Не по пути!!!»
Асанова приглашала его на главную роль — кстати, роль пьяницы — в картине «Беда». Но, прочитав сценарий, наш герой и здесь нашёл расхождения принципиального характера и от роли отказался. Её затем сыграл Алексей Петренко.
Но в те же годы были случаи, когда Даль с первого же предложения давал своё принципиальное согласие. Так было, например, в случае с Н. Кошеверовой, которую он очень уважал как режиссёра и человека (фильм «Как Иванушка-дурачок за чудом ходил», 1977). Режиссёр вспоминает:
«На этом фильме у нас произошла трагическая история. Для съёмок была найдена очень интересная лошадь, красивая, добрая, необычайно сообразительная. В нее влюбилась вся группа, в том числе и Олег. И однажды, когда мы меняли натуру, машина, перевозящая эту лошадь, остановилась на переезде, перед проходящим мимо составом. Внезапный гудок электровоза испугал животное. Лошадь выскочила из машины и поломала себе ноги. Пришлось её пристрелить. Все страшно переживали, и я впервые увидела, как плакал Олег.
Кстати, Олег с гордостью рассказывал, что у него дома живёт кошка, которая, когда он приходит домой, прыгает ему на плечо. Животные его любили…»
В другом случае он не отказал Евгению Татарскому, который предложил ему сыграть матёрого уголовника Косова в фильме «Золотая мина» (1977).
Стоит отметить, что к тогдашней ситуации, существовавшей в отечественном кинематографе, Даль относился в свойственной ему манере — с презрением и жалостью. Вот лишь несколько отрывков на этот счёт из его дневника:
«ГОД 75-й НАСТУПИЛ. Звонил оператор с „Мосфильма“ — заказ сделать мой слайд для журнала „Искусство кино“. У НИХ НЕТ ИСКУССТВА В КИНО, почему же моя рожа должна принадлежать ихнему журналу? Моя рожа — это моя рожа, и больше чья!
3. I. 75 г…
СОЦРЕАЛИЗМ — И ЧТО ИЗ ЭТОГО…
Самое ненавистное для меня определение.
Соцреализм — гибель искусства.
Соцреализм — сжирание искусства хамами, бездарью, мещанами, мерзавцами, дельцами, тупицами на высоких должностях.
Соцреализм — определение, не имеющее никакого определения.
Соцреализм — ничто, нуль, пустота.
Естество не любит пустоты.
Посему столь бездарная пустота, как соцреализм, мгновенно заполнилась всяческим говном и отребьем без чести и совести. Не надо быть талантливым, чтобы сосать такую матку, как „с — р“. Надо просто знать, что надо, и на книжной полке будет расти ряд сберкнижек!
Соцреализм предполагает различные награды и звания!..
18. IV — 25. IV. 1976.
Кинофестиваль во Фрунзе. Никогда ещё не видел такого количества идиотов, собранных в одну кучу!!.
Нынешние деятели искусства напоминают мне обезумевшее от тупости громадное стадо баранов, несущееся за козлом-провокатором к пропасти.
Я стою на вершине холма и наблюдаю эту картину. Кое-кого хочется остановить… Но поздно… Терпение! Терпение!
Пусть все летят к чёртовой матери в пропасть, на дне которой их „блага“, звания, ордена, медали, прочие железки, предательства, подлости, попранные принципы, болото лжи и морального разложения…»
Между тем после того, как в апреле 1973 года Олег Даль бросил пить, его личная жизнь постепенно вошла в нормальное русло. Он стал более выдержан и внимателен к жене, тёще. Если иногда срывался, то тут же старался загладить свою вину. Е. Даль вспоминает:
«Когда мы уже жили в Москве, а моя мама в Ленинграде, мне приходилось мотаться туда-сюда. Однажды я летела в Ленинград на два-три дня. Он с утра уже был недоволен, с ним было трудно справиться. Со мной не разговаривал — а мне уезжать. Такси ждёт — он бреется. Ни до свидания, ни поцеловать. Я в слёзы. Так и села в машину, скрывая слёзы за тёмными очками.
