и «Строится мост» О. Ефремова. Последняя картина была целиком поставлена и сыграна «современниковцами» и рассказывала о молодёжной бригаде, строившей автодорожный мост через Волгу. Олег Даль сыграл в ней маленький эпизод, что было вполне объяснимо: его положение в труппе театра продолжало оставаться прежним — на подхвате. Из ролей, которые он тогда играл на сцене, можно назвать следующие: Генрих в «Голом короле», Мишка в «Вечно живых», Кирилл в «Старшей сестре», гном Четверг в «Белоснежке и семи гномах» (все спектакли поставлены в 1963 году), Маркиз Брисайль в «Сирано де Бержераке» (1964), Игорь во «Всегда в продаже» (1965), Поспелов в «Обыкновенной истории» (1966), эпизод в «Декабристах» (1967). Как видим, от года к году положение Даля в театре не улучшалось: ролей становилось всё меньше. И если раньше, по молодости, актёр воспринимал это как должное, то затем его отношение к подобным вещам изменилось. Он стал «качать права», срывался. Именно в те годы он всё чаще стал выпивать. Не ладилась и его семейная жизнь. Его брак с актрисой «Современника» Татьяной Лавровой, ставшей знаменитой благодаря роли Лёли в фильме «Девять дней одного года» (1962), продлился недолго — всего полгода. Именно в этот период, в начале 1966 года, Олега нашёл режиссёр с «Ленфильма» Владимир Мотыль.
Мотыль тогда собирался ставить фильм по сценарию Б. Окуджавы «Женя, Женечка и „катюша“». История того, как был пробит этот, в общем-то, по тем временам непробивной сценарий, заслуживает короткого рассказа. Запустить его в производство долго не давали, пока Мотыль не прибег к хитрому трюку. Он пришёл на приём к тогдашнему завотделом ЦК по кино и пригрозил ему неким компроматом, который мог сильно испортить отношения завотделом с секретарём ЦК по идеологии. Угроза была настолько серьёзной, что припёртый к стене чиновник сдался и тут же согласился взять на себя хлопоты по пробиванию запрещённого сценария.
Между тем исполнителя на главную роль у Мотыля тогда не было, но ещё года два назад, когда он собирался снимать «Кюхлю» по Ю. Тынянову (фильм так и не появился), его коллеги настоятельно рекомендовали ему посмотреть на актёра Даля из «Современника». Мотыль его так и не увидел, однако фамилию запомнил. И теперь решил познакомиться поближе. Слово режиссёру:
«Первая же встреча с Олегом обнаружила, что передо мной личность незаурядная, что сущность личности артиста совпадает с тем, что необходимо задуманному образу. Это был тот редкостный случай, когда артист явился будто из воображения, уже сложившего персонаж в пластический набросок.
Короче, тогда мне казалось, что съёмку можно назначить хоть завтра. К тому же выяснилось, что Даль уже не работает в театре (позже я узнал, что его дела были никудышные: он ушёл из театра после очередного скандала, да и в личной жизни его всё шло наперекосяк) и поэтому может целиком посвятить себя кино. На нём был вызывающе-броский вишнёвый вельветовый пиджак, по тем временам экстравагантная, модная редкость. Ему не было ещё двадцати пяти, но в отличие от своих сверстников- коллег, с которыми я встречался и которые очень старались понравиться режиссёру, Олег держался с большим достоинством, будто и вовсе не был заинтересован в работе, будто и без нас засыпан предложениями. Он внимательно слушал, на вопросы отвечал кратко, обдумывая свои слова, за которыми угадывался снисходительный подтекст: „Роль вроде бы неплохая. Если сойдёмся в позициях, может быть, и соглашусь“».
В позициях режиссёр и актёр в конце концов сошлись, и вскоре был назначен день первой кинопробы. И тут начались сюрпризы. На пробу Олег приехал не в форме и, естественно, всё сорвал. Была назначена новая проба, но и она провалилась по вине актёра. Наверное, у любого другого режиссёра подобная ситуация вызвала бы законное чувство гнева и желание немедленно расстаться с нерадивым актёром, однако Мотыль нашёл в себе силы сдержаться. Его ассистенты метали громы и молнии по адресу Даля, а режиссёр сохранял завидное хладнокровие. Была назначена третья проба (в кино дело беспрецедентное), и на этот раз актёр пообещал не подвести режиссёра. К счастью, данное слово он тогда сдержал и отработал всё, как положено. Однако до благополучного конца было ещё далеко.
Едва была отснята кинопроба с Далем, как на студии тут же нашлись противники этого выбора. По этому случаю был собран худсовет. Приведём лишь отрывок из этого заседания.
