этого я не знаю“. За это ему очень сильно попало от общества „Знание“, которое устраивало эту встречу. „Как это так, не знать, сколько у тебя детей? Это просто безнравственно!“»
После ухода из Театра на Малой Бронной Даль попал в труппу Малого театра, где его вскоре ввели на роль Алекса в спектакле «Берег» по Ю. Бондареву. Но особой радости это ему не доставило. В дневнике он записал:
«Я в Малом. Вроде бы в нелюбимый дом вернулся.
Что значит нелюбимый?
Вот стоит дом в лесу на берегу тихой речки, и родился я там, и вырос, и хорошие люди его населяют, а душе неуютно.
Брожения чувств нету…
И думаешь — а не на кладбище ли живёшь?..»
Кинематографическая карьера актёра в 1978–1979 годах развивалась, как и в прошлые годы, витиевато: от взлёта до падения. Например, он был утверждён на главную роль в картине Александра Митты «Экипаж», начал сниматься, но через пару месяцев (в феврале 1979 года) отказался от роли. Заявил, что плохо себя чувствует. Этот отказ был вполне мирно разрешён между актёром и режиссёром, который нашёл на эту роль другого исполнителя — Леонида Филатова. Однако руководство «Мосфильма» посчитало поступок Олега нарушением трудовой дисциплины и издало негласное распоряжение: в течение трёх лет не снимать актёра в картинах киностудии. Тогда Даль не знал об этом приказе, но очень скоро ему пришлось столкнуться с его последствиями. Но об этом рассказ впереди.
Тогда же Даль отверг ещё одну главную роль: в телефильме М. Козакова «Безымянная звезда» он должен был играть Марина Мирою. Козаков очень хотел, чтобы эту роль сыграл именно он, однако Далю сценарий не понравился. Эту роль в картине сыграл Игорь Костолевский.
Между тем предложение своего давнего знакомого, режиссёра с «Ленфильма» Евгения Татарского (они вместе делали «Золотую мину»), актёр не отверг. В его новом телефильме Далю предстояло сыграть принца Баккардии Флоризеля. Часть натурных съёмок картины проходила в апреле–мае 1979 года в Сочи. Рассказывает Е. Даль: «Сочи. Море. Солнце. Все в приятной расслабленности — покупаться, позагорать. Съёмки в ботаническом саду — павлины, цветы — всё дивно красиво. Я пришла на съёмку на второй день — там странная обстановка. Все дёрганые, все нервничают. Меня отводит в сторону режиссёр Е. Татарский: „Лиза, Олег там в автобусе что-то капризничает — посмотри, что можно сделать“. Вхожу в автобус. Олег сидит серый. Сделать ничего нельзя. Спрашивать тоже нельзя. Сам возвращается на площадку, и всё делается ясным: костюм спереди на булавке, сзади горбится. И это принц Флоризель, о котором говорят, что он самый элегантный человек в Европе. Олег пытается объяснить: костюм должен быть таким, чтобы, посмотрев по телевизору, завтра же взяли эту моду. Такого принца не было, эпоха неизвестна, фантазируй сколько хочешь. Вместо этого всё из подбора, старые, пыльные, „играные“ вещи, не всегда по размеру. На помощь пришла Б. Маневич, художник-постановщик „Ленфильма“, много работавшая с Олегом. Она показала фактуру Олега, освобождая её от затиснутости в неуклюжие, неинтересные и громоздкие вещи. Успокоившись, Олег начинал шутить: „Вы что же, хотите, чтобы я принца играл или Жоржика из Одессы?“»
Другой участник съёмок — актёр И. Дмитриев — вспоминает: «Как-то мы делали одну сцену „восьмёркой“, когда диалог снимается из-за плеча сначала одного, а потом другого актёра. Уже отсняли Олега и начали меня — из-за его плеча. Я обращаюсь к Флоризелю-Далю и говорю: „Принц, я должен отомстить смерть брата“. А он в кадре, при включённой камере мне отвечает: „Игорь Борисович, вы купили что-нибудь нам на ужин? Съёмка закончится, нам же жрать будет нечего!“ — „Стоп! — говорит режиссёр. — Замечательно!“ — „Что замечательно? Вы не слышали, что сказал Олег?“ — возмутился я. „Игорь Борисович, у вас от неожиданности так сверкнул глаз, вы иначе никогда бы это не сыграли“, — лукаво ответил Даль».
А вот как вспоминает о Дале Е. Татарский: «Олег старался избегать публичных мест. Один раз мне сказали, что он напился, во что я не поверил, поскольку знал, что сейчас он как раз не пьёт. На это мне возразили: „А знаешь, что он час назад выкинул? Плюхнулся в воду в джинсах, в часах, ботинках, не раздеваясь. И поплыл в море“. Я аккуратненько звоню Лизе: „Как дела, Лиз? Что делаете?“ — „Сидим, чай пьём. Олег вот тут искупался, а вода холодная…“ — „Лиз, а он… трезвый?“ — „Да, да, заходи, он сам тебе всё расскажет“. Поднимаюсь в их гостиничный номер. Рассказывает: „Я не пошёл на гостиничный пляж, а ушёл далеко, к другому санаторию. Прогуляться захотелось. А холодно, сижу себе в курточке. И вдруг как налетели какие-то бабы! 'Даль! Олег Даль!' И меня так это разозлило: 'Да пошли вы все!' — и в море. Выплыл у гостиницы 'Ленинград', вышел на берег и пошёл в номер…“»
Первоначально фильм назывался «Клуб самоубийц, или Приключения одной титулованной особы». Однако кому-то из руководства такое название не понравилось, да и сам сюжет вызвал нарекания. В результате картину мариновали в течение года, и только в 1980 году она вышла на экран под названием «Приключения принца Флоризеля».
К моменту выхода фильма на экран артист пребывал в подавленном настроении. Его травля на «Мосфильме» продолжалась, тут ещё начало сдавать здоровье: сердце, лёгкие… В. Трофимов вспоминает: «С горечью вспоминается наша последняя встреча. Весной 1980 года я приехал к нему со сценарием об А. Блоке. Дверь открыл измученный, с запавшими глазами человек, в котором было трудно узнать лучистого, всегда элегантно-подтянутого Даля. Разговор был тяжёлый. „Я очень хочу, но, наверное, не смогу взяться за ту работу… Я не могу пока ничем заниматься… Они добили меня…“ Слово за словом выдавил я из него возмутительную историю травли актёрским отделом „Мосфильма“. Как был раним этот гордый человек…»
Между тем в 1980 году режиссёр «Мосфильма» Леонид Марягин приступил к работе над картиной «Незваный друг». Фильм рассказывал о двух молодых учёных: Викторе Свиридове и Алексее Грекове. Первый из них был бескомпромиссен, второй — гибок, изворотлив. О конфликте между ними и повествовала картина.
На роль Свиридова первоначально был утверждён Александр Кайдановский. Однако, прочитав сценарий, он от роли отказался, посчитав, что фильм с таким сюжетом — заведомо непроходной. Режиссёр стал перебирать в своей памяти фамилии других актёров-«неврастеников» и в конце концов остановил свой выбор на Дале. Л. Марягин вспоминает:
«Я послал ему сценарий в Ленинград, где он тогда снимался, с запиской: „Прошу читать роль за словами и между слов“. Олег дал согласие пробоваться, приехал и во время первой же встречи сказал враждебно: „Я всегда читаю роль между слов. Но хотел бы знать, о чём вы будете делать картину“.
Я начал рассказывать, а Олег слушал с непроницаемым лицом. Говорить было трудно. Моя экспликация, наверное, походила со стороны на отчёт подчинённого перед начальником. Я закончил и ожидал „приговора“ Даля. Но он не стал долго разговаривать, открыл сценарий и с ходу сыграл сцену, точно поймав способ существования своего будущего героя — Свиридова.
— Если мы говорим про человека, который не верит, что доброе дело в его среде может совершиться и последний раз пытается убедиться в этом, — давайте пробоваться! Только вряд ли меня вам утвердят!»
Он знал, о чём говорил. Едва только заведующий актёрским отделом «Мосфильма» А. Гуревич узнал о том, что Даля собираются снимать в очередном фильме, он тут же заявил, что не допустит этого. Пришлось актёру идти к нему на аудиенцию (было это в начале мая). Рассказывает Е. Даль: «Гуревич начал оскорблять артиста: „Кто вы такой? Вы думаете, что вы артист? Да вас знать никто не знает. Вот Крючков приезжает в другой город, так движение останавливается. А вы рвач. Вам только деньги нужны“. Олег молчал, сжимал кулаки, потому что понимал — ещё минута, и он ударит. Пришёл домой с побелевшим лицом, трясущимися руками и сел писать письмо Гуревичу, но всё время рвал написанное. Долго не мог прийти в себя после такого чудовищного унижения и хамства».
Именно в те дни в дневнике Даля появилась такая запись: «Какая же сволочь правит искусством. Нет, неверно, искусства остаётся всё меньше, да и править им легче, потому что в нём, внутри, такая же лживая и жадная сволочь…»
А чуть позднее появилась такая запись: «Ну что ж, мразь чиновничья, поглядим, что останется от вас, а что от меня?!»
И вновь — воспоминания Л. Марягина:
