Но судьбе всё-таки было угодно, чтобы Евстигнеев стал актёром. Причём произошло это совершенно случайно. В 1946 году Евгений, в свободное от работы на заводе время, играл в кинотеатре на ударной установке в оркестре. Играл так виртуозно и самозабвенно, что этой своей игрой заслонял всех остальных оркестрантов и приводил публику в восторг. Во время одного из таких выступлений его приметил ректор Горьковского театрального училища Виталий Ленский. После очередной композиции он подошёл к музыканту и спросил его: «Молодой человек, не хотите ли вы стать драматическим актёром?» На что Евстигнеев простодушно ответил: «Я не знаю». «Тогда вот вам мои координаты, и я жду вас у себя», — продолжил Ленский и вручил парню бумажку с адресом училища.
Когда через два дня после этого Евстигнеев пришёл по указанному адресу, Ленский встретил его очень радушно, предложил выучить какую-нибудь басню и сдать ему экзамен. Через несколько дней Евгений был зачислен на первый курс училища. На этот раз серьёзных возражений со стороны матери не последовало.
Окончив театральное училище в 1951 году, Евстигнеев был распределён во Владимирский областной драматический театр имени А. Луначарского. Как вспоминает актёр Владимир Кашпур (в этом театре он уже проработал сезон), «среди вновь прибывших студентов Евстигнеев был самым талантливым. При знакомстве он показался мне совсем мальчишкой: 25 лет, а выглядел моложе. Поселили его со мной в одну комнату в общежитии. Там у нас только и помещалось, что две кровати, стол, да на треугольной полочке стоял радиоприёмник, и мы ночами подолгу слушали музыку.
В этом старом доме (в общежитие переоборудовали бывшее картофелехранилище) комнатушка была полуподвальная, в два зарешечённых окна видны только ноги прохожих…
Он любил жизнь, хотя всегда критически, с улыбкой относился к ней, болезненно ненавидел любую несправедливость и всякое предательство. Был влюбчивым до бессонницы, до голодных обмороков… „Я её страшно люблю, я без неё жить не могу!“ — бывало, говорил он мне в порыве своего юношеского увлечения.
В театре Женя сразу завоевал признание не только зрителей, но, что ещё труднее, признание труппы (а в нашей труппе было 32 человека)…»
Во Владимирском театре драмы Евстигнеев играл разные роли. Назову лишь некоторые из них: 1951 гад: «Разлом» Б. Лавренёва — третий матрос, «Снежок» В. Любимова — Джон; 1952 год: «Ревизор» Н. Гоголя — почтмейстер Шпекин; 1953 год: «Варвары» М. Горького — Притыкин, «Ромео и Джульетта» — Меркуцио; 1954 год: «Порт-Артур» И. Попова, А. Степанова — Иван Терёшкин; 1955 год: «Соперники» Р. Шеридана — Энтони Эпсолют.
Каким Евстигнеев был в те годы? Приведу его воспоминания: «Я запомнил — 5 марта 1953 года. Смерть Сталина. Я помню, когда мы работали во Владимире с Кашпуром, то в общежитии слушали радио, по которому выступал Берия… И я наивно думал: вот преемник настоящий… И грузинская его интонация завораживала, прямая ассоциация со Сталиным. Вот его надо бы нам, думали мы все вместе. А потом вдруг едем на гастроли в Курск летом 1953 года, слышим сообщение — Берию арестовали, такой-сякой, ну, в общем, вся эта заваруха. А разочарованные люди кончали жизнь самоубийством… Сталин — величайший авантюрист после Макиавелли. Для меня Макиавелли — синоним изворотливости…»
Между тем, несмотря на такое обилие ролей, своим положением во Владимире Евстигнеев был не очень доволен. Как и всякий провинциал, в глубине души он мечтал о столичной сцене. Однако руководство владимирского театра и слышать ничего не хотело об этом. И тогда он пришёл за помощью к своей матери. Как это ни странно, но на этот раз мать поняла своего сына буквально с полуслова. В результате на свет родился хитроумный план: Евстигнеев сказал в театре, что ему нужно срочно съездить к матери, а та, когда ей пришёл запрос из Владимира, подтвердила слова сына. А тот вырвался на свободу. И тут же отправился в Москву. На дворе был 1954 год.
Как вспоминал позднее Евстигнеев: «Когда я впервые увидел Москву, я наивно подумал: этот город будет моим. И что удивительно — всё возможно, оказывается. Надо только один раз сказать себе, и всё…»
Буквально с первого же захода поступил в Школу-студию МХАТ, причём сразу на второй курс. По этому поводу М. Козаков вспоминает:
«Я учился на втором курсе, когда к нам неожиданно поступил уже состоявшийся, поигравший в провинции актёр… И сразу стало ясно, что перед нами нечто удивительное, чудо какое-то. Никогда не забуду, как Женя читал монолог Антония из „Юлия Цезаря“. „…А Брут великолепный человек!“ Неподражаемая интонация — ирония и уверенность вместе. И ещё чеховский рассказ, по-моему, „Разговор человека с собакой“.
Конечно, он был принят, и сразу к нам на второй курс. Это стало нашим везением. Семнадцать человек, среди них Басилашвили, Доронина, Сергачёв, Галя Волчек, я… И вот к нам добавился этот „пожилой“ — ведь под тридцать! — лысый человек. Эта его знаменитая лысина, по-моему, он родился лысым — так она ему шла! Тогда ещё худой!..
Однажды мы собрались у меня, на Пятницкой. Ещё был жив мой отец, Михаил Эммануилович, он обожал наши сборища.
Женя взял в руки гитару и запел: „Улица, улица, улица широкая, отчего ты, улица, стала кривобокая!“ Играл он замечательно, пел хорошо, гитара у него звучала удивительно…
Когда все разошлись, папа сказал: „Знаешь, Миша, этот Женька самый талантливый из вас!“»
А вот что вспоминает о Евстигнееве ещё один студент Школы-студии МХАТ — Валентин Гафт: «Женя был гений. На сцене глаза у него были в пол-лица. Красивые формы почти лысой, ужасно обаятельной головы. Лысина существовала сама по себе, никогда не отвлекала. В зависимости от того, кого Женя играл, он мог быть любым: красивым, мужественным, и наоборот. Спортивный. Пластичный. Он прекрасно фехтовал, делал стойки, кульбиты. Я обращал внимание на его замечательные мышцы, мышцы настоящего спортсмена. Руки, ноги, кисти были выразительные, порой являлись самыми важными элементами характеров, которые он создавал. Как он менял походку, как держал стакан, как пил, как выпивал, закручивая стакан от подбородка ко рту. А как носил костюм! Любой костюм! Любой эпохи! От суперсовременного до средневекового. Они на нём сидели как влитые…»
Стоит отметить, что вскоре Евстигнеев стал старостой курса, причём получил эту должность при весьма любопытных обстоятельствах. Рассказывает О. Басилашвили, который был старостой до него:
«Вдруг разнёсся слух, что в клубе МГБ будет показан фильм Чарли Чаплина… Упустить такую возможность было бы преступно, и я, как староста курса, обратился к ребятам с пламенной речью, главной мыслью которой было обогащение внутреннего мира посредством просмотра чаплинского фильма.
Положение несколько осложнилось тем, что начало просмотра фильма было назначено на 2 часа дня, что совпадало с началом лекции Виленкина по истории МХАТа. Но, помня слова Виталия Яковлевича — „не считаясь ни с чем, обогащать внутренний мир“, — я пообещал всё уладить, и мы, проглотив пирожки в „Артистическом“, радостные и счастливые, повалили вниз по проезду Художественного театра, потом вверх по Кузнецкому мосту, мимо холодящего душу гигантского застенка — зданий МГБ…
По телефону я радостно сообщил Виталию Яковлевичу, чтоб он не ждал нас на лекцию, ибо мы обогащаем свой внутренний мир в клубе МГБ.
Виталий Яковлевич сказал: „Спасибо, Олег. Вы очень любезны“. И повесил трубку.
На следующий день я был с треском снят с поста старосты, им назначили Женьку — единственного, кто честно остался на лекции».
В середине 1955 года студенты 4-го курса Школы-студии МХАТ создали «Студию молодых актёров», которая через год стала базой для нового столичного театра — «Современник». Среди этих студентов был и Евстигнеев. Все сборы и репетиции проходили сначала на квартире В. Виленкина в Курсовом переулке, затем переместились на сцену филиала МХАТа на улице Москвина. Первым творением нового театра стал спектакль «Вечно живые» по пьесе В. Розова. Было это в апреле 1956 года. Евстигнеев играл в нём небольшую роль — администратора Чернова.
Стоит отметить, что после окончания Школы-студии творческая судьба актёра могла сложиться совсем иначе: его взяли в труппу МХАТа, и он уже репетировал роль адвоката Уоткинса в спектакле «Ученик дьявола». Однако, отработав несколько репетиций, Евстигнеев предпочёл уйти в «Студию молодых актёров», которую возглавил Олег Ефремов. И, как показало время, не ошибся в своём выборе.
В 1957 году изменилась и личная жизнь Евгения: он наконец-то женился. Его избранницей стала его