И вот я на аэродроме. Голодная, потому что утром кусок не лез в горло, беру кефир и булку. Откусываю кусок, поворачиваюсь к кефиру, глоток которого я вроде бы уже сделала, а стакана нет. Я смотрю и думаю: либо я сошла с ума, либо стакан упал, либо… Поднимаю глаза и вижу против себя Олега, который смотрит на меня. Улыбается, а глаза влажные. Я не могла вымолвить ни слова, настолько меня это потрясло. Он понял, что в таком состоянии не мог меня отпустить. Махнув рукой на репетицию — для него святое дело, — он схватил такси и понёсся следом за мной. Помню, я тогда сказала ему: „Обижай меня почаще, чтобы потом случались такие минуты“. И ведь не просто утешил — стащил стакан с кефиром, рассмешил и сделал счастливой».
В мае 1975 года семье Олега наконец удалось воссоединиться: обменяв ленинградскую квартиру, они втроём въехали в квартиру в конце Ленинского проспекта. И хотя новая жилплощадь была крохотной и неудобной, новосёлы радовались этому событию.
В том же году Даль по нелепой случайности угодил в больницу. Рассказывает Е. Даль: «Беда случилась во время спектакля „На дне“. Жили мы тогда в Переделкине у Шкловских — я поджидала Олега у калитки. Он с трудом вышел из такси и, хромая, пошёл рядом со мной. Я спросила, что случилось. Он ответил: „Сначала футбол“. (По телевизору был матч, Олег футбол любил и относился к нему серьёзно.) С трудом поднявшись по лестнице на второй этаж, он пристроился на диване. В перерыве матча он рассказал, что во время спектакля каким-то образом рант ботинка попал в щель сценического пола. Олег сделал резкий поворот. Весь корпус и нога до колена повернулись, а нога ниже колена осталась в неподвижности. Было ощущение, что по ноге хлынуло что-то горячее. Он доиграл сцену, сумев передать за кулисы о случившемся. Вызвали „скорую“. Колено распухло невероятно. Но сделать обезболивающий укол побоялись — была опасность серьёзно повредить ногу. Олег сказал, что доиграет спектакль, хотя врачи в это не верили. Он доиграл так, что после спектакля никто и не вспомнил, что его надо везти в больницу Склифосовского, а он удрал на дачу. Когда Олег показал ногу, мы пришли в ужас. Дело было поздним вечером, за городом, без телефона. Я забила тревогу, но Олег уговорил меня и всех, что можно подождать до утра. Он умел убедить в чём угодно. Утром с первого этажа, где жил писатель Алим Кешоков, с телефоном, дозвонились до поликлиники Литфонда. Там выяснилось, что у Олега повреждена коленная суставная сумка. Потом была операция в ЦИТО, на которой я присутствовала. Из колена выкачивали жидкость при помощи шприца. Во время всей операции Олег весело улыбался мне. Домой его привезла загипсованного от бедра до ступни. На следующий день по его просьбе я поехала в театр: „Узнай, что там с 'Двенадцатой ночью'“. На вечер был назначен спектакль».
Премьера этого спектакля, в котором наш герой играл Эндрю Эгьючийка, состоялась в 1975 году. Но блистать в этой роли Далю пришлось не долго: в начале следующего года его уволили из «Современника». Причём хронология тех событий выглядела следующим образом. 24 января 1976 года, будучи на дне рождения у В. Шкловского, О. Даль нарушил «сухой» закон. А в начале марта его уволили из театра за систематические нарушения трудовой дисциплины.
Напряжённые отношения Даля с руководством и частью труппы «Современника» периодически возникали на протяжении всех трёх лет его повторного пребывания в этом театре. И во многих случаях виноват был сам актёр, так и не научившийся сдерживать свои эмоции. Вот лишь один случай. В 1975 году во время спектакля «Валентин и Валентина» Даль внезапно присел на краешек сцены и, обращаясь к сидевшему на первом ряду мужчине, попросил: «Дай прикурить!» Тот, естественно, дал, резонно посчитав, что в этом спектакле такая сцена в порядке вещей. По этому поводу было созвано общее собрание труппы, актёру за его «хулиганский поступок» влепили выговор. Были и другие случаи подобного рода с его стороны.
Имело ли право руководство театра за подобные поступки уволить актёра из театра? Без сомнения. Однако основой для его увольнения, думаю, послужило совсем иное. Почитаем отрывки из дневника самого актёра:
