самодельные брусья, на которых я тренировался, пока они делали покупки. В то вре­мя как-то было принято среди молодежи хвастать­ся тем, кто больше подтянется, быстрей пробежит, дальше заплывет... Жара стояла страшнейшая! Зной, все как будто вымерло — ни звука, ничего, такая тишина. И вдруг из репродукторов, что висе­ли на столбах, слышим речь Молотова, объявивше­го о начале войны. Поднялся вой, деревенские бабы плачут, собаки залаяли, завыли, беготня сразу на­чалась. Вот этот шум у меня в памяти остался... Я-то думал: «Чего они плачут, когда радоваться надо? Сейчас быстро разобьем фашистов!» Так воспита­ны были... Мы, школьники, сразу побежали в воен­комат. Военком говорит: «Рано, ребята, надо закон­чить 10 классов».

Вспоминает И. К. Саморуков:

«И когда вдруг 22 июня утром без нескольких минут двенадцать вдруг прозвучало по радио, мы все услышали, что предстоит выступление Моло­това, у меня сразу екнуло сердце. Я понял, что напала Германия. Тогда я и другие мальчишки выбе­жали на улицу. Там стояли мощные динамики ра­дио и уже собирался народ. Все, затаив дыхание, ждали, что скажет Молотов. И вот Молотов начал свою речь. Сказал что-то вроде: «Сегодня в четы­ре часа утра германская армия на протяжении все­го фронта от Балтийского до Черного моря пере­шла границу и пошла в наступление...» И как раз было воскресенье, многие собирались за город. Тогда дач не было у людей, а в воскресенье все ехали за город с вещами, с гамаками. Вся толпа, двигавшаяся в сторону Колхозной площади, оста­новилась слушать Молотова. Сначала было пол­нейшее молчание. Буквально можно было услы­шать, как муха летит. И вдруг женский крик: «Какие мы идиоты, какие дураки! Что мы немцам только не перли! Я сама живу около вокзала, там же эше­лон за эшелоном зерно шло в Германию. Мы их и одели, и обули, и накормили. Какие дураки, кого мы кормили...» — заплакала.

Когда я пришел в свой двор, там тоже плака­ли многие женщины, потому что у всех их были сыновья или призывного возраста, или уже в ар­мии. Однако уже к вечеру жизнь продолжалась, как будто ничего не произошло. Даже некоторые за город поехали, но большинство осталось дома. В нашем дворе совсем неожиданно появились незнакомые молодые люди и стали нам говорить, что надо немедленно выкопать земляное защит­ное сооружение. Но они это объясняли не тем, что бомбежка будет. (Да и мы сами не могли предста­вить, что бомбежка может быть, ведь Смоленск казался таким далеким от фронта.) Незнакомцы сказали просто, что возможны налеты немецких самолетов. Нашим придется по ним стрелять. И от наших же зенитных снарядов осколки могут поразить мирных жителей города. Чтобы этого не произошло, нам надо было выкопать окоп типа блиндажа. Молодые люди объясняли, как это сде­лать. Но скажу по секрету, когда через два с по­ловиной года я попал в армию и нас начали учить, как надо копать окопы, я вспомнил траншею в на­шем дворе и пришел к выводу, что она была год­на только для братской могилы, больше не для чего.

Однако здесь я уже забегаю вперед. А пока было еще мирное для нас 22 июня. И только на следую­ щий день немецкие самолеты стали летать над Смо­ленском...»

Вспоминает А.А. Максименко:

«Войну я встретил в Куйбышеве на пути к мес­ту службы. Поезд остановился. Я вышел на пер­рон, взял кружку пива, смотрю, у громговорителя собрался народ, слушают: «Война!» Женщины крестятся. Я не допил кружку пива, быстрее в по­езд, чтобы не прозевать. Вроде того: «Там война, а ты тут пиво пьешь». Сел в вагон, а в нем разго­вор уже только о войне: «Как же так?! У нас же с немцами договор о дружбе?! Почему они нача­ли?!» Кто постарше говорит: «Они-то, конечно, обещали, но посмотрите — они же уже захватили пол-Европы, а теперь очередь дошла до нас. Там были буржуазные государства, они их оккупировали, а у нас коммунистический режим — тем бо­лее им как кость в горле. Теперь нам с ними бу­дет трудно бороться». Понимание, что произош­ло что-то страшное, было, но в то время, будучи 18-летним, я не сумел оценить всю трагедию и сложность ситуации».

Выводы

Первый день войны, несмотря на то что он за­помнился лучше многих других моментов боевых действий, не был точкой ветвления, способной рез­ко изменить ход событий. Принятые в этот день ре­ шения уже не могли радикально изменить обстанов­ку. Своевременный вывод 6-й и 42-й стрелковых ди­ визий из Брестской крепости мог бы сохранить их как боевые единицы еще какое-то время. Однако предполагать, что они смогли бы остановить натиск 2-й танковой группы, просто наивно. Поворотная точка была пройдена еще до войны, когда был упу­щен шанс своевременно начать развертывание Красной Армии к западным границам. После про­хождения точки, начав развертывание в которой можно было бы его завершить к 22 июня, разгром армий прикрытия становился неизбежностью.

Вследствие упреждения в развертывании совет­ское командование могло противопоставить трем немецким группам армий только разреженное по­строение армий прикрытия. Без того неплотная ли­ния обороны собственно на границе была представ­лена отдельными полками и батальонами и УРовскими частями. Наилучшим определением для со­ветских частей на границе является слова «завеса».

Группировка советских войск соответствовала, по­жалуй, только одной задаче — защите от мелких пограничных инцидентов. Отдельные полки и бата­льоны, стоявшие на границе, могли предотвратить вылазки банд, небольших групп противника, но ни­коим образом не главных сил вторжения.

22 июня отнюдь не был самым кровавым днем в истории войны. Было бы ошибкой считать, что до­ бившиеся стратегической внезапности нападения немцы сразу же уничтожили крупные силы Красной армии. В первый день войны еще не произошло крупных окружений. Самоубийственные прорывы отчаявшихся людей через немецкие заслоны были еще впереди. 22 июня был еще только заложен фун­дамент будущих катастроф.

Оценивая первый день войны, необходимо от­метить, что большая часть войск советских запад­ных округов в боях не участвовала. В силу недоразвернутости Красной Армии она оказалась в не­скольких оперативно не связанных эшелонах. Вследствие этого противостоять противнику 22 июня могли достаточно скромные силы. Остальные дивизии и полки провели самый длинный день 1941 г. в маршах. Многочисленные советские танковые войска в боевых действиях 22 июня также участия практически не принимали. С наступающими не­мецкими соединениями сошлись в первом танко­вом бою войны только подразделения 5-й танковой дивизии. Опосредованно, подвергшись удару с воз­духа и артиллерийскому обстрелу, приняли участие в боевых действиях еще несколько танковых диви­зий Красной Армии. Основные силы механизированных корпусов приграничных округов 22 июня двигались в маршевых колоннах. Им предстояло вступить в бой на второй-третий день войны.

Если разбросанность в пространстве подразде­лений сухопутных войск особых округов обуслови­ла их слабое участие в боях первого дня войны, то совсем другую картину мы наблюдаем в воздухе. Самолеты могли покрывать значительные рассто­яния, и для них недоразвернутость войск играла куда меньшую роль. Воздушное сражение 22 июня 1941 г. охватило сразу большую территорию, немец­кие истребительные и бомбардировочные эскадры проникали глубоко в тыловые районы особых окру­гов. Также ударам подверглись базы советского Военно-морского флота. Если минирование выхо­дов из баз флота преследовало задачу запугать, то удары по аэродромам 22 июня стали частью мно­годневной операции по уничтожению ВВС запад­ных округов. Она была самым большим успехом немцев. Большая часть потерь советских самоле­тов пришлась именно на первый день войны.

Список литературы

Анфилов В.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату