора Сахно. Советская дивизия своевременно вышла на назна­ченные позиции на границе, но вследствие числен­ного перевеса противника была рассечена на не­сколько частей, а один ее полк попал в окружение. Позднее, уже на допросе в НКВД, Д.Г. Павлов гово­рил, что во второй половине дня 22 июня «Кузнецов с дрожью в голосе заявил, что, по его мнению, от 56-й стрелковой дивизии остался номер».

О том, как сражалась в первый день войны 56-я дивизия, вспоминает выпускник Гомельского стрелково-пулеметного училища Л.А. Белкин: «Я получил назначение в Белорусский особый военный округ, в 3-ю армию, в 56-ю стрелковую дивизию. 21 июня, мы, 10 молодых командиров Красной Армии, вы­ пускников ГСПУ, прибыли в Гродно, в штаб дивизии, и поздним вечером того же дня, уже были в мес­течке Гожи на границе с Польшей. Здесь находился 184-й стрелковый полк, в котором нам предстояло начать свою командирскую службу. Командира пол­ка на месте не было, сказали, что он отбыл в коман­дировку в Москву. Нас принял начальник штаба, посмотрел на наши предписания и сопроводитель­ные документы, потом махнул рукой и сказал: «Уже поздно, идите спать. Вот пустая палатка. Завтра утром с вами разберемся». На следующий день нашу группу зачислили в состав уже разбитого не­мецкой авиацией 184-го стрелкового полка...

В пятом часу утра нас разбудил гул самолетов. Мы собрались у штабной палатки. В небе над нами медленно летели на восток многие десятки немец­ких бомбардировщиков. Собственно, о войне ник­то и не подумал. Решили, что это маневры, либо наши, либо немецкие, и спокойно пошли к реке умываться. И пока мы умывались, на палаточный городок налетели немецкие самолеты и разбомби­ли наш полк. Примерно 60 —70% личного состава полка погибли или были ранены во время этой пер­вой бомбежки. Считайте, что от полка только название сохранилось. Мы вернулись к тому месту, где была наша палатка, а там — все перемешано с землей и кровью. Нашел свои сапоги, чьи-то га­лифе, а гимнастерку с портупеей — нет. Умывать­ся шли к реке в трусах и в майках, так я на себя на­кинул какой-то гражданский пиджак (с убитых снять гимнастерку тогда не решился). Только тут мы поняли — это война... А к полудню о начале войны сообщили официально. После бомбежки поднялась паника... Мне приказали принять пуле­метный взвод у старшего сержанта Качкаева, ко­торый с двумя «максимами» был на правом флан­ге полка, но Качкаев, с пулеметами и бойцами рас­четов, как в воду канул, с концами, так и не нашли их. Остатки полка заняли оборону, согласно бое­вому расписанию. Почти неделю стояли на пози­циях, но нас никто не трогал, немцев мы перед со­бой не видели. Полк был в основном укомплекто­ван новобранцами, поляками из Западной Бело­руссии, так они все разбежались по домам уже в первые дни. Паника и неразбериха были неопису­