«Соколов В.: В Дале нет стихийного обаяния. Вот Чирков в Максиме был стихийно обаятелен. Самый большой недостаток Даля — у него обаяние специфическое.
Гомелло И.: Я согласен. Единственная кандидатура — Даль, но и он не очень ярок.
Окуджава Б.: Сценарий писался в расчёте на Даля, на него, на его действительные способности. Я считаю, что Женю (Колышкина) может сыграть только Даль.
Шнейдерман И.: Но в его облике не хватает русского национального начала…
Элкен Х.: Если герой нужен интеллектуальным мальчиком, всё равно Даля для этого не хватит…
Мотыль В.: Я хочу сказать об огромной перспективе Даля. В пробах раскрыт лишь небольшой процент его возможностей. Моя вера в Даля безусловна. Она основана не на моих ощущениях, а на тех работах, которые им были показаны в „Современнике“».
И всё же отстоять Даля режиссёру и сценаристу удалось, и съёмки фильма начались. Проходили они в Калининграде, где снималась натура. По словам участников тех съёмок, центром всего коллектива были два актёра: Олег Даль и Михаил Кокшенов. Их непрерывные хохмы доводили всю группу до коликов. В. Мотыль вспоминает: «Едут в съёмочной машине по центру Калининграда Даль и Кокшенов. Они пока работали, всё время друг друга разыгрывали, а в этот день им какая-то особенная вожжа под хвост попала. Даль внезапно спрыгивает на мостовую и бежит через улицу в сторону какого-то забора, размахивая бутафорским автоматом и время от времени из него постреливая. Кокшенов тоже прыгает и с таким же автоматом бежит за ним, вопя: „Стой, сволочь, стой!“ Прохожие в ужасе наблюдают за этой сценой, пока не появляется настоящий военный патруль. Возглавляющий его офицер потеет от напряжения мысли: вроде на Дале с Кокшеновым советская военная форма, но какая-то не такая. „Кто такие?“ — спрашивает он артистов. „Морская кавалерия, товарищ майор“, — докладывает Кокшенов. „Железнодорожный флот, товарищ майор“, — рапортует Даль. А этот дядька был на самом деле капитаном 3-го ранга, и „майором“ они его доконали. Никаких артистов он не знал и под конвоем отправил наших ребят на гауптвахту. С великим трудом мы их вырвали из лап армейского правосудия».
Стоит отметить, что это был не единственный инцидент с участием Даля на тех съёмках. В другом случае он устроил скандал в гостинице, и его сдали в руки доблестной милиции. И та упекла артиста на 15 суток. Однако останавливать съёмки было нельзя, и Мотыль лично упросил милицейское начальство отпускать Даля по утрам на съёмки. Вот как вспоминает об этом сам режиссёр: «В милиции мне тогда сказали: „Ладно, забирайте его по утрам, чего конвойных гонять?“ Пусть дух Олега меня простит, я ответил: „Спасибо огромное! Но конвойные пусть будут обязательно!“ Конвойный привозил Олега, вечером приезжал за ним. А на съёмке присматривали за ним уже мои помощники. Олег был две недели как стёклышко. Такой чудесный, добрый, ласковый со всеми, общаться с ним было одно удовольствие…»
В начале 1967 года фильм был закончен и начались долгие мытарства с его выходом на экран. Первыми восстали против него высокие чиновники из Комитета по кинематографии. «Это что вы сняли на государственные деньги? — удивлённо вопрошали они у режиссёра. — Что это за хохмы в фильме о войне?»
Почти то же самое заявил и первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Толстиков, которому устроили просмотр картины в обкоме. Едва закончился сеанс и в зале зажёгся свет, он встал со своего места и гневно изрёк: «Я такую картину не восприемлю!» (именно так он и сказал).
К этим отзывам присоединились и высокие армейские чины из Главного политуправления Советской Армии, пообещавшие «стереть создателей этой стряпни в порошок». Правда, чуть позже, именно из ГЛАВПУРа и пришла помощь картине. Едва их начальник отправился в длительную служебную командировку, его место занял прогрессивный контр-адмирал, который затребовал фильм к себе. Во время сеанса он искренне хохотал над сюжетом и в конце концов изрёк: «Отличный фильм! Надо показывать».
Так картина всё-таки попала на экран, но её прокатная судьба была печальной. Премьерный показ фильма в Доме кино был запрещён, и Б. Окуджаве с трудом удалось пристроить картину в Дом литераторов. Было отпечатано всего две (!) афиши. 21 августа 1967 года премьера состоялась и вызвала бурю восторга у зрителей. Но даже после такого приёма отношение чиновников к фильму не изменилось. Было приказано отпечатать минимальное количество копий и пустить их малым экраном, в основном в провинции. В том году картину удалось посмотреть 24,6 млн. зрителей.